Маринка не солгала. Уже с верхних ступенек высокой винтовой лестницы можно было видеть все, что происходило в селении. Задворками, густой чащей яблоневых и сливовых деревьев, провела она своих новых знакомых к костелу. Божий храм чудом сохранился на половину от пожара: в то время как рухнул весь купол, загоревшийся, очевидно, от ближайших изб, крошечная колокольня уцелела, одиноко уходя своим стрельчатым верхом в небо, как бы жалуясь ему на жестокую несправедливость людей, допустивших врагов разрушить дом Божий.
Молодые люди взобрались по шатким ступеням наверх.
Игорь долго стоял и смотрел в захваченный им с собой бинокль. Отсюда, сверху, была видна внутренность каждого двора селения. В этих бедных, мирных до сих пор крестьянских избенках, откуда бежали испуганные насмерть жители, теперь всюду копошились австрийские кавалеристы. Игорь и Милица могли подсчитать количество каждой неприятельской группы, расположившейся на улицах и дворах, a также и приблизительное число всадников по их лошадям, привязанным тут же во дворах, покинутых обывателями. В какие-нибудь полчаса, прячась за колонной колокольни, они успели разузнать все.
-- Здесь находится, по моему счету, не больше одного эскадрона, -- произнесла Милица, тщательно обегая вооруженными биноклем глазами каждый двор, каждую группу расположившихся на улице неприятельских гусар.
-- Верно. Я насчитал столько же. Ну, a теперь с Богом назад,
И Игорь, очень довольный результатом разведки, стал спускаться с колокольни. Он словно вырос на целую голову в эти минуты. Безгранично приятное чувство удовлетворенности живительным потоком хлынуло ему в душу. Сознание наполовину исполненного поручения несказанно радовало его. Как славно сумели они вдвоем с этой милой, смелой Милицей произвести трудную, сложную разведку, большую часть возложенной на них серьезной задачи. Если бы привел Господь так же удачно выполнить и другую... Если бы им успеть незамеченными вовремя добраться до леса и благополучно доставить капитану Любавину добытые ими драгоценные сведения!
Он взглянул на свою спутницу. Спускаясь по узеньким винтообразным ступеням колокольни, молодая девушка хранила на лице своем то же спокойствие, ту же уверенность в благополучный исход начатого предприятия.
-- Ах, славная Милица! -- подумал Игорь. -- Действительно, родиться ей надо было бы мальчишкой, a не девушкой: сколько в ней смелости и неженской отваги!
Между тем они сошли на землю и снова направились к знакомой уже избушке.
Маринка первая вошла на крыльцо, отворила дверь и, неожиданно вскрикнув, отступила назад, похолодев от испуга.
Четыре рослые неприятельские гусара находились в избе... Двое из них держали едва стоявшего на ногах от слабости старика в разорванной в лохмотья рубахе, с простреленной грудью, о чем свидетельствовала залитая кровью повязка, и с рукой, болтавшейся на перевязи. Солдаты допытывались чего-то y несчастного хозяина избушки, на что последний отвечал лишь одними только жалобными, протяжными стонами... Двое других палашами ворошили бедные одежды, разбросанные на нарах, в тайной надежде поживиться хоть чем-нибудь на чужой счет.
Первой мыслью Игоря, увидевшего солдат, было схватить за руку Милицу и кинуться со всех ног вместе с ней за порог избы. Но в тот же миг эта мысль показалась ему дикой, безумной. Было невозможно бежать теперь: гусары могли нагнать их в несколько минут на своих быстроногих, чистокровных конях. Напротив, они должны были во что бы то ни стало сохранить возможно большее спокойствие, делая вид, что пришли сюда, зная, кто находится здесь в избе. Могли же они быть крестьянскими подростками из соседней деревни, случайно забежавшими сюда, или же вернувшимися назад в свою деревню детьми убежавших и Бог весть, где укрывшихся крестьян. Разумеется, за них они всегда смогут сойти, он и Милица...
