- Можно войти? - услышала я в тот же вечер голос моего мужа у дверей, когда я полулежала с книгой на кушетке в моей комнате.
Мне хотелось притвориться спящей и не ответить ему, но та же злая сила, подмывавшая меня своей темной волною весь этот вечер, шепнула мне и сейчас:
- Нет. Открой ему и потребуй от него объяснение всех его поступков.
И я вскочила, отворила дверь моему мужу. Он вошел, как ни в чем не бывало. На нем было его верховое платье. В руках хлыст.
Сергей редко ездил верхом. Ему было некогда делать это, благодаря постоянным работам, поэтому я очень удивилась, увидя его в верховом костюме.
- Ты едешь верхом? - спросила я его.
- Да, хотелось бы освежиться... Зоя Ильинишна ушла домой, и мы с Игнашей решили прокатиться немного.
- Опять с Игнашей! - вырвалось с нескрываемой злобой у меня.
- Что с тобой, Наташа?
- Я не совсем здорова!
Я не лгала; действительно, голова моя кружилась так, что, казалось, почва уходит из под ног. Злая сила забушевала во мне снова.
- Неправда! - вырвалось у Сергея так внезапно и порывисто, что я вздрогнула от неожиданности, - неправда! Ты никогда не умела лгать, Наташа, не лги же и теперь... Ты сердишься на меня за... мою работу совместно с этими людьми, завидуешь их трудоспособности, наконец. Нехорошо, Наташа! Не ожидал я такого неблагоразумия от тебя!
Он взял мою голову обеими руками и, откинув немного назад, впился в мои глаза долгим, проницательным взглядом.
Но это не вернуло мне моего спокойствие. Напротив, его упрек уколол меня.
- Да! - вскрикнула я со стоном и слезами, - я завидую! Ты не ошибся! Завидую, потому, что ты слишком мало заботишься обо мне, и тебе нет дела до меня! Ты меня разлюбил.
Он выпустил мою голову из рук, и в минуту лицо его стало холодным и суровым.
- Наташа! - проговорил он после минутного молчания, - ты знаешь, Наташа, я неспособен на ложь! Я слишком высоко ценю себя и свое достоинство. Если бы это было так, то я сказал бы тебе об этом. Слышишь, Наташа, я никогда ничего не скрою от тебя, никогда! Скрывать и лгать значит трусить. А я не трус и ненавижу трусость в самой ее основе. А ты просто капризничаешь с некоторых пор и упорно не желаешь меня понять.
- Я капризничаю, я?
Что-то темной кипучей волной хлынуло мне в душу и обожгло ее. Внезапный новый прилив безудержного гнева затопил сердце. Я задрожала с головы до ног и, вся красная от волнения и злости, заговорила, возмущенно впиваясь негодующими глазами в лицо моего мужа.
- Ага! Я капризничаю! Да! Так вы находите это?! А я нахожу другое! Я нахожу жестокое, дурное, недостойное отношение с вашей стороны ко мне! Вы привезли меня сюда, оторвав от моих родных, вырвав из того круга, к которому я привыкла, заперли одну здесь в глуши, лишив общества не только моих родственников и друзей, но и своего собственного. Да, да, да! Это так!.. Вы предпочли меня каким-то чужим, незнакомым людям, которых я и знать-то не хочу, и с которыми у меня нет ничего общего. Вам приятнее быть с ними, нежели со мною! Да! Приятнее, потому что я ничто для вас, ничто!
- Наташа! Что с тобой!? Наташа!.. - почти с ужасом произнес мой муж.
Но я уже ничего не понимала, ничего не чувствовала.
Я точно катилась под гору. Огромное возбуждение и злое негодование охватывали меня все сильнее и подчиняли себе.
- Да! Да! - раздражаясь, злыми слезами рыдала я. - Не оправдывайтесь, я знаю! Я знаю, что я, дурнушка-Тася, ничто для вас! Что вы стыдитесь меня, моего безобразия, моей глупости. Конечно, я не знаю латыни, нас не учили этому в институте, но это еще не значит, что можно предпочесть мое общество каким-то проходимцам.
Но опомниться я уже не могла.
Слезы текли ручьем из моих глаз, губы сводило судорогой, а та же темная сила бушевала в душе.
- Но я не буду мешать вашей дружбе с ними, вашей совместной работе, - рыдала я, как исступленная. - Успокойтесь! Не буду вам мешать. Я уеду к tante Lise и буду вас ждать там, когда вы вспомните обо мне, и вернетесь! Да, я уеду завтра же, мне надоело быть в роли позабытой! Надоело! Да!
Я закрыла лицо руками и уткнулась им в спинку кресла, тихо рыдая.
- Бог с тобой, Наташа, - послышался снова голос моего мужа, - я уверен, что ты одумаешься и поймешь всю несуразность твоих слов и упреков. А, впрочем, если ты желаешь все-таки уехать на время к твоим, я ничего не имею против. Видишь, я был прав, предполагая, что ты соскучишься здесь.
И, сказав это, он вышел из комнаты.
Я слышала, как удалялись его шаги, как прозвучал его голос, обратившийся с каким-то вопросом к поджидавшему его Игнаше и затем все стихло.
Я бросилась к окну, распахнула его. Весенняя ночь дохнула мне в лицо ароматной лаской и освежила мою пылающую голову. Я высунулась в окно. Со стороны конюшни во дворе отъезжали два всадника, рельефно выделяясь на фоне летней ночи. Подковы лошадей гулко ударяли о землю. И вдруг сердце мое сжалось до боли...
Но было уже поздно. Всадники скрылись за оградой усадьбы и где-то далеко теперь звучали подковы их лошадей.