Они едут теперь гуськом по лесной тропинке, обмотав тряпками с сеном копыта лошадей. Фольварк остался далеко за ними. Впереди рысью скачет офицер. начальника крошечного отряда, за ним -- вахмистр и четыре нижних чина. Последним едет доброволец. Худой, бледный и молчаливый, он погружен как будто в глубокую думу и не видит никого и ничего. А канонада не умолкает, не прерывается ни па одну минуту.
-- Ваше высокородие, к самой переправе никак невозможно подобраться лесом,--шепчет Вавилов, весь вытягиваясь вперед. -- Я лучше другою дорогою проведу вас к мосту. Мы уж тут были на разведках намедни, а, ежели крюка дать малость в сторону, так и вовсе в ихние позиции упремся.
Анатолий вздрагивает от неожиданности.
-- Есть, говоришь, другая дорога? Ближняя?
-- Никак нет. А ежели ближняя, так придется ползти картофельным полем.
-- Ну, и поползем, эка невидаль! А коней в лесу оставим.
-- Так точно, поползем,--покорно соглашается вахмистр, имевший было в виду совсем иные перспективы.
Теперь горящее селение осталось далеко сзади. Впереди уже редеет лес и переходит постепенно в мелкий кустарник. А там дальше поле, за ним река, по высокому берегу которой рассыпаны траншеи неприятеля. А у подножия этого берега, несколько в стороне, темнеет громада моста.
Проехали еще с добрых полверсты шагом. Теперь адский грохот орудий кажется оглушительными, непрерывными раскатами грома. Но снаряды летят в противоположную сторону, метя на фольварк и прилегающую к нему изрытую русскими окопами местность.
-- Стоять! -- командует Анатолий и первый соскакивает с коня.
За ним спешиваются и остальные
-- Братцы, одному из вас придется остаться при лошадях и провести их другою, дальнею, дорогой, а в случае тревоги броситься на мой свист навстречу к нам.
Анатолий оглядывает всю небольшую группу солдат. В полутьме не видно их линь, но Анатолий чутьем угадывает, что каждому из этих лихих кавалеристов было бы приятнее идти за ним, нежели оставаться и ждать на страже. Его взгляд, стараясь разглядеть пятую, оставшуюся как бы в стороне, фигуру, напрягается, но не может ничего разглядеть.
-- Я думаю, что тебе, как новичку, лучше всего будет подежурить при лошадях, братец, -- обращается Бонч-Старнаковский к добровольцу, лицо которого тщетно силится рассмотреть во мраке.
-- Ради Бога разрешите мне следовать за вами, господин корнет! И если только моя жизнь может пригодиться вам, то я с восторгом пожертвую ее для успеха предприятия, -- слышит он слегка взволнованный, донельзя знакомый голос.
Что такое? Или он ошибся? Не может быть! Трепетной рукой Анатолий выхватывает из кармана небольшой потайной фонарик, наводит свет в лицо говорящему и с легким радостным криком бросается к нему.
--- Мансуров! Борис, голубчик! Какими судьбами? -- растерянно и смущенно вырывается у него из груди.
-- Такими же, как и все. Не мог устоять, как и многие. Вспомнил былое время, когда в дни молодости совершенствовался в верховой езде, рубке и стрельбе. Теперь это искусство пригодилось, как видишь. Был у командующего в Варшаве, просил, как особой милости, назначить в ваш полк, хотел служить с тобою вместе. Или ты не рад этому? -- заканчивает Мансуров по-французски, чтобы не быть понятым окружающими их солдатами.
-- Рад, конечно рад, дружище... Так рад, что растерялся, как видишь,--тоже по-французски отвечает Анатолий. -- Я всегда любил тебя, Борис, как родного брата, и, признаться, возмущался до пены изо рта, когда узнал, что Китти...
-- Оставим это. Твоя сестра была вольна поступать по своему усмотрению, -- с чуть уловимой ноткой холода перебивает его Мансуров. -- А вот лучше, будь добр, окажи мне услугу: захвати меня с собою к мосту. Может быть, я и смогу быть тебе полезен.