Едва только успел незаметно шепнуть это Милице Игорь, как один из гусар, поглощенный до этой минуты ревизией тряпья на нарах, спрыгнул на пол и быстро проговорил что-то своему товарищу, не спуская глаз с молодых людей. И оба, гремя шпорами и стуча грубыми подкованными сапогами, шагнули навстречу остановившимся на пороге Игорю и Милице.
-- Вы откуда? -- крикнул на галицийском наречии, обращаясь к первому, огромного роста гусар.
Тот понял его вопрос, но не сумел на него ответить. Заговорить же с ним по-русски было более нежели рискованно сейчас, галицийским же наречием, так сходным с нашим языком, молодой Корелин не владел вовсе. Приходилось молчать. Тогда один из неприятельских кавалеристов наклонился к другому и произнес что-то, отчего глаза последнего окинули молодых людей пытливым, пронизывающим взглядом. Тот же гусар, который только что говорил по-галицийски, подошел ближе.
-- Отвечайте же! Или y вас язык отнялся со страха? Кто вы такие? Говорите скорее... Все здешние разбежались, как кошки... A чего боятся? Войска его величества нашего славного императора воюют только с врагами и наказывают только тех, кто заслуживает кары... И если три изменника, которые остались там на площади пришли к справедливому для них концу, -- это еще не значит, что должно разбегаться все глупое мужичье при встрече с нами... A впрочем, что я толкую с ребятами-молокососами... Эй, вы, отвечайте же, кто вы и откуда? Не видали ли "козей" по дороге, когда шли сюда? Да отвечайте же, говорят вам, -- совсем неожиданно раздражаясь и повышая голос, гаркнул гусар.
Игорь и Милица молча переглянулись. Положение с каждой минутой создавалось много труднее и опаснее, нежели они могли этого раньше ожидать. Если бы они умели говорить хоть немного по-польски или тем смешанным языком, каким объяснялась Маринка, -- нечего было бы и сомневаться в спасении. A сейчас оба они были бессильны выпутаться из нагрянувшей беды.
С невольной тревогой взглянул Игорь на девушку. Милица была очень бледна, но решительность и спокойствие разливались по ее смуглому личику.
Между тем, старик, дед Маринки, едва державшийся на ногах от слабости, вдруг тяжело рухнул на колени.
доброго монарха... -- лепетал он, едва ворочая от слабости языком.
-- Молчи, старина! -- прикрикнул на него высокий венгерец. -- Не скули, и без тебя тошно. Ты же ни больше, ни меньше виноват, чем вся твоя деревня. Какие же вы верные слуги нашего государя всемилостивейшего Франца-Иосифа, когда скрываете казаков y себя в селении, изменяя своей родине и служа за гроши проклятым руссам!
-- Не скрывали мы, видит Бог, не скрывали... -- лепетал старик. -- И не изменяли мы нашему императору... -- шепнул он, собрав последние силы.
Но венгерцы не слушали его; они быстро-быстро лопотали что-то между собой, перебивая друг друга.
Игорь, воспользовавшись суматохой, наклонился к уху Милицы и успел прошептать ей:
-- Если одного из нас схватят, другой должен бежать туда... елико возможно скорее, к нашим... Слышишь?
-- Слышу.
-- Бежать... ползти... Я не знаю что, но рота должна узнать итоги наших разведок и, как можно, скорей...
Милица хотела ответить, но отчаянный плач Маринки, рванувшейся к деду, заставил обернуться в ее сторону молодую девушку.
Двое солдат тащили куда-то старого галичанина, приговаривая что-то на своем непонятном для молодых людей языке. В эту минуту двое других бросились к ним. Огромный венгерец, объяснявшийся по-галицийски, подскочил к Игорю и изо всей силы тряхнул его за плечо.
