После вечерней молитвы, когда пансионеры шли парами ложиться спать, Женя пробралась в коридор большого дома и тихонько шепнула Павлику Стоянову:
-- Павлик, ты можешь важничать на славу: ты спишь рядом с будущим царем и сидишь с ним за одним столом... Честное слово!
Павлик ахнул от удивления.
-- Женя, ты в своем уме? -- спросил он серьезно и даже потрогал голову девочки, желая убедиться, не слишком ли горяча она и не бредит ли, ненароком, Женя. Но все обстояло благополучно: голова была холодная, как у всех здоровых людей. Тогда Павлик спросил:
-- Кто же этот царь?
-- Алек Хорвадзе!..
-- Алек Хорвадзе, говоришь ты?!. -- начал Павлик тихо.
-- Ну да, он царь! -- торжественно заявила Женя. -- Только никому не говори об этом, ради Бога... Мне Маруся рассказала, она все слышала... Сам Алек говорил в саду Коте... Только ты никому не говори!..
И Женя, идя рядом с Павликом, быстро передала ему все, что знала.
Monsieur Шарль, провожавший пансионеров в спальню, увидел белую матроску Жени и строгим голосом приготовился окликнуть ее. Но Женя быстро исчезла за поворотом коридора.
Павлик ущипнул за шею Вову Баринова, толстого, упитанного, крупного мальчугана, идущего впереди него, в паре с Димой Вортовым.
-- Вова, а Вова, ты слышал новость?
Вова хотел дать хороший щелчок Павлику, но раздумал.
-- Какая новость? -- внезапно разгораясь любопытством спросил он.
-- Алек Хорвадзе -- царь. У него есть корона и мантия с хвостом, то есть со шлейфом. Только, пожалуйста, никому ни слова об этом!
-- Царь? Мантия? Корона? Арся, а Арся!
Арся Иванов, уплетавший самым спокойным образом булку, оставшуюся от чая, взвизгнул, потому что Вова, чтобы обратить его внимание на себя, сунул ему за шиворот огромного майского жука... Майские жуки, лягушки и гусеницы всегда имелись в карманах Вовы. Он собирал из них коллекцию и говорил всем, что будет ученым.
-- Не визжи, пожалуйста, -- рассердился Вова. -- Майский жук -- самое безвредное насекомое.
-- Но ты посадил его мне за шиворот! -- не унимался Арся.
-- Вздор!.. все вздор!.. Все вздор кроме того, что наш Хорвадзе -- царь. Понимаешь! Алек -- царь. У него огромный дворец в Грузии, и ему служат арапы с черными лицами. А ездит он там в коляске, в которую запрягают оленей с золотыми рогами... Право!
-- Что ты врешь! -- удивился Арся, смотря на Вову большими глазами.
-- Правда! Только не смей никому говорить об этом. Ведь ты умеешь хранить чужие тайны, не правда ли, Арся?
-- Ну, вот еще, разумеется!..
Арся наскоро дожевал свою булку и изо всех сил хлопнул по плечу Витика Зона, который шел перед ним с Мишей Своиным.
Витик даже подпрыгнул от неожиданности.
-- Арся! Ты чего дерешься?
Алек Хорвадзе!.. У него золотой дворец, весь осыпанный бирюзою. И деревья вокруг дворца тоже золотые. И лошади, и коровы, и овцы... А в виноградниках растет золотой виноград. И ездит в золотой карете, и ест одни конфеты. И суп из конфет, и жаркое из конфет... Алек -- царь! Только вы никому этого не говорите!
Весть о том, что Алек -- царь, в каких-нибудь полчаса разнеслась по всему пансиону. Все узнали и поверили. В темном лице Алека, в его необыкновенно черных глазах, в его чертах лица, резких и своеобразных, в его походке, в его способе говорить, в его повелительном рте -- было что-то такое, что уже давно выделяло его среди его товарищей. Поверить известию было тем легче, что еще недавно директор во время урока рассказывал мальчикам о Кавказе, о кавказских землях, кавказских царствах, царях и царевнах...
-- Да, Алек царь, несомненно царь, -- решили все и сразу стали к нему относиться с каким-то особенным почтением.
Когда Алек появился в спальне вместе с Котей, взоры всех мальчиков направились на него.
Алек, не подозревая, что его "тайну" знают уже другие, преспокойно уселся на кровать и стал снимать сапоги.
-- Не помочь ли тебе, Алек? -- раздался вдруг десяток голосов. И не успел Алек еще ответить, как все мальчики бросились к нему: одни схватили его за одну ногу, другие уже принимались стягивать сапог с другой. Но Алек, хотя и царь, буркнул громко на всех:
-- Оставьте! -- и предпочел сам снять свои сапоги.
В это время к нему подошел Вова Баринов и предложил ему своих жуков и лягушек, а Павлик Стоянов -- тетрадку с "собственными стихами", Тото и Ноно Вогурины, два близнеца, угостили Алека пирогом, оставленным от обеда, а Гога Владин поднес ему свой коврик.
Алек блаженствовал. Кому неприятно получать подарки и есть пироги, оставшиеся от обеда?
Котя сидел все это время на своей кровати и внимательно смотрел на Алека. Он видел, как Алек ел пирог, как ему подносили подарки.
"Хорошо быть царем, -- подумал Котя. -- Вот бы и мне тоже".
И вдруг, точно воспоминанием, в голове мальчика выплыла странная картина: уютная, светлая комнатка, ковер на полу, детская кроватка и голубое одеяльце на ней... В кроватке лежит он, Котя, а на краю кроватки сидит она, та прекрасная молодая женщина, у которой такие нежные руки и которая поет таким сладким, чудным голосом! Точь-в-точь царица! Да и впрямь царица... Нешто такие бывают всамделишные барыни? -- подумал Котя. -- И то, должно статься, царица она, а я, поди, царевич, а может тоже пожалуй, чего доброго, сам царь!
Хотя Котю и учили ежедневно говорить правильно "по-господски", но в мыслях он все же выражался по-своему, по-крестьянски. Это казалось мальчику куда легче и приятней.
Но не в том было дело, а в том, что Котя живо представил себя царевичем, о котором им читал недавно сказку директор, тем самым царевичем, которого украли у матери-царицы и повезли по белу-свету.
И не помня себя, он соскочил с кровати, ворвался в толпу мальчиков и закричал благим матом на всю спальню:
-- Слушай, братцы! Я тоже царь! Право же царь, как Алек... Верно слово! Умереть мне на сем месте! И кроватка у меня была царская, и голубое одеяльце, и ковер... Все царское!.. Право слово, верно! Не вру!
Мальчики вытаращили глаза на Котю.
Павлик Стоянов не выдержал и первый расхохотался. За ним остальные.
Дружный хохот пансионеров огласил спальню. Смеялись громко, весело, смеялись несколько минут.
Но вот Гога Владин выскочил вперед и пискнул:
-- Какой же ты царь? Ты просто мужик сиволапый!
-- Что ты сказал?! -- крикнул Котя.
Тут случилось нечто совсем неожиданное. Котя кошкой прыгнул на спину Гоги и стал его "тузить". Гога заревел.
Простояли они целый час, пока не пришел сам директор и не простил обоих. Котя быстро забыл обиду и даже пожелал Гоге спокойной ночи. Но Гога отвернулся и прошипел:
-- Подожди, я тебе еще покажу что такое драться! Я тебе за все отплачу, мужик!
И злобно взглянув на Котю, Гога пошел к своей постели.