***
Пять человек сейчас бесшумно и быстро пробираются густым, низким кустарником. Согнувшись в три погибели, они крадутся неслышно, как кошки, под темным покровом ночи. Зарево пожара, отброшенное западным ветром в противоположную сторону, дает сюда только легкие отблески, слегка освещающие поляну и берег. Иногда сноп прожектора с неприятельских позиций быстрой и яркой стрелою прорезает тьму, но кустарник, глухой и низкий, не дает возможности нащупать скрывающийся под его сенью крошечный отряд охотников. А они все ближе и ближе придвигаются к цели.
находится в стороне от позиций. Там царить сравнительная темнота; предосторожность, принятая против снарядов русских, направленных в эту сторону, заставила неприятеля позаботиться о ней.
-- Вавилов и ты, Борис, -- говорить Бонч-Старнаковский. -- Вы обойдете кругом и снимете часовых. Старайтесь сделать это бесшумно. Когда будет готово, дадите нам знать, ну, хотя бы криком совы. По карте, в шестистах шагах от моста покинутый поселок. Задворками его вы подберетесь к караулу по берегу. Мы поползем полем; я сам заложу под мост взрывчатые шашки. Когда я свистну, всем бежать к поселку. Я приказал Никитину доставить туда навстречу нам лошадей. Ну, а теперь помогай Бог, братцы! Вперед!
-- Все будет исполнено,--твердо произносит Мансуров и вместе с Вавиловым словно тотчас же проваливается сквозь землю.
Малорослый, едва доходящий до пояса взрослому человеку, кустарник уже кончился. За ним лежит темное и влажное от ночной сырости картофельное поле. Приходится лечь плашмя на землю и ползти змеею, не отделяясь от этой мокрой травы. Холод и сырость дают себя заметно чувствовать Анатолию. Зубы его дробно стучать. Он стискивает их с силой и, хотя весь смок от росы, по-прежнему продолжает пробираться вперед ползком.
-- Ваше высокоблагородие, никак мы уже близко,-- шепчет за ним Сережкин,--так что его дюже хорошо слыхать. Близехонько он, значить.
Действительно, неприятельская позиция теперь от них находится всего в каких-нибудь пятидесяти шагах, и огромная махина моста неожиданно вырастает пред ними. Там дальше траншеи на холмах на левом фланге линии, там артиллерия и окопы. Здесь же как будто вымерло все вместе с покинутым маленьким поселком.
Анатолий приподнимается на локте и смотрит внимательно, силясь разглядеть что-либо в полутьме. Низкорослый кустарник тянется до самого берега. Здесь река дает выгиб, и до моста теперь рукой подать.
-- Не робей, братцы, за мною! -- шепчет он.
Спина ноет от неестественного, согнутого положения, руки закоченели от сырости и холода. Но это -- вздор, пустое в сравнении с тем, что им предстоит. Они уже не ползут дальше, а идут, скорчившись в три погибели, стараясь не превысить фигурами высоты кустов. Вот уже совсем близко желанный мост и берег. Чуть слышно поблизости плещет река. И опять гул голосов, долетающий слева, с неприятельских позиций, то и дело нарушает тишину ночи.
Они теперь идут уже вдоль берега. Вот вошли в заросли камыша. Зашуршало что-то.
Остановились, замерли от неожиданности и испуга с холодными каплями пота, мгновенно выступившая на лицах. Ничего как будто...
Снова тишина. Стоят все трое с минуту и ждут прислушиваясь. Все опять тихо.
Вдруг желанный крик совы нарушает тишину. Это значить, что часовые сняты... бесшумно сняты.
"Экие молодцы!" -- и, просияв от счастья, Анатолий первый быстро и легко проползает под мост.
Пироксилиновые шашки при нем; фитили, патроны динамита и спички тоже. Лишь бы не отсырели. Он прятал, как сокровище, эти смертоносные орудия взрыва. Теперь можно и приступить.