-- Что же, развяжется y тебя, наконец, язык, мальчишка? Ответишь ты мне, наконец, откуда пришел и где видал по дороге русских? -- гаркнул он, снова переходя на общее галицийское наречие и, так как юноша все еще продолжал молчать, венгерец стал трясти его сильнее и крепче.
От этого движения спрятанный на груди y Игоря бинокль выскочил и с грохотом упал на пол.
-- Ба! Это что за штучка? Тэ-тэ-тэ-тэ... -- не то удивленно, не то насмешливо протянул гусар, подымая с пола вещицу. И вдруг лицо его приняло торжествующее выражение,
-- Да вы никак шпионы? -- захихикал он торжествующим, противным смехом. -- Вот оно что! Ну, что ж, золотки мои, не погневайтесь, a необходимо мне вас обыскать.
И прежде чем Игорь успел опомниться, он стоял уже между двумя венгерскими солдатами, которые быстро и ловко обшаривали его карманы... Но юноша не думал о себе. Видя, что дело наполовину проиграно, он все же нашел возможность крикнуть Милице:
-- Беги, спасайся! Скажи нашим все, что успели узнать... Беги, пока тебя не схватили!..
Последние слова девушка уже поймала набегу... С быстротой стрелы рванулась она за порог двери, едва не сбив с ног других двух гусар, ведших на допрос деда Маринки, чуть передвигавшего ноги, за которым следовала рыдающая внучка. Не дав им опомниться, Милица, проскочив мимо них, вихрем понеслась по направлению картофельного поля...
Солдаты кричали ей что-то в след, чего она не хотела да и не могла расслышать. Теперь она неслась, как ветер, едва касаясь ногами земли. Когда ошалевшие от неожиданности гусары, бросив посреди двора старого галичанина, надоумились кинуться за ней вдогонку, -- Милица уже была y знакомых гряд.
На минуту она приостановилась.
-- Что это? Послышалось ей или нет?
Чудесный, гнедой масти, породистый конек, отливающий червонным золотом на солнце, как ни в чем не бывало, пасся на свободе.
В один миг девушка была подле него. Она схватила лошадь за повод, вскочила ей на спину, обмотала длинный поводной ремень вокруг руки и сильно ударила каблуками крутые бока лошади.
Конь, почуявший на спине чужого всадника, рванулся, было, в сторону деревни, но Милица, быстро соображая, что надо делать, как будто осененная каким-то вдохновением свыше, выхватила из кармана револьвер и выстрелила на воздух y самого уха лошади с той самой стороны, где находилось селение и куда гнедой красавец вздумал, было, направить свой бег.
Теперь лошадь, как безумная, шарахнулась в сторону. Тогда Милица повторила маневр и выстрелила таким же образом и во второй раз под самое ухо коня. Точно дух беснования овладел лошадью. В диком испуге она рванулась вперед и помчалась стрелой по полю, топча гряды, без пути и дороги, в каком-то бешеном стремлении к спасению.
Милица знала, чувствовала, что погоня не замедлит помчаться за ней. Она уже слышала ответные выстрелы за своей спиной, слышала поднявшуюся сразу позади нее в селении суматоху и характерное гиканье, подбадривающее коней. Ее лошадь, прекрасный быстроногий скакун, мчал ее с поразительной быстротой, возбуждаемый выстрелами через каждый определенный промежуток времени раздававшийся y него под ухом.
Милица держала одной рукой револьвер, другой изо всех сил вцепилась в гриву коня. Никогда не ездившая без седла, она каждую минуту рисковала быть сброшенной на землю. A тут еще все явственнее и отчетливее раздавался шум и топот за ее спиной: ржание, громкие крики погони, полные угроз и опять топот и опять крики, от которых звенело в ушах, a сердце колотилось в груди, как пойманная птица. Вдруг ближе затрещали выстрелы позади нее, один, другой, третий... и уже без счета зажужжали пули... Одна из них просвистела над самой ее головой, другая слегка царапнула золотистый круп лошади. Но это не остановило испуганного животного. Оно точно одичало от испуга и еще с большей стремительностью понеслось по направлению леса. Вся мысль Милицы теперь сводилась к одному: скакать и скакать до последних сил, во что бы то ни стало домчаться до русских позиций, донести собранные сведения о сделанной разведке капитану и умолить его, умолить на коленях спешит на выручку Игоря... Не теряя ни одной минуты, спешить с ротой к нему...
