Стадо, тихо позвякивая колокольчиками и пощипывая травку, мирно паслось на опушке леса. Любимая Миколкина овца, Белянка, гуляла тут же, с наслаждением лакомясь сочной травой. Миколка сразу понял, что никакого волка и не бывало, и что злые бессердечные мальчишки хотели только напугать его хорошенько. Черные глазенки Миколки снова загорелись. Он сжал в кулаки свои маленькие, сильные загорелые руки и погрозил ими в ту сторону, где еще пестрели на лугу цветные рубашонки его постоянных врагов-мальчишек.
Потом он быстро подошел к Белянке, доверчиво потянувшейся к нему навстречу своей милой, тупой овечьей мордочкой с добрыми, глупыми глазами, и произнес ласково, заглянув в эти глаза и обняв Белянку:
-- Беляночка моя!.. Добренькая... И вы все овечки да барашки мои милые! Одни вы у меня. Как есть одни вы, да Кудлашка! Добрые вы мои, одни вы меня не обижаете, голубчики! Спасибо вам, родненькие... Ввек вас не забудет Миколка, право слово, не забудет никогда!
И мальчик прижал голову овцы к своему сильно бьющемуся сердцу...
"Бэ!Бэ-бэ-бэ-бэ!" Она точно хотела сказать этим: -- "Не горюй, не тоскуй, маленький Миколка, я с тобою, твой друг и приятель, Белянка с тобою!" И мальчику показалось, что он понял блеяние своей любимицы. Он крепко сжал кудрявую шею овцы и, закрыв глаза, опустился на траву рядом с нею. В тот же миг что-то неожиданно защекотало голую пятку Миколки, что-то шаршавое и влажное прикоснулось к ней. Мальчик испуганно открыл глаза, оглянулся и вдруг тихо, радостно рассмеялся
-- Ты, Кудлашка? А и напугала же ты меня!
Черная, кудлатая, вполне оправдывающая свое прозвище, собака, с ласковым визгом отскочила от его ноги, около которой прилегла было тихохонько, и быстрым прыжком очутилась у груди своего друга.
Миколка ласкал Кудлашку, обнимал Белянку и чувствовал себя почти счастливым в эту минуту. Потом он прилег на мягкий мох, вскинул свои черные глаза к небу и стал думать: -- "Почему они не любят меня? За что обижают постоянно? Что я им сделал такого, что они дразнятся кажинный день да прибить норовят? Неужто всем "чужакам" так горько на свете живется?"
Миколка был "чужак", то есть чужой мальчик, из другой деревни. "Своя" -- Миколкина -- деревня лежала за добрый десяток верст от этой... Здесь, в этой деревне, Миколка всего полтора года. Как это случилось, что он очутился здесь, Миколка помнит отлично. Помнит он свое детство, которое мирно и беззаботно протекало в той, "своей", деревне. Помнит и невеселое, но ласковое, морщинистое лицо "мамки"... Мамка его любила крепко... Никогда не била... Кормила пирогами с маком по воскресеньям, покупала медовых пряников в базарные дни... Мамка была добрая. И Миколка ее тоже любил. Он горько плакал, когда умерла мамка. Мамку схоронили, поставили крест на её могилке, на погосте... Тятька, и без того сердитый и суровый, сделался еще сердитее со дня мамкиных похорон, стал крепко скучать по мамке, стал пить водку с горя, а под пьяную руку бил Миколку... Вскоре и тятька помер, свезли и его на кладбище и схоронили подле жены. Теперь круглым сиротою остался Миколка. Один на свете... Собрались мужики со всей деревни и решили так: "кормить Миколку даром нельзя, у самих ребят куча. Надо отдать Миколку в соседнюю деревню в пастушки -- овец пасти. Там требуется такой пастух. В соседней деревне живет к тому же одиноким бобылем отставной солдат Михей. У него изба большая. Больно велика для одного, Михей может взять к себе и Миколку заместо сына. Кормит же Миколку будет деревня за то, что он станет пасти овец".
Миколка поселился у Михея в избе, стал пасти баранов и овечек. Михей был злой мужик и под злую руку частенько колотил Миколку за всякий пустяк. Ребятишки не любили Миколку. Они чувствовали, что он особенный какой-то был, гордый, серьезный, не лгал никогда, не бранился -- не им чета. Миколка тоже не любил ребятишек. Любил он только свое стадо, Кудлашку мохнатую, любил поднебесную высь голубую, лесную чащу любил... Радостно и любо ему было лежать так одному на зеленом мху, на мягкой мураве. Колокольчики овец звучат так серебристо и красиво... В лесу медом пахнет, диким левкоем, смолой... Птицы поют... Приветливо, звонко... Под этот звон, под это пение чудится странное что-то Миколке... Всегда одно и то же чудится, постоянно все одна и та же картина представляется ему: будто лежит он в белой мягкой постельке, будто пуховые перинки под ним, а голубое стеганое одеяльце его накрывает... И откуда взялись только перинка эта и это одеяльце? Где он, деревенский парнишка, мог видеть все это?... Но не только перинка да одеяльце чудились Миколке. Словно в облаке, тихо, неслышно приближается к нему женщина, молодая, прекрасная, с темными ласковыми глазами, с руками мягкими и нежными, гораздо более нежными, нежели шерсть на спине его Белянки. Женщина эта склоняется над ним, гладит его волосы своими нежными руками, целует его глаза, щеки и тихо поет...
И голос у неё нежный, нежный... "Должно быть у ангелов Божиих на небе бывают такие голоса!" -- думается Миколке и сладко-сладко становится у него на душе... Сердечко мальчика так и замирает в груди... И любит он бесконечно и голос этот сладкий и нежный, и руки эти мягкие, и печальные, кроткие глаза, с такою любовью и лаской устремленные на него, Миколку.
Кто эта женщина, которую он часто видит, точно во сне, Миколка не знает, но он чувствует какую-то особенную радость, когда она является в его мечтах. Иногда ему кажется, что он когда-то, давно-давно, бывал с нею постоянно, и что она все время ласкала, лелеяла его и пела ему ту же сладкую песню... И сейчас он слышит эту песню, нежную и чудную, как дыханье ветерка:
Утро синеет лучистое
Солнце встает золотистое
Там, за зеленым холмом.
Небо безбрежное, ясное
Светится там высоко,
В сердце светло и легко!
Ты -- мое солнышко жаркое,
Ты -- мой серебряный луч,
Утро весеннее яркое,
Мальчик мой, крошка прелестная,
О, как люблю тебя я!
Пташка моя поднебесная,
Радость, утеха моя!
-- Милый мой, хороший мой, родной мой мальчик! -- шепчет белая женщина, лаская золотистые волосы маленького пастушонка.
И сердце мальчика наполняется сладкой тоской, глаза невольно закрываются... Тихий сон сковывает его всего, с головы до ног...
-- Бэ-бэ-бэ-бэ! -- громким, отчаянным блеянием пронеслось по лесу. -- Бэ-бэ-бэ-бэ!
-- Гав-гав! -- оглушительным лаем залилась Кудлашка.
Огромный волк стоял, оскаля зубы, в каких-нибудь десяти шагах от него, как бы выжидая чего-то. И вдруг, в один прыжок, с горящими хищным огнем глазами, бросился на ближайшую овцу... Новое отчаянное блеяние пронеслось по лесу, и страшный хищник, повалив свою жертву, вцепился в нее острыми, оскаленными зубами...