Слава Богу, они у цели!
Двигаясь в темноте между сваями по колено в воде, Бонч-Старнаковский нащупывает первый столб. Острым кинжалом сделав отверстие, он осторожно вкладывает в него динамит.
То же самое проделывает, по его указанно, Сережкин у другой сваи. Еще минута, и фитили подожжены.
-- А теперь марш обратно! Живо!--командует Анатолий.
-- Скорее, скорее!--откуда-то с берега слышится придушенный голос Бориса.
Опять резкий -- уже двоекратный -- крик филина прорезает относительную тишину. Это оставшийся при лошадях Никитин дает знать, что успел проскакать объездом и ждет их со стороны поселка.
Теперь, уже не соблюдая прежней осторожности, спеша и волнуясь, Анатолий и Сережкин быстро-быстро несутся от обреченной на гибель громады моста.
-- Бесшумно... духом справились с обедами: накинули веревки на шею--И не вскрикнули даже,--прерывисто докладывает на бегу первый.
-- Молодцы!--начинает Анатолий,--я так и...
Он не договаривает. Оглушительный, громоподобный гул с ужасным треском раздается за их спиною, вся махина моста по эту сторону реки взлетает, как щепка, вместе с огнем, дымом и осколками к небу.
Словно внезапно проснувшись, грохочут ему в ответ неприятельские пушки. И тотчас же вслед за этим сноп австрийского прожектора освещает поле, лес, русские позиции в фольварк, и крошечную группу людей, несущуюся стрелой от места взрыва.
От неприятельских траншей отделяется другая группа, во много десятков раз сильнейшая по количеству всадников. Полуэскадрон мадьяр вылетает с австрийских позиций и несется вдогонку за этой горстью смельчаков.
-- Ну, Коринна, не выдавай, милая! -- шепчет Анатолий на ухо своей лошади.
Шпоры вонзаются в крутые бока красавицы-кобылы, и она с налившимися кровью глазами, вся натянувшаяся, как стрела, летит вперед.
Целый град пуль летит вдогонку за беглецами. Мадьяры стреляют на скаку, не целясь, и орут что-то (что именно -- не разобрать: не то "виват", не то "сдавайтесь"). Направленные в сторону этой ничтожной горсточки людей орудия посылают в них снаряд за снарядом. Они то и дело шлепаются поблизости.
-- Недолет, -- глухо выкрикивает Анатолии всякий раз, когда результата удара уже очевиден, и все поддает и поддает шпорами быстроту бега Коринны. -- Перелет, -- торжествующе вскрикивает он, когда разрывается далеко впереди страшная граната.
Но вдруг Бонч-Старнаковский сразу смолкает при новом ударе.
лошади и распластаться навзничь в пяти шагах от неё. Точно темная, непроницаемая завеса задергивается в ту же минуту над его головою.
-- Стой, братцы, корнета убили!--и Мансуров на всем скаку удерживает своего коня.
Маленькая группа всадников останавливается тоже.
Рискуя собою, пренебрегая падающими вокруг снарядами, Борис Александрович быстро подбегает к упавшему. С минуту он не разбирает ничего.
-- Жив, кажется, жив, -- шепчет он, наклоняясь над беспомощно распростертым телом.
-- Братцы, не выдавай своего начальника!--срывается с губ Мансурова, и рот у него высыхает от волнения сразу. -- Давайте мне раненого, я доставлю его до наших позиций, -- говорить он, тотчас же вскакивая в седло.
Солдаты осторожно, почти нежно поднимают окровавленное тело и молча, с суровой сосредоточенностью передают его па протянутые руки Бориса. Мансуров обвивает одной рукой плечо раненого, другою туго натягивает поводья.
-- Вперед!--командует Вавилов, заменивший сраженная начальника, -- они уже совсем близко, спасайся братцы!
-- А мост все-таки взорван! Слава Тебе, Господи! -- слышен тихий, как шелест листьев, шепот Анатолия,--и теперь им уже некуда будет отступать.