На молитву. Новость Сары
Серьезная не по летам Чикунина, восторженная Миля Корбина и я окружили Краснушку и вмиг преобразили ее. Правда, зеленое камлотовое институтское платье плохо сходилось сзади, не застегнутое на несколько крючков; передник сидел косо, пелерина съехала набок, но Краснушка была все-таки готова в ту самую минуту, когда в дверях дортуара показалась высокая и прямая, как палка, фигура нашей французской классной дамы.
В синем форменном платье, с тщательно уложенными по обе стороны прямого, как ниточка, пробора волосами, с длинным носом, пригнутым книзу и служащим мишенью для насмешек всего института, - m-lle Арно была ненавидима всеми нами. Ее придирчивость, природная сухость и полное отсутствие сердечности не могли привлекать к себе чуткие, податливые на ласку души юных институток. Зато в глазах начальства m-lle Арно была незаменима. Она обладала настоящим полицейским чутьем и выкапывала такие провинности и недочеты во вверенном ей стаде, какие наверное бы укрылись от глаз другой классной дамы. И сейчас, лишь только она успела появиться в дортуаре старших, как мигом заметила, что злополучная Краснушка опоздала, что Маня Иванова одела пелеринку на левую сторону, а прелестная, голубоглазая и изящная красавица Лер, страшная кокетка и щеголиха, выпустила с левой стороны лба злодейский маленький кудрявый завиток, что строго преследовалось в институте.
- Mesdames! - произнесла Арно резким, неприятным голосом. - Прежде чем спускаться вниз на молитву, я должна напомнить вам о ваших обязанностях. Вы перешли с Божьей помощью, - при этих словах она молитвенно подняла глаза к потолку, - в последний, выпускной класс, и теперь, так сказать, вы делаетесь представительницами целого института. На вас будут обращены взгляды всего учебного заведения; помните, что вы должны явиться примером для всех остальных классов...
- Ну, пошла-поехала, - сокрушенно произнесла Маня Иванова, - теперь начнется, наверное, бесконечная нотация, не успеешь и в кухню сходить...
В кухню ходили каждое утро три дежурные по алфавиту воспитанницы осматривать провизию - с целью приучаться исподволь к роли будущих хозяек. Эта обязанность была особенно приятной, так как мы выносили из кухни всевозможные вкусные вещи, вроде наструганного кусочками сырого мяса, которое охотно ели с солью и хлебом, или горячих картофелин, а порой в немецкое дежурство (немецкая классная дама была особенно добра и снисходительна) приносили оттуда кочерыжки от кочней капусты, репу, брюкву и морковь. Немудрено, что Маня Иванова - страшная лакомка - так сокрушалась, теряя возможность, благодаря длинной речи Арно, попасть на кухню. А Маня очень любила туда ходить, потому что старший повар, Кузьма Иванович, особенно благоволил к ней за ее необыкновенный аппетит и награждал ее с исключительным усердием и зеленью, и мясом, а иногда даже яйцами и сахаром, из которых Маня мастерски готовила вкусный гоголь-моголь.
Наконец m-lle Арно окончила свою речь, и мы, построившись парами, вышли из дортуара.
В столовой - длинной, мрачной комнате первого этажа - все классы были уже в сборе. Среди зеленых камлотовых форменных платьев и белых передников институток там и сям мелькали цветные, темные и светлые незатейливые и нарядные платьица новеньких, поступивших в разные классы. Весь седьмой класс состоял исключительно из них. Робкие, по большей части взволнованные личики новеньких приковывали общее внимание, которое еще более смущало маленьких девочек, впервые очутившихся в чуждой для них обстановке.
Прозвучавший звонок напомнил о молитве. Все воспитанницы поднялись со своих мест и, обернувшись спинами к входной двери, устремили глаза на маленький образок, висевший на самом верху дощатой перегородки, отделяющей столовую от буфетной.
Дежурная Чикунина вышла на середину комнаты с молитвенником в руках и начала своим чудным грудным голосом: "Во Имя Отца и Сына и Святого Духа". За этим вступлением следовал целый ряд молитв. Додо Муравьева, наша вторая ученица (я считалась первою по классу все семь лет, проведенные мною в институте), прочла несколько стихов из Евангелия; воспитанницы стройным хором пропели молитву за государя, после чего все разместились за длинными столами, по десяти человек за каждым, и принялись за чай.
- Знаете, душки, я вам скажу одну вещичку! Только, чур, никому ни слова, чтобы наш стол только и знал, - неожиданно произнесла тоненькая, быстроглазая девочка Сара Хованская, обращаясь к девяти остальным, занимавшим стол старшего класса.
- Говори, только не ври! - круто оборвала Хованскую всегда несколько резкая на язык смуглянка Дергунова.
Сара Хованская любила прихвастнуть немного, признавая в себе эту слабость, ничуть не обиделась на замечание Киры.
- Ей-Богу, не совру, душка! - обещала она и в подтверждение своих слов быстро перекрестилась.
- Ну ладно, тогда выкладывай, - милостиво разрешила Дергунова, уставившись на нее своими цыганскими глазами.
- Дело в том, mesdam'очки, - обрадованная общим вниманием, заговорила Сара, - что у нас в выпускном классе скоро будет новенькая!
- Вот глупости, - вскричала Маня Иванова, спокойно до этого уплетавшая черствую институтскую булку, - вот чепуха-то! Институтское правило запрещает принимать новеньких в выпускной класс...
- Ах, молчи, пожалуйста, ты ничего не знаешь! - рассердилась Хованская, не любившая Маню. - Это для простых смертных не допускается, а будущая новенькая - важная аристократка и училась где-то в Париже и сюда поступит только проверить свои знания и приучиться к русскому языку... Она страшная, говорят, богачиха.
- Душка Хованская, - выскочила Бельская, - скажи мне по секрету, откуда ты это узнала?
- И это правда? - усомнилась Краснушка, сидевшая о бок со мною за чайным столом.
- Ей-Богу, правда, mesdam'очки! - еще раз перекрестилась Хованская на видневшийся в отдалении образ.
- Сара, не божись! На том свете ответишь! - с укором произнесла Танюша Петровская - самая богобоязненная и религиозная девочка из всего класса.
- Ну уж тебе-то, гадалке и прорицательнице, хуже достанется! - оборвала ее Сара.
"своими".
- Mesdames! Вы являетесь, так сказать, представительницами целого института! На вас обращены глаза всего заведения, и вы должны служить ему примером... - произнесла с расстановкою Краснушка и, неожиданно сморщив свое беленькое личико в забавную гримасу, стала вдруг до смешного похожа на Арно.
- Ах, Маруся! Вот чудесно! Еще, душка, еще