• Приглашаем посетить наш сайт
    Клюев (klyuev.lit-info.ru)
  • Игорь и Милица
    Часть II. Глава VII

    Машинально, как автомат, подвигался Игорь вперед, подчиняясь уводившим его людям. Число их утроилось с минуты выхода их из избы. Теперь его окружали, вместо трех, уже шест венгерских кавалеристов. Они шли по ярко освещенной кострами деревенской улице. Всюду y огня сидели и лежали солдаты. Привязанные к деревьям или стреноженные кони мирно паслись, пощипывая траву. Залитые мишурным шитьем мундиры гусар ярко горели при свете костров; их загорелые лица были сосредоточены и суровы. Разбитым доблестной русской армией и отступающим в глубь страны австрийским войскам днем и ночью мерещились повсюду казаки. И сейчас, сидя y костров, пережевывая куски мяса, конфискованного ими y жителей селения и запивая их деревенским пивом, гусары, то и дело, зорко вглядывались в темноту ночи, в ту сторону, где чернел огромный пустырь, прилегавший к далеком лесу.

    Маленький отряд довел Игоря до самой площади костела. Здесь тоже был разложен костер, и несколько неприятельских солдат негромко беседовали между собой. Озаренные светом догорающего топлива, страшными призраками, исчадиями ада казались трупы несчастных крестьян, все еще не убранные их палачами.

    -- Камрад, куда вы? -- услышал Игорь немецкий окрик y костра, сделанный одним из солдат.

    -- Поймали шпиона! -- крикнул также по-немецки один из ведущих Игоря гусар.

    -- Ха-ха-ха! -- раскатился первый голос грубым смехом. -- Чего другого, a этого добра y них сколько хочешь... Если бы нам давали на день столько кружек пива, сколько приходится перевешивать этих собак, то, право же, война казалась бы довольно-таки сносной забавой.

    И отпустив свою тяжеловесную остроту, немец развалился на своей шинели y костра.

    Маленький отряд прошел дальше. Игорь взглянул на небо. Оно казалось сейчас куском черного бархата, раскинутого над землей. Ни месяца, ни звезд не было видно. Чем-то траурно-мрачным и безнадежно-угрюмым веяло от этих далеких мглистых высот.

    -- И в такую темную беспросветную ночь я должен буду умереть! -- подумал юноша, -- и никто из близких не примет моего вздоха.

    Сердце его сжалось. Как будто холодные пальцы какого-то страшного чудовища стиснули его. Заныла на миг душа... До боли захотелось радости и жизни; предстал на одно мгновенье знакомый образ, блеснули близко-близко синие задумчивые глаза, мелькнула черная до синевы головка и тихая улыбка засияла где-то там, далеко...

    -- Милица, милая Милица... -- прошептали невольно губы юноши. -- Если ты жива, если тебе удалось вернуться к нашим, помолись за меня. Я исполнил свой долг, долг маленького русского солдата, свой скромный крошечный долг. Если же ты убита и лежишь там на черном пустыре, то скоро, скоро мы соединимся уже навек с тобой. Ведь я успел так крепко полюбить тебя, Милица, родная моя. Полюбить, как сестру Ольгу, как покойную мамочку. Нет, больше их, люблю тебя, как единственного моего милого друга на земле. Помолись же за меня, Милочка, родная... Живая или мертвая помолись -- все равно!

    -- Стоп! -- громко крикнул главный караульный Игоря, огромный венгерец, и снова дернул изо всей силы юношу за плечо.

    Тот невольно остановился. Остановились и солдаты. Теперь они находились посреди сельской площади. Страшные деревья с их подневольными жуткими мертвыми сторожами были теперь всего в десяти шагах от них. Белело рядом изуродованное пожаром здание костела. Неожиданно Игорь заметил нерешительно топтавшуюся в стороне фигуру того самого молоденького офицера, который писал бумагу в избе. Несколько шагов в сторону приговоренного, и офицерик очутился перед ним.

    -- Послушайте, заговорил он быстро-быстро и тихо, по-немецки, не желая быть, очевидно, услышанным солдатами, из которых некоторые были немцы или австрийцы, и понимали этот язык.

    -- Послушайте, вы молоды, также молоды, как и я, еще моложе меня, пожалуй. A я люблю жизнь и солнце и моих родителей, которые остались в Пеште... Послушайте, полковнику жаль вас, вашу молодость... Он послал меня к вам предупредить вас, что отменит казнь, если вы скажете нам, где находятся сейчас ваши передовые отряды.

    И глаза молодого гусара с выражением настойчивой просьбы обратились в лицо Игоря.

    Тот вспыхнул, помедлил минуту и, странно улыбнувшись, произнес:

    -- Я буду чрезвычайно счастлив, господин лейтенант, если вы прикажете развязать мне руки, потому что я не злодей и не преступник, да и тем, насколько я знаю, дают некоторую свободу перед казнью. Так вот, пожалуйста, прикажите меня развязать. A еще передайте вашему полковнику, пославшему вас, что вероятно он имеет превратное мнение о нас, русских. Еще раз повторяю, изменников и предателей еще не было среди нас никого и никогда!

    -- Так вот вы как! Развяжите его, -- мог только произнести с растерянным видом юноша-офицер. И когда руки Игоря были освобождены от веревок, махнул своей саблей.

    Тот же огромный венгерец подскочил к Игорю. При свете костра юноша заметил в его руках веревку. На минуту легкий трепет охватили тело молодого Корелина и холодный пот выступил y него на лбу. Он невольно подался вперед и схватил за руку венгерца-офицера. Тот отдернул от него обшлаг своего мундира, точно обожженный этим прикосновением.

    -- Послушайте, -- взволнованно заговорил Игорь, -- я прошу вас об одном... Я не шпион, a только разведчик, и не заслуживаю той позорной казни, которой вы хотите подвергнуть меня... Каждый истинный сын отечества поступил бы на моем месте так же, как и я. Это не преступление, a исполнение долга... Послушайте, господин лейтенант, неужели вы не можете дать своего начальнического приказа, и велеть меня расстрелять, как солдата, a не как преступника, предателя, или шпиона?

    Игорь смолк и выжидательно смотрел в лицо юного венгерца, на котором сейчас играли отблески костра.

    Юному офицерику как будто польстила просьба приговоренного. Еще бы! К нему обращались как к начальнику, власть имущему и от которого зависит назначить род казни этому несчастному. И в сущности, не все ли равно, как уничтожить шпиона, пойманного на месте преступления? Конечно, следовало бы жалеть заряды на таких людей, но с ним его револьвер и...

    Гусар взглянул на Игоря, в его спокойное, бледное лицо, в открытые мужественные глаза, смело смотревшие в глаза смерти, и внезапное раздражение охватило все его существо.

    сербов, которых Австрия решила наказать за Сараевское убийство... И побеждают их славные австро-венгерские полки, разбивая их на каждом шагу... Они не боятся ничего, лезут под самые дула орудий, врываются в окопы под дождем пуль. Они, как демоны, появляются всюду, не щадя своей жизни, с их ужасными штыками, сея гибель и смерть на каждом шагу. Нет, чем менее щадить их, тем будет лучше. И этот дьяволенок заслуживает веревки или пули больше, чем кто-либо другой, -- с тем же раздражением подумал молодой венгерец и, повинуясь мелькнувшему в его мозгу решению, поднял револьвер.

    Тем временем, Игорь, отведенный неприятельским солдатом к какому-то полуразрушенному забору, одиноко торчавшему остатками своих столбов, вздрогнул при виде целившего в него офицера.

    В один миг, в одну секунду промелькнула перед ним с быстротой молнии все небольшое прошлое его жизни: потеря родителей... заботы о нем сестры... гимназия, встреча с Милицей... их совместный побег на войну, совместная же разведочная служба... И опять Милица, милая Милица, с ее замкнутым, серьезным не по летам лицом, с ее синими глазами, и задумчивыми и энергичными в одно и то же время.

    -- Прощай, Мила, я...

    Игорь не договорил. Грянул выстрел. За ним другой, третий... И, странное дело, не он, Игорь Корелин, a молоденький венгерский гусар грохнулся на землю, выронив из рук револьвер. Загремели, затрещали следом за первым и вторым и... другие выстрелы... Защелкали своим своеобразным щелканьем винтовки... Гусары рванулись куда-то в темноту и в тот же миг отпрянули с ужасом назад, крича во все горло:

    -- Казаки! Казаки! Казаки!..

    Но то были не казаки. Рота капитана Любавина, предупрежденная и осведомленная со слов Милицы о положении неприятельских сил, обложила деревню и со всех сторон обрушилась на ничего не подозревавшего врага.

    Благодаря темноте непроглядной ночи, людям капитана Любавина удалось блестяще выполнить задуманный их начальником план: рота подобралась к деревне и обложила ее со всех сторон; но обо всем этом Игорь узнал уже много позже, a пока он видел только, как обезумевшие от неожиданности гусары метались по всей деревне, разыскивая своих коней. Русские пули настигали их всюду... Следом за упавшим молодым офицером-гусаром грохнулся и огромный венгерец с пробитой пулей головой. За ним повалились еще двое... Трое других караульных метнулись, было, к юноше, сабля одного из них повисла уже над его головой, но в тот же миг выскочившие из-за ближайшей избы несколько русских стрелков, словно выросших из-под земли, ударили на венгерцев, и те, побросав оружие, кинулись врассыпную...

    -- Ур-р-ра! -- пронеслось победным, громовым кликом по всей деревне, и лихие удальцы-пехотинцы бросились в штыки на совершенно обезумевшего врага.

    ***

    -- Живо наше дите, слава Тебе, Господи, живо! -- трепетным голосом говорил Онуфриев, кидаясь к Игорю и обнимая не менее его взволнованного юношу.

    -- Слава Тебе, Создателю, как есть вовремя поспели! A все он, Митенька, кабы не пришел он вовремя...

    -- Да разве Мила... то есть, Митя жив? -- вцепившись пальцами в рукава солдатской шинели, чуть ли не в голос крикнул Игорь.

    Но вместо ответа что-то милое, что-то бесконечно дорогое и близкое вынырнуло откуда-то и прильнуло к груди обезумевшего от счастья юноши черной головкой.

    -- Это я, Горя! Это я... -- зашептал, смеясь и плача знакомый голос; и Милица, то трепетно проводила руками по бледным щекам Игоря, то снова припадала к его груди головой.

    -- Жив... Жив... О, милый, славный Горя! -- Сколько тебе пришлось пережить за эти ужасные часы плена, -- шептала она взволнованным голосом.

    A кругом валились последние солдаты разбитого наголову неприятельского отряда. Слышались стоны раненых, крики сдающихся на милость победителей. Уже там и тут махали белые платки, сигнализируя сдачу, и молодой подпоручик Гардин вел целую толпу разоруженных его бравыми солдатиками военнопленных.

    A когда погасла последняя вспышка битвы, Онуфриев передал Игорю и Милице приказание капитана Любавина немедленно явиться к нему.

    В той самой избе, где за час до этого сидел грозный немец-полковник и венгерские офицеры, его помощники, делая допрос Игорю Корелину, в этой самой избушке, на пороге ее, встретил обоих молодых людей улыбающийся и довольный Павел Павлович Любавин.

    -- Ну, дети, спасибо! И за разведку и за храбрость и самоотвержение. Горжусь, что такие соколята служат под моим начальством. От имени командующего передаю вам это... Носите с достоинством, служите так же, как служили до сих пор, верой и правдой царю и отечеству... A теперь, обнимите меня оба, юные герои. ..

    Не слыша ног под собой, не видя ничего, кроме двух маленьких крестиков-орденов, которые протягивал им капитан, Игорь и Милица подняли дрожащие руки им навстречу. Но чья-то рука со стороны отвела их трепетные пальцы и сам капитан Любавин приколол по очереди к груди каждого из них по знаку отличия, мечтать о котором они не смели даже в самых дерзновенных грезах. Потом Павел Павлович обнял их по очереди. Обняли их, поздравляя, и другие офицеры роты, a дожидавшийся в сенях их выхода Онуфриев, чуть не плача от радости, загреб обоих в свои мощные, солдатские объятия, поцеловал трижды, словно христосуясь в Светлый праздник, и тут же наставил отеческим тоном:

    -- Как эт-то закончится война, так Иоанну-Воину беспременно отслужите молебен. Он выручил, никто как он, батюшка, укрыл, под своим Святым стягом. Ему и помолитесь, A теперича марш к ротному котлу, небось живот-то подвело y Гориньки в австрицком плене. Не больно-то разносолами кормили колбасники. Да и не до еды было, небось, как потащили к ответу? -- расспрашивал Игоря заботливый солдат.

    -- Ничего не дали за весь день, ни куска хлеба, -- признался тот, уже весело смеясь счастливым смехом.

    -- Ишь ты, помирать, значит, с пустым брюхом наказали, -- заметил простоватый румяный Петровский, когда Игорь и Милица уселись y костра, где разогревался ротный ужин.

    -- A тебе беспременно, чтобы помирать наевшись до отвала, с полным брюхом! -- захохотали его ротные товарищи.

    -- Ешьте, ешьте, чего стали, -- подбодрял Онуфриев сидевших в кругу солдат, за общим котлом, Игоря и Милицу.

    теперь разогретую на пылающем костре. Пламя костров освещало знакомые загорелые лица, лица, ставшие уже бесконечно дорогими обоим юным разведчикам за совместно проведенное с солдатиками время похода. Тесно прижавшись один к другому, Игорь и Милица слушали, как скромные серые герои не хитро рассказывали про только что блестяще выигранное дело.

    -- Вижу эт-то я, целится он, да прямо в дите наше, -- бросал, тщательно обирая кашу из деревянной ложки, бравый пехотинец, -- нет, думаю, врешь, не убьешь, сами с усами, да как его ахну, так, братцы, сразу его наповал...

    -- Лихо. A ведь сам он дите наше ладил прикончить... Ишь ты... честь честью, не поручил солдатам своим. Ишь живодер... Право, живодер... Не гляди, что молод... Вот и получил свое, по делам и заслуга.

    -- Пленные-то, пленные, уморушка, братцы, так и твердят все одно без устали: -- A вы не "козя" будете? Нне козя?

    -- Страх, как они наших казаков эт-то не любят.

    -- Подикось, пожалуй, и дите нашего больно испужались, коли шестеро держали заместо двоих.

    -- Что дите? Дите -- герой. Его следовает бояться. Вон какое отличие получили наши дите, -- с заметной гордостью, ласково поглядывая на сидевших рядом Игоря и Милицу, говорил Онуфриев.

    A ночь уже шла на убыль... Прояснялись заметно далекие небеса. Блеклыми, неяркими стали теперь пятна костров на просветлевшем фоне. Забрезжило утро.

    Подобрав раненых и похоронив убитых, солдаты спали теперь мирным сном, укутавшись с головой в свои шинели, Белым призраком казался в надвигающемся бледном рассвете высокий костел с прогоревшей крышей. Жертвы австрийского бесчинства давно были убраны и зарыты в общей братской могиле.

    A Игорь и Милица все еще не спали... Юная сербка, прижавшись к плечу своего товарища и друга, смотрела ему в лицо преданным, ласковым взглядом и трепетным шопотом говорила ему:

    -- Ты знаешь, Горя, когда они утром гнались за мной и когда я видела, что смерть неизбежна, я как-то вся отупела вдруг... Застыла вся... Не было жаль ни себя, ни своей жизни, ни Иоле, ни отца с матерью. И только страстно жаждала одного -- исполнить до конца возложенное на меня поручение, какой бы то ни было ценой, исполнить, довести его до конца... И вот, свершилось: Бог мне дал больше того, чем просила моя душа. О, Горя, все это похоже на сказку! Эти похвалы капитана... Эта высокая награда... A главное ты... Твое спасение, в котором я отчаивалась уже...

    И синие глаза девушки снова с бесконечной преданностью заглянули в лицо Игоря.

    Он ответил ей тем же добрым, полным сочувствия и преданности, взглядом.

    -- Не знаю, Горя... Твоя сестра Ольга, может быть? кто-нибудь из друзей? покойная мама? -- нерешительно, вопросом на вопрос, отвечала своему другу Милица.

    -- Нет, не они, a ты, ты, Мила... Это была ты... В ту минуту, когда я почувствовал, что жизнь кончается, что я умру, погибну, расстрелянный этими людьми -- передо мной предстал, как живой, твой милый образ... И тогда я понял, что ты -- самое дорогое для меня существо в мире и что я люблю тебя, как самого дорогого друга на земле, как самую дорогую сестру... И я никогда, никогда не забуду этой минуты, Милочка... Никогда не забуду...

    -- Я тоже никогда не забуду этих жутких часов страха и ужаса за твою жизнь...

    И Милица крепко сжала руку своего товарища. Он отвечал таким же крепким пожатием.

    на войне.

    Разделы сайта: