Ночь, глубокая, безпросветная поглотила меня... Я не чувствовала ни ужаса, ни боли... Мысль отказывалась служить... Даже инстинкты страха перед смертью молчали... Молчало все...
Сколько это длилось - не помню...
Я открыла глаза от нестерпимой боли... Какие-то страшные тиски болезненно сдавили мне грудь... Кругом меня толпились люди; они кричали что-то и качали мое распластанное, обессиленное тело, поминутно встряхивая его как вещь. Это трясение и вызвало адски мучительную боль в груди и внутренностях. Лица моих мучителей были сосредоточены и суровы. Впрочем, они напоминали мне скорее не людей, а морских чудовищ с мокрыми волосами, со впутанными в них илом и водорослями, и в прилипших к телу одеждах. Мучительный холод пронизал меня всю насквозь. Что-то сильнее и сильнее надавливало грудь. Дыхание сперлось. Мне казалось - смерть приблизилась и встала у моего изголовья...
И вдруг теплая волна, окрашенная кровью, хлынула из моего горла. Я потеряла сознание...
Ночь продолжалась... Но я не слышала больше ни шума, ни криков, не видела страшных чудовищ, раскачивавших мое тело, с суровыми сосредоточенными лицами. Напротив, чье-то незнакомое и доброе старческое лицо склонилось к моему изголовью...
Это лицо я видела где-то... кажется, на вратах алтаря той церкви, где нас венчали с Сергеем. Но лицо этого седого, похожего на евангелиста человека, казалось мне чудно-знакомым и странно-дорогим. И, когда это лицо склонялось ко мне, мне хотелось бесконечно продлить присутствие незнакомого существа как можно дольше у моей постели. Он клал мне на голову большую сухую и теплую руку, и ночь в моей душе прояснялась при одном этом прикосновении и заменялась днем... Потом еще более знакомые черты, добродушные и милые, представали передо мною, их я узнала сразу - это была няня.
Я окончательно пришла в себя, наконец, чудесным летним утром, открыла глаза и сознательно-ясно обвела ими комнату. Из груди двух людей вырвался один общий вздох облегчения. Я посмотрела в их сторону. Они оба - и няня, и мой чудесный седовласый старик - бросились ко мне, и в глазах их я увидела такое яркое, такое бесконечное счастье, что мне самой стало радостно и хорошо на душе.
- Слава Богу, вы здоровы! - произнес радостно-умиленный голос незнакомца.
- Кто вы? - не сводя с него взгляда, спросила я.
- Тот, кто желает вам от всего сердца всего хорошего, - с чарующей улыбкой шепотом произнес он.
- Не говорите, я все равно знаю! - тоже почему-то шепотом произнесла я, - вы посланник неба, не правда ли? И должны знать, у вас ли, в раю мой муж?
Он тревожно взглянул мне в лицо.
Он, должно быть. боялся, что я брежу опять, но мое лицо выражало столько сознательной радости, столько счастливого покоя, какой только может быть у труднобольного, впервые почувствовавшего заметное облегчение...
- Мой муж у вас? - повторила я.
- Успокойтесь, ему лучше, он поправляется.
- Так, значит, он жив?!
- Жив, крохотка, наш Сереженька... - поторопилась ответить няня.
От счастья я снова лишилась чувств...
С этого дня я стала быстро поправляться.
две недели от сильного нервного потрясения... Но он собственными руками вырвал меня из цепких рук смерти, едва выпустивших захваченную было уже ими добычу. Зато между мною и доктором образовалась какая-то тесная духовная связь. К нам еще примкнула няня, выходившая меня собственными руками, как только может выходить мать своего больного ребенка. Вся жизнь нас троих сосредоточилась здесь, в этой светлой комнатке, с веселенькими обоями, пропитанной чуть заметным ароматичным куревом, заглушавшим неизбежный запах лекарства.
Теперь все мои мысли сводились к одной: как можно скорее выздороветь, чтобы ухаживать за выздоравливающим мужем.
Оказывается, он, сброшенный в ту роковую ночь неожиданно взбесившейся лошадью, отделался глубоким обмороком, принятым Игнашей за смерть, и сильным вывихом ноги, ради которого и был прикован к постели. Я искренне верила тому, что это было возмездием мне за все дурные побуждения и склонила голову перед этим справедливым наказанием меня судьбой.
Доктор Лев Иванович принял на себя роль посредника между нами и переносил от меня к моему Сергею и обратно поклоны и те неуловимо заботливые добрые пожелания, которыми могут обмениваться близкие любящие друг друга люди.
Наконец я встала с постели.
- Вам можно нынче повидаться с супругом. Вы уже достаточно оправились для этого, - сказал мне как-то Лев Иванович, когда я уже начинала бродить по комнате, то и дело присаживаясь к окну и вдыхая теплый майский воздух.
- Боже мой! Но только не здесь! Позовите его в сад, в липовую аллею, я сейчас же приду туда... Здесь страшно пахнет лекарством, а мне хочется увидеть его после такой долгой разлуки при более праздничной обстановке.
Он пожал мне руку и пошел исполнить мое поручение.
Оставшись одна, я подошла к зеркалу поправить волосы. Я исхудала во время болезни, но это шло ко мне. Глаза блестели ярче, кожа на лице стала бледнее и прозрачнее... Какая-то неуловимая печать легла на лоб и давала новое освещение всему лицу, ставшему осмысленнее, серьезнее и значительнее.
У дверей портретной меня встретила няня.
- Матушка барынька моя, деточка моя, Христова страдалица, - кинулась она ко мне, - крохотка моя, Слава Богу, поправилась ты у нас! Родная ты наша!
Старуха целовала мои руки, обливая их потоками слез. Я горячо обняла ее и поспешила к мужу с сильно бьющимся сердцем.