Давно уже затихли звуки шагов удалявшихся Сережки и Маши. Давно уже пестрые лохмотья смуглой девочки перестали мелькать между деревьями, а Дима Стоградский все еще стоял на месте и смотрел им вслед.
Около года назад он с матерью, её мужем, старшей сестрою и двумя братьями переехал в небольшое имение отчима, расположенное на берегу одного из крупнейших русских озер, в шестидесяти верстах от столицы и недалеко от небольшого уездного городка.
Из города сюда долетали фабричные гудки и звон церковных колоколов, а с озера и каналов -- пароходные свистки да рев сирены, заглушавший временами меланхолический рокот редко тихих, часто совсем по-морскому бурливых волн.
Имение Петра Николаевича Всеволодского, отчима Димы, находясь в трех верстах от города, примыкало к лесу, наполовину сосновому, наполовину лиственному, раз и навсегда пленившему воображение мальчика.
по виду, суровый, неласковый, мальчик отталкивал от себя окружающих своею кажущеюся холодностью и черствостью. Он никогда ни к кому не ласкался, ничего не просил, не высказывал никаких желаний. Смотрел всегда исподлобья, волчонком. И только в летнее время, когда семья Стоградских переезжала из имения на дачу и Дима мог исчезать на долгие часы из дома, с утра до позднего вечера находиться на лоне природы, которую любил каким-то исключительным восторженным чувством, он весь преображался. В ранние часы мог он подолгу любоваться дикими полевыми цветами, глядеть в небо, на плывущие по нему облака, а нежными летними вечерами -- молча упиваться тихим мерцанием звезд и соловьиными трелями. Он любил до безумия грозы и бури и часто носился под проливным дождем навстречу порывам ветра по лесу, наблюдая восхищенными глазами бег золотых молний в небе и ловя напряженным слухом громовые раскаты.
-- Димка наш настоящим моряком будет, -- часто говорил жене капитан Стоградский, глядя, как ловко Дима, тогда еще девятилетний ребенок, несмотря на волнение в заливе, справляется с лодочкой или яликом в бухте, близ которой они снимали дачу на летнее время.
Заветною мечтою капитана было определить всех своих трех сыновей на морскую службу, которой он отдал себя, как его отец, дед и прадед. И, умирая, четыре года тому назад, на смертном ложе он повторил на ухо жене это свое желание.
Юлия Алексеевна твердо решила исполнить волю покойного, и все трое мальчиков готовились теперь к поступлению в морской корпус.
Два года тому назад Стоградская вышла вторично замуж за своего дальнего родственника, Петра Николаевича Всеволодского.
"Озерное".
Юлия Алексеевна, выйдя за него замуж, поселилась там же.
В соседнем с усадьбой уездном городке, славившемся своим историческим прошлым, а также целою ордою нищих, бродяг, занимающихся выгрузкою и нагрузкою на пристанях товаров, или, попросту, собиранием милостыни,-- имелся и частный пансион для мальчиков, где их готовили в морской корпус.
С прошлой осени, когда Всеволодские и Стоградские приехали в "Озерное", Вадим буквально ахнул от восторга. Ему, больше чем всем остальным, пришлись по вкусу и огромное, безбрежное на вид, похожее на море, озеро, с маяками и гигантскими судами, и таинственно-темный лес по соседству и, наконец, не менее таинственно-темные люди, которые попадались тут на каждом шагу.
Как-то, гуляя в лесу, он встретил Сережку и Машу. Они [были голодны. При нем же случайно находились тартинки, которыми он и поделился с детьми. Тут-то и началось их знакомство. С тех пор почти ежедневно виделись они или здесь же, в лесу, или в городе, куда, пользуясь своей широкой свободой, частенько заглядывал Вадим. Он постоянно приносил им что-нибудь из дома и все свои карманные деньги тратил на них. В тайну знакомства с маленькими босяками он посвятил только старшую сестру Инну, или Ни, как ее звали домашние. И Ни помогала им, как могла, дарила при посредстве брата свои блузки и башмаки Маше.
"Озерное". В шестнадцать лет окончив гимназию, девушка навсегда водворилась под гостеприимной кровлей отчима, который заботился о ней и её братьях, как о родных детях. Но тут, в новом, непривычном для неё климате, с постоянными северными ветрами, дувшими с озера, Ни, и без того хрупкая здоровьем, схватила сильнейшую простуду, перешедшую скоро в жестокий плеврит, и теперь находилась на волосок от смерти.
Это несчастье с сестрою страшно мучило Диму. Он нежно и глубоко любил Ни, которая всегда защищала его перед старшими в трудные минуты. Но он не умел да и не хотел обнаруживать этой любви перед окружающими. И Ни так и не знала до сих пор всей силы чувства, питаемого к ней братом.