A погоня между тем не отставала ни на шаг, ни на пол шага даже... Расстояние между преследователями и Милицей не увеличивалось, a уменьшалось теперь с каждым мигом. Уже можно было различить отдельные слова, и будь они произнесены по-русски, девушка, конечно, не замедлила бы разобрать их, так близко находились от нее говорившие. Нельзя было только оглянуться назад, чтобы узнать, сколько всадников скачет за ней... По количеству пуль, жужжавших над ее головой, можно было судить, что их не двое и не трое, a несколько человек, может быт, полувзвод, может быть меньше, может быть больше. Синие глаза девушки поднялись к небу.
"Боже Великий, спаси и помилуй меня! Ради блага другого, ради несчастного Игоря, дай возможность уйти, ускакать от погони"...
И каблуки грубых походных сапог Милицы снова изо всей силы забились о крутые бока коня. Тот все усиливал, все ускорял свой бег.
Вот он, наконец, лес, таинственный и молчаливый. Слава Всевышнему! Сейчас она в нем. Неприятель отстал, наконец; должно быть, побоялся засады, остановился и совещается прежде, чем въехать в лес. Зато там, впереди, за стволами деревьев, мелькают знакомые фигуры в одеждах защитного цвета... Вон и землянки и окопы... Наконец-то! Благодарение Господу! Всевышний помог ей благополучно добраться до них...
***
Осадив чуть ни на всем скаку вспененного коня, Милица вернее скатилась, нежели соскочила на землю. В тот же миг ее окружили свои солдаты-стрелки, подхватили на руки и спустили на землю.
-- Ай да, Митенька, ай да, молодец дите!. Откуда ж ты это коня раздобыл, да еще красавца такого? Да неужели y "ево" из-под носа убрал? Ай да, молодчинище, с прибылью тебя, Митенька! A где же Корелин? Неужто ж, о Господи...
Ближе всех притиснувшийся к коню солдатик не договорил и перекрестился. И глаза всех остальных однополчан теперь буквально впились в лицо Милицы.
Ta, едва ворочая языком от волнения и усталости, нашла еще в себе силы чуть внятно произнести:
-- Ведите меня к капитану... Надо сказать... надо донести... Разведку удалось произвести... Один эскадрон всего.... Венгерские гусары... Полка эрцгерцога Фердинанда... Вторые сутки на постое... Подожгли свою же деревню, подозревая жителей в укрывательстве наших казаков... Ждут подкрепления, чтобы идти дальше... Но Горя, Горя!.. Его схватили, как шпиона... мне удалось убежать, умчаться на их коне, a он...
Онуфриев пробрался к ней, гладил ее волосы и говорил ворчливо, покачивая головой:
-- Эх, дите малое уходили... Дьяволы, a не люди... Гнались-то, почитай, за две версты... Нам-то видно было да стрелять нельзя: несподручно открывать прикрытие. Ну, да никто, как Бог. A Гореньку вызволим... Нечего и говорить, что не оставим. Наш капитан не таковский, чтобы не выручить. И взашей накладет обидчикам так тебе любо, что только держись! Идем к нему, дите. Давай, снесу на руках за милую душу.
И прежде, чем могла ответит что-либо Милица, бравый солдат подхватил ее, как перышко, на руки и понес к офицерской землянке.
Но Любавин со своими офицерами, наблюдавший бешеную скачку по полю юного разведчика, уже сам спешил к ним навстречу.
-- Добрались туда благополучно... Сделали с колокольни разведку... Численность -- один эскадрон всего, венгерские гусары. Полк эрцгерцога Фердинанда. Разогнали жителей селения, навели панику, троих казнили, заподозрив в укрывательстве казаков. Горю схватили, тоже взяли под подозрение... Он же, Димитрий Агарин, успел убежать... К счастью, лошадь нашел, отбившуюся от места постоя и вот Бог привел...
Милица едва докончила свою речь, задохнувшись от волнения. И вдруг, взглянув на внимательно слушавшего ее капитана, рухнула перед ним на колени.
-- Ради Бога, ради всего святого, спасите Горю... Выручите его, выручите его!.. -- трепетно и взволнованно срывалось с ее губ. -- Он -- герой, он послал меня, тогда как сам... "О, спасите его, спасите, пока он жив, пока его не расстреляли, не повесили, не запытали...
И слезы градом хлынули из ее глаз.
толпившихся кругом него офицеров и произнес с глубоким волнением в голосе, обращаясь к Милице:
-- Ты оправдал все мои ожидания, мальчуган... Я доволен тобой... Дай мне от души пожать тебе руку, маленький герой... A насчет твоего друга не беспокойся, мы поспешим ему на выручку и Господь поможет нам спасти его... Сведения, которые ты принес нынче, драгоценны, они открывают нам путь к дальнейшему. От своевременного занятия той деревушки, где вы оба, ты и твой товарищ, сделали такую блестящую разведку, зависит многое... Ваш подвиг не останется без награды. Я представлю вас обоих к ней и...
-- О, что касается меня, то лучшей наградой будет спасение Игоря!.. -- вырвалось новым горячим порывом из груди Милицы.
-- Повторяю, я сделаю все, что могу, для его спасения, -- подтвердил снова капитан Любавин и стал отдавать приказания толпившимся вокруг него офицерам и солдатам.
Милица была как во сне. Офицеры подходили к ней, жали ей руку, гладили ее по голове. Солдатики смотрели на нее с братской гордостью. Они в действительности гордились своими юными разведчиками, не жалевшими своей жизни во имя службы для родины. Особенно был доволен Онуфриев.
"делу", в то время, как Милица сидела, измученная до полусмерти и, не будучи в состоянии задремать, среди муки неизвестности за участь Игоря, пользовалась временным физическим покоем.
-- Вот вам и дите несмышленое! A как дело-то оборудовал, хошь и взрослому в пример. Небось, наш генерал Егорья за такое дело пожалует. И разведку сделал, и коня из-под носа y этих ротозеев сцапал, и от погони ушел... A самого от земли не видать.
-- Конь-то хорош больно, -- похваливали солдаты.
-- Да, уж что и говорить. Не конь, a брыльянт. Небось, за такого коня пятьсот целкачей отвалить надо,
-- Подымай выше! Чего пятьсот -- тыщу.
"его" на огонь не годится, a все же говядинки я тебе, да хлебца припас, -- упрашивал Онуфриев Милицу, с грустно-поникшей головой сидевшую под тенью старого дуба.
Ta только молча отрицательно покачала головой.
-- Разве могу я есть, Иван Афанасьевич, когда Горя, может быть, умирает в этот миг? -- с горечью вырвалось y нее.
-- Ну, вот! Так вот тебе и умирает сейчас. Типун тебе на язык! Да полно тебе, парень, не накликай зря, не каркай ты, ради Бога... У самого нутро выворотило, видит Бог... Уж, кажись, доведется коли нашего дите Гореньку живым раздобыть, да самому живу остаться, из похода вернусь, -- к Скорбящей пешком пойду, либо в Колпино к Святителю Николаю Угоднику, полпудовую свечу поставлю, лишь бы Он, Милостивец, Горю нашего сохранил.
И незаметно от Милицы солдатик смахнул выступившие y него на глазах слезинки.