Опять потянулись длинные, бесконечно длинные часы одиночества...
Опять целый следующий день Глаша провела у окна на табурете.
Обед и ужин на сей раз принесла толстая Аминат.
-- А где же Фатима? -- живо заинтересовалась девочка. Но толстуха в ответ только подняла сонные глаза.
-- Не понимай по-русски! -- протянула она через минуту себе под нос и поспешила удалиться, захватив с собой пустую посуду.
С отчаяньем в сердце, с печальными мыслями о Гори, о "Джаваховском Гнезде" и его обитателях, легла в эту ночь на свою тахту Глаша. Никогда еще не казались ей такими дорогими и близкими товарищи и товарки по "Гнезду", Что-то поделывают они теперь? Что думают о ней? А Нина с Гемой? Наверное, они обе уже узнали об исчезновении Глаши и Селты. Что предприняла тетя Люда? На что решился Валь? О, что за мука эта неизвестность! Что за адская пытка ничего не знать!
Поздно уснула в ту ночь Глаша, уснула тяжелым, тягостным сном. Долго продолжалось это забытье. Проснулась Глаша от каких-то странных прикосновений к её щекам, лбу, губам и векам. Сонные глаза долго не раскрывались, Наконец Глаша с трудом подняла отяжелевшие веки.
-- Проснись, яхонт мой, проснись, бирюзовая. Это я! Это я, радость дней моих, открой свои глазки!
-- Селтонет!
-- Ну да, Селтонет...
В ту же минуту показалась в дверях Фатима с чашкой дымящегося хинкола. Лицо у неё было сурово-нахмурено.
-- Тише... Тише... Во имя Аллаха... И себя погубишь и Фатимат погубишь... -- зашептала она. -- Нужно, чтобы никто не знал... Никто не видал... Аги нету... В Гори уехал... За муллой уехал... Свадьбу править будут... Луна взойдет... Другая... Взойдет... Третья взойдет... И заколют барашков для пилава... И напекут лепешек с персиками... И вынесут из погреба свежие кувшины с бузой. Загремит зурна, зазвенит саав... Заплачет чиангури, и Фатима лезгинку проплясать должна будет... И Рагим и другие... И станет Селтонет женою Абдул-Махмета с благословения муллы...
Последние слова произнесла она чуть слышно. Потом вдруг вытянулась вся, как струна, и пропустила сквозь, зубы:
-- Не будет этого, не будет, Фатима не допустит!..
А Селтонет и Глаша нежно обнимались, как сестры, в эту минуту.
-- Ты не сердишься, ангел мой, дорогая моя, на безумную Глашу, на беспутную Дели-акыз? -- сжимая руки Селтонет и заглядывая ей в глаза, спрашивала, волнуясь, девочка.
-- Бирюзовая! Яхонт мой! Алмаз мой! -- смеясь и плача, отвечала Селтонет. -- Глазам не поверила, очам не поверила, как пришла нынче Фатима поутру и повела за собою. Думала на прогулку обычную ведет... И вдруг сюда... К моей бирюзовой! Истосковалась, извелась здесь совсем, Глашенька, твоя Селтонет!
-- Селта, милая Селта, неужели же ты совсем, совсем не сердишься на меня?
-- Зачем сердиться на тебя? Это Аллах меня наказал за то, что обманула Селима. Бедный Селим! Что с ним? Где он рыщет сейчас? Где ищет свою Селтонет?
-- Ради Бога, тише... Молчи, Селта... Не время плакать... Надо думать теперь... Думать, как выбраться отсюда.
-- Молчи! Молчи, а не то, убирайся отсюда, если хочешь реветь... -- зло сверкая глазами, шипит в свою очередь и Фатима.
Этот злой шепот приводит сразу в себя Селтонет. С залитым слезами лицом она садится на тахту.
Постепенно злые глаза татарки стали смягчаться, и она что-то отрывисто зашептала Селтонет. Селтонет радостно вскрикнула и обвила руками её колени.
-- Она говорит... Она говорит... Чтобы завтра вечером мы обе не ложились спать... Чтобы, когда взойдет солнце... Что если можно бежать, то только завтра... Или никогда, потому, что уже после завтра возвратится с муллою ага Махмет.
-- Ах! -- радостным вздохом вырвалось из груди Глаши.
-- Ты ангел, Фатима, и да благословит тебя Бог! -- произнесла она дрожащим голосом.
Но татарка, вместо того, чтобы выслушать излияния благодарности, резко схватила Селтонет и потащила ее из Глашиной "темницы".