С самого утра морозного зимнего дня "рыцари" поднялись чуть ли не с петухами. У всех были торжественные и печальные лица. Все ходили на цыпочках и говорили шепотом. Сегодня был особенный день в Дубках: уроков не готовили, не проказничали и не шалили.
Кучер дернул вожжами... Сани заскрипели полозьями... Снег весело захрустел под ними... Вот один поворот... другой... третий... И милые Дубки исчезли из затуманенных глаз Гоги и Ники...
Даже не ели ничего за завтраком и ни разу не раздразнили Кар-Кара, что являлось уже совсем необычайным явлением в жизни пансионеров, полной шума, волнений и проказ.
Видно было по всему, что готовилось что-то исключительное и необычайное в этот день.
К двум часам к крыльцу подали сани, а через десять минут из сеней вышел Александр Васильевич с обеими племянницами, за ним оба гувернера и все "рыцари" Дубков в теплых валенках на ногах и полушубках. Мальчики стали шпалерами вдоль дорожки, ведущей от крыльца к саням. Женя присоединилась к ним, в то время как Маруся осталась на крыльце с дядей, Жирафом и Кар-Каром.
Все глаза устремились на дверь.
И вот в дверях появились пансионские служителя, Мартын и Степаныч. Они несли к саням два чемодана и какие-то свертки. За ними Авдотья с помощью Гогиной, а следовательно и Никиной, няни тащила тяжелую корзину с дорожными и съестными припасами.
Все это пронеслось мимо мальчиков и быстро исчезло в санях.
Снова отворилась дверь.
На крыльцо вышла Екатерина Александровна Владина с обоими сыновьями, Гогой и Никой.
Госпожа Владина уезжала в Петербург и увозила мальчиков с собою. Найдя своего ненаглядного, потерянного Нику, которого она считала более шести лет умершим, она ни за что не могла уже расстаться с ним. Дальнейшее же пребывание Гоги в пансионе господина Макарова тоже являлось теперь лишним. Благородный, смелый, маленький Ника лучше всякого другого исправления подействовал на Гогу своим примером. Гога исправился и самым неожиданным образом стал другим, благодаря самоотверженному поступку своего брата.
Когда госпожа Владина, Ника и Гога появились на крыльце, директор и все присутствующие окружили их толпою. Все наперерыв ласкали Нику, жали руку его матери и Гоге, просили навестить Дубки, писать и не забывать старых друзей.
Особенно горячо простился с Никою сам директор. Он перекрестил мальчика дрожащей рукой и произнес взволнованно:
-- Оставайся таким, какой ты теперь, всю жизнь, и ты дашь этим огромное счастье твоей матери!
Когда отъезжающие сошли с крыльца, маленькие пансионеры со всех сторон окружили крошечное семейство.
Послышались взволнованные, дрожащие голоса:
-- Пиши, Ника!
-- Пиши почаще!
-- И побольше!
-- А к Рождеству сюда! Привезете их, Екатерина Александровна!
-- Привезу, привезу!
-- Гога, давай и ты твою лапку! Ты славный стал! Такого я тебя люблю!
-- И я!
-- Ника, слушай! Вот тебе от меня ножик на память.
-- А от меня картинка!
-- У меня ничего нет! Ну все равно, возьми мой носовой платок на память.
И грязный носовой платок переходит из чьего-то кармана в карман Ники.
Мальчики наперерыв обнимают и целуют общего любимца. В глазах "рыцарей" -- слезы.
Высокий Павлик выходит вперед и взволнованно лепечет:
-- Я стихи... стихи тебе написал... слушай:
Мы тебя любим,
Никогда не забудем.
Возвращайся к нам скорей
С братом, с мамою своей!
Сильный, рослый Алек подхватывает Нику и торжественно несет на руках в сани.
"Рыцари" кричат "ура".
Ника улыбается и кивает головою.
Его сердечко сжимается против воли... Ему жаль своих первых друзей...
Ведь Кудлашка два раза спасала их ненаглядного Никушку.
Но вот и Кудлашку усадили!..
Сани тронулись... Отъезжающие замахали платками... Замахали и оставшиеся на крыльце -- Макака, гувернеры, Женя, Маруся, прислуга...
"Рыцари" бросились за санями. Женя с ними.
-- Прощайте, Котя! Гога! Кудлашка! Все! Все прощайте! -- зазвенели детские взволнованные голоса.