Сколько времени прошло с тех пор, Ксаня забыла. Может быть, сутки, может быть, двое, может быть, и трое.
Ночь.
Идет дождь, нудно шлепая о крышу усадьбы.
- Ах, тоска! Боже, тоска какая!
Ксаня сидит одна. После целого ряда допросов, унижений, ее заперли в одной из пустых комнат верхнего этажа усадьбы. Как пленницу заперли.
И день, и ночь проводит Ксаня, точно преступница-воровка, в тюрьме. Сидит и ждет своей участи. Она думала, что, как только скажет "украла!", ее тотчас же прогонят, тотчас же дадут ей возможность бежать обратно в лес. Но случилось то, чего она не предвидела, не могла предвидеть: ее силой заперли в комнате.
Ночь. Тьма за окном, черная, жгучая тьма. В комнате холодно, сумрачно, тоскливо. Ксаня сидит, положив руки на стол и наклонив голову.
Мысли вертятся, как мухи, в голове пленницы и жужжат тоже, словно мухи...
Утром приходила к ней молодая графинюшка.
Пришла, села против, такая холодная, чужая, и сказала ей:
- Ксаня! Я обманулась в тебе... Я хотела, чтобы ты стала моей подругой, я полюбила тебя... Но ты нехорошая... Моли Бога, чтобы Он сделал тебя иной, пока не поздно... Ты - грешница. Моли Его! А я тебя не знаю больше! Прощай!.. Я уезжаю и, вероятно, больше тебя не увижу...
Действительно, в полдень Ната уехала с Жюли на юг, далеко.
Весь дом горевал о Нате. Теперь успокоились все, уснули крепким сном. Одна Ксаня не спит...
Под вечер приходила Василиса. Принесла хлеб и воду ей, пленнице, и злорадно заявила:
- Кончились твои деньки в графской усадьбе, кончились... И заступницы-то твоей, графинюшки Наты, больше нет... Уехала... Послезавтра отвезут тебя в город на исправление... Там подлость твою выбьют...
Ксаня сделала вид, что не слышит, но сердце ее сжала тоска.
Не в лес, значит, а в новое заточение!.. О, горе! горе!
Если б умела она плакать, зарыдала бы навзрыд. Но плакать не умела Ксаня, как и молиться.
Еще тяжелее стало с этой минуты на душе...
- В город! Зачем? К кому? Что ждет ее там?
Не вырваться ей теперь в лес... Ни за что не вырваться... А между тем участь хромого мучит и гложет ее душу. Что с ним, больным, прикованным к постели? Полегчало ли ему хоть малость?
Мысль Ксани играет диковинно и странно...
Ах, как бы хотелось повидать его, - живого или мертвого!.. Как хотелось бы находиться с ним рядом, говорить с ним, облегчить его страдания!.. Но как? Как?
Мысль все работает, работает без конца...
Тихо, тихо кругом. Спит господский дом, спит усадьба... Звуки ночи молчат...
Только дождь нудно и однообразно барабанит о крышу...
Убежать разве через окно, выскочить, или спуститься как-нибудь по трубе?.. и бежать, бежать в лесную избушку, к Васе?..
Мысль эта вихрем проносится в мозгу Ксани и тотчас же замирает. Окно находится над самым прудом. Бросишься из него - утонешь. Нельзя!.. Нельзя!.. Судьба и тут против нее, Ксани...
И она снова погружается в странные, несбыточные мысли... Но ненадолго.
Чуткий, болезненно напряженный слух схватывает холодный отзвук ночи. Вот где-то вдали будто стукнуло что-то... Потом опять и опять... Странный, необычайный звук... Шаркающие туфли, чуть слышная походка... Кто-то словно крадется по коридору... и все ближе и ближе... Вот шаги слышны уже тут, за дверью.
Чуть дыша, замерла Ксаня... Скрипнула дверь... Кто-то извне отодвинул задвижку, нажал ручку. Дверь распахнулась почти бесшумно.
Холодком потянуло от порога...
Кто-то вошел в комнату и едва слышными шагами подошел к столу и стал против Ксани. Но кто - не видит Ксаня да и не решается взглянуть...
Что-то странное творится с ней. Не то жутко, не то сладко...
"Надо взглянуть... Надо взглянуть!" - выстукивая, шепчет сердце.
Затихла ночь... Дождь остановился... Маятник точно замер под часами на стене...
Холодком повеяло снова, будто подуло.
- Ксаня! - послышался сдавленный, хриплый голос над ней.
Она подняла голову.
Он стоял перед ней, опираясь на костыль, весь в чем-то белом, точно в саване, весь словно прозрачный, словно сотканный из воздуха, и бледный, бледный.
- Пришел... Ты хотела... - произнес он глухо, - ты хотела повидать меня, Ксаня... - глухо, как будто откуда-то издалека звучит его слабый голос.
И руки, костлявые руки тянутся к ней.
Ей становится жутко... Ей, бесстрашной...
- Пойдем со мной! Одному страшно!.. Умирать страшно! - лепечет он глухо, - хочешь, возьму тебя с собой!
Что-то сдавливает ей горло... Судорога сводит губы... Она хочет крикнуть и не может... Как будто невидимая рука давит ей горло, давит грудь... Жутко... Душно... Невыносимо...
А он медленно и уверенно приближается к ней, хромающий, бледный.
- Нет, Ксаня, ты оставайся... Ты здоровая... сильная... не как я... Живи! Живи, и будь счастлива... прощай, прощай навсегда, Ксаня!..
Костлявые руки протягиваются к ней, прямо к ней.
Она с диким криком вытягивает свои руки к нему и... разом приходит в себя.
Нет больше странного призрака, нет Василия. Перед ней Фома, старый дворецкий.
- Выдь в кухню на одну минуту, - говорит он, - работник от лесника пришел, сказать тебе что-то хочет...
Ей навстречу тяжело поднимается с лавки приземистая фигура Дмитрия. Его лицо, выглядывающее из-под резинового кожуха, казалось сосредоточенным и грустным.
Угрюмо кивнув головой и не глядя ей в глаза, Дмитрий произнес сурово:
- Нынче... около полуночи... Василий помер...
Без крика, без стона, Ксаня тяжело опустилась на лавку...