Жестоко отомстили казаки за гибель Кольца и сорока товарищей. Прогнали и побили татар - и снова все стихло. Снова мирно зажила крошечная горсточка оставшихся победителей в завоеванном Искере. Уже совсем ничтожное число осталось в живых от былой грозной дружины. Лишь полторы сотни из 840 осталось. Остальные частью на поле брани полегли, частью уснули вечным сном под ножами убийц-предателей, частью умерли от тифа и цинги. Но оставшиеся в живых еще более, еще теснее сплотились, готовые умереть друг за друга, готовые в огонь и в воду идти за товарищей своих...
Знойный день 5-го августа. Хоть и лето на исходе, а парит так, словно жаркий июль на дворе. В Сибири бывают такие дни, колкие, смутные от зноя, душные, без влаги и росы. Степь накалилась, замерла, пожелтела. Ни шелохнет, ни дрогнет ветерок. Зноем пышет небо. На нем темные облачка подымаются медленно, тяжело. Застилается прозрачная синева и не видно почти что голубых промежутков за темными серыми тучами.
- Гроза будет, - говорит Алеша, глядя угрюмо на небо, придвинувшееся своими тучами к земле.
Он только что вышел за вал с женою, чтобы пройтись до дождя вдоль глубокого замета к тому клочку землицы, которым пожаловал его Ермак и где теперь проворно собирали сжатые снопы рабочие остяки, торопясь унести их с поля до дождя.
Молодая княгиня была против обыкновения печальна и грустна в этот душный день. Она рассеянно поглядывала то на степь затуманенным взором, то на небо, грозно хмурившееся над землей. От молодого князя не укрылось это неспокойное состояние жены. Он хорошо знал свою Танюшу, знал, как неутомимо хаживала за больными и ранеными с Агашей его княгиня, знал, как бесстрашна была она во все время осады, принося пищу осажденным к засеке, и не мог понять, почему вдруг приуныла она.
- Что с тобой приключилось, пташка моя, голубка моя, лебедка белоснежная? - ласково спросил Алексей жену.
- Я сама в толк не возьму, Алешенька, а только тошно мне, дружочек, так-то тошно, - тихим, упавшим голосом отвечала Таня. - Добро бы недужилось, аль сон какой худой видала... Ништо... А вот сосет мою душу штой-то... И чудится, быдто кто толкает уйти отселе, а кто и зачем не ведаю...
- Пустое все, - усмехнулся Алеша, - просто соскучилась ты по своим кровным... Дай срок, поймаем Кучумку, и тотчас же с тобой в Сольвычегодск у атамана отпрошусь... Только улыбнись, моя лапушка, повей красным солнышком на меня, - ласково заключил он.
Улыбнулась Танюша. Прижалась к молодой, сильной груди мужа и замерла счастливая на этой груди.
Быстрые шаги, приближавшиеся к нем, точно разбудили обоих и оба очнулись от своего сладкого сна. Таня подняла голову, взглянула и тихо вскрикнула.
Перед ней стояло какое-то подобие человека со сплошной и страшной зияющей раной вместо лица. Одни маленькие глазки были видны в узких щелках, образовавшихся между бурыми припухлостями лба и щек.
- Што ты, лапушка... Аль Байбакты испужалась?.. Нешто не узнала?.. Наш ведь это мирный казачонок, враг Кучумки, атаману верный слуга... - успокаивал жену Алеша.
Но не испугалась Байбакты Таня. Она нередко видала шмыгающего по городку-острогу предавшегося Ермаку татарина и привыкла и к обезображенному его лицу. Но сейчас она были далеко от этого страшного лица, далеко от этих маленьких глаз, странно напоминающих ей чьи-то другие глаза, чьи - она не могла припомнить.
А страшный татарчонок говорил между тем, с трудом выговаривая русские слова:
- Ступай к князю-вождю, князь-бачка. Скажи атаману-батырю, пришел татарин из улуса, бает, бухарские купцы пришли с тартой, за улусом стоят караваном, ладят сюда, к Искеру пробраться, а Кучум их не пущает... Бухарцы у атамана-батыря помощи просят, буде его милость, Кучумку бы прогнал и гостей бухарских к Искеру провел с товаром... - с трудом произносит свою речь Байбакта.
- Бухарцев, говоришь, Кучум к Искеру не пущает?! - весь вздрогнув от неожиданности вскричал Алексей.
- Так, князь-бачка, так...
- Да где же Кучум-то?
- Тута, близехонько, за улусом, бачка.
и видит Кучума полонить... Великим жалованием пожалует тебя Ермак, коли проведешь нас к нему в улус... Награда тебе великая будет...
- Проведу, бачка. А награды мне не треба, окромя головы...
Чьей головы так и не докончил Байбакта. Только маленькие глазки его сильнее засверкали змеиным огнем. И опять эти змеиные глазки испугали Таню.
"Вишь, как ненавистен ему Кучумка! Небось, не забудет ему лиха своего!" мелькнуло вихрем в ее красивой головке, и снова упорная, неоднократно являвшаяся к ней мысль пронизала ее мозг:
"Где же это видала я мальца?"
Алексей между тем, весь радостный, говорил снова:
- Сейчас бегу к атаману с весточкой радостной... Пожди, парень, и на твоей улице праздник будет... Большой награды ты стоишь за муки твои... Ишь, на горе тебе испортил обличье Кучум... Ну, да ладно, золотом засыплет за твою весть тебя атаман... Все горе, как рукой, снимет...
И опрометью кинулся в острого сообщить важную, радостную новость Ермаку.
Байбакта и Таня остались одни.
Желая приласкать и порадовать несчастного, жестоко обиженного, юношу, она проговорила:
- Вот пожди, наградит тебя Ермак Тимофеич, малец, одарит казной и землею. Богатым будешь, Байбакта. Страсть богатым, как сам Карача.
- Ничего не надо Байбакте, госпожа... Все, что было у Байбакты, все отняли... - глухо произнес татарин.
- Кто отнял? Кучум?
- Кучум, госпожа... - и снова сверкнули на Таню маленькие, как у змеи, глазки.
Вихрем промчалась быстрая мысль в мозгу Байбакты:
"Што, ежели сейчас убить ее одним взмахом ножа, который затаен у пояса под широкой кожаной добавой" [курткой].
И небольшая, но сильная желтая рука сжала незаметно рукоятку незримого оружия.
Но тотчас же новая мысль заслонила первую.
"Не время еще... Не уйдет и эта... - злорадно мысленно говорила Алызга. - Великий Урт-Игэ требует иной, большей жертвы сейчас. Нечего захлопывать синицу в силки, когда орел гуляет на свободе".
И снова засверкали ее маленькие, но страшные глаза.
Постояв немного, Таня поспешила в город, за вал, где уже кипела новая суета и жизнь.
Пятьдесят смелых, надежных товарищей-казаков отобрал себе Ермак для поимки Кучума. Взял и князя Алексея с собою и других верных дружинников своих.
Ударили в било на площади. Наскоро собрали круг.
- Идем, братцы, на поимку Кучумки! - весело и радостно сверкая глазами от одной мысли исполнения своей заветной мечты говорил Ермак. - Тебе, Мещеря, Сибирь поручаю... Ворота накрепко заприте... Не дай Бог пронюхают поганые, што ушел атаман, придут, так встреть поладнее гостей желанных.
- Встречу, атаман!
- Взял бы и тебя с охотой, Матюша, да вишь, острог не с кем оставить... Ну, да ладно. От скуки не помрешь, а к ночи назад будем и с Кучумкой пленным. Это уж наверняка, - весело и убежденно слово за словом ронял князь Сибирский.
- А теперь, братцы, за мною! - и первый вскочил на коня, оседланного предупредительной казацкой рукой.
Широко распахнулись ворота крепости, вылетел из них маленький отряд. Байбакта ехал впереди, указывая дорогу. Поскакали прямехонько на соседний улус. Но там не оказалось ни Кучума, ни бухарских купцов:
- Видно, вдоль Иртыша пошли... - рассуждал проводник Байбакта.
Вернулись обратно. Оставили коней в крепости. Сели в струги и поплыли вверх по Иртышу, прямо к Вогаю.
Между тем хлынул дождь, гроза разразилась. Ненадолго, однако. Разогнал тучи буйный, свирепый ветер, всклокотал воды Иртыша, запенил потемневшую муть реки. Дневного зноя как не бывало. Ветер все крепчал и крепчал. Казаки выбились из сил грести против течения.
- Да где же Кучумка-то? Ночь, поди, скоро, а он словно сквозь землю провалился, - недовольными голосами роптали в стругах казаки.
- Погребем еще, братцы, немного, да и буде... Не найти в эту непогодь все едино поганых... Домой надоть вертаться... Ну, довольно, поворачивай вспять... Утро вечера мудренее. Ужо на заре, при свете, легче будет доглядеть татар... - и Ермак, взяв весло у кормчего, первый повернул ладью.
Опять загудел, засвистел ветер, опять забурлила река. Черные волны, серебрясь пеною, как грозные, старые духи сединою, метались и бились вокруг челнов.
Бурлила взбешенная непогодой река. Еще больше притомились казаки. Нет мочи грести далее. Весла повыпали из рук.
- Неча даром так-то биться, причаливай к островку, робя... Небось, отдохнем за ночь. Утром снова в путь, - скомандовал Ермак.
Черным мохнатым чудищем выплыло что-то из мрака.
- Это Вогайский островок... Кругом вода, до берегу далече... Будем как у Христа за пазушкой здеся, никто из татар и не проведает о нас до утра. И сторожей ставить неча... - ободренным голосом, предчувствуя скорый ночлег, а с ним и отдых до самого утра, говорили казаки.
Бодро выскочили они из стругов и, не раскидывая костра, не поставив обычной стражи, уснули как убитые. Уснул и Ермак, уснул и Алеша, князь Серебряный-Оболенский подле своего начальника и друга.
золотой венец царский на нем... И кланяется ему народ и чествует его... А за окнами дворца колокола гудят, толпы бушуют...
Сладок и крепок сон Ермака. И не чует он грозной действительности, что повисла над его головою.
По-прежнему бушуют грозные воды Иртыша. По-прежнему гуляет по ним буйный ветер и гонит их вправо и влево как беспорядочное, покорное стадо овец.
Храпят богатырским сном казаки. Утомились, видно, сильно за день.
Но вот из их числа поднимается с земли темная фигура и неслышно сползает по берегу, к самой воде... Вскочила в челн, оттолкнулась от берега и загребла с усилием веслами в темноте ночи. На противоположном берегу выскочила из челна и, приложив руку к губам, издала резкий, пронзительный свист. В тот же миг словно ожил утесистый берег... Закопошились черные фигуры в темноте ночи.
- Ты, Алызга?.. - послышался голос из-под навеса шатра, скрытого под утесом в кустах осоки.
- Я, повелитель, - отвечала вновь прибывшая, - они все спят там, на островке, мертвым сном... Сам Великий Сорнэ-Туром не разбудит их своим приходом... Ты верно напал на след их, могучий хан...
- Ты помогла мне, Алызга, и хан Кучум наградит тебя за это в лучшие времена. Ты хорошо исполнила выдумку с бухарскими купцами, хорошо заманила кяфыров под наши ножи... Враги в наших руках... Никому из них не будет пощады... - говорил старческий голос.
- Таузак!.. - крикнул вслед затем хан и из толпы копошившихся в темноте татар вынырнула сильная, рослая фигура князя.
- Доплыви к островку и принеси мне оттуда какую-нибудь вещь, чтобы я знал наверное о непробудном сне кяфыров.
- Слушаю, повелитель.
И вместе с конем ринулся молодой киргиз в бушующие волны Иртыша.
Он вскоре явился обратно с добычей. Три пищали и три пороховницы унес он из-под бока спавших казаков.
- Сам Аллах посылает нам милость! - вскричал обезумевший от радости Кучум.
- Вперед, мои батыри-воины! Во славу Аллаха и пророка и свободной родины идите на кяфыров, не медля, сейчас! - негромким, но сильным голосом произнес слепой хан.
И как ночные гиены, быстро и бесшумно, скользнули татары по крутому берегу вниз, прямо навстречу бурным, клокочущим волнам.
Бесстрашно ринулись в черную воду они и поплыли прямо к островку, где спали не чуявшие смертельной опасности казаки.
Кучум со свитой остался ожидать исхода предприятия.
Казаки спали.
Спал Ермак. Тот же сладкий сон ему снится. Народ, ликуя и шумя, приветствует его. Или то не народ шумит, а разгулявшиеся волны Иртыша от непогоды?.. Или еще что другое?..
глаза... Смотрит... Видимо-невидимо копошится народу на островке... Татарская речь, крики, стоны...
- Сюда, товарищи!.. Ко мне!.. - не своим голосом вскричал князь Сибирский.
Но никто из казаков не откликнулся на призыв атамана. Все, почти до единого, лежали зарезанные под ножами Кучумовых воинов казаки.
Один только голос отозвался в темноте ночи:
- Иду к тебе, атаман!.. Иду!..
Это был голос любимца Ермакова, князя Алексея.
Едва успел сообразить что-либо Ермак, как несколько человек татар ринулись к нему. Он выхватил саблю и, размахивая вправо и влево, стал отступать к воде, к челнам, где смутно чудилось ему спасение.
- Здеся я!.. За мною!.. К реке спеши!.. - послал он хриплым голосом в темноту, надеясь, что казаки-товарищи еще услышат его.
И снова отбивал удары, разя врагов направо и налево. Несколько трупов уже устилали его путь... Не помня себя замахнулся он на двух последних и, сняв голову саблей с одного, поразив чеканом другого, ринулся к челнам. Но их словно и не бывало у островка. Предусмотрительные татары перерезали веревки и пустили ладьи вниз по реке, чтобы отрезать путь отступающим.
Тогда, не раздумывая долго, Ермак крикнул:
- Кто жив, за мною!
И погрузившись в темные, быстрые воды Иртыша, поплыл к берегу, отчаянно борясь с рассвирепевшею стихией.
Со страшным рокотом подхватили его волны, пеною и брызгами обдавая его.
"К берегу... там жизнь... спасение"... - мелькало зарницей в его охваченной ужасом голове...
Но силы его слабели с каждой минутой. Буйный Иртыш, единственный кто мог состязаться с героем, теперь одолевал его. Тяжелая броня, панцирь с изображением орла - драгоценный подарок Иоанов, - замедляла его движение, затрудняла плавание. Ермак и сам почуял теперь, что стихия сильнее его, что Иртыш одолел человека, что не в силах он более бороться с обезумевшей в своей дикой оргии рекою. Понял это сразу и сразу замер, перестав работать, с помутившимся взором, с потускневшим сознанием в голове.
"Народное спасибо... Прощение... Почести... Слава... Все кончено... Прости навеки, люд православный"... вихрем пролетела последняя сознательная мысль в его помутившемся мозгу.
И камнем пошел ко дну великий покоритель Кучумова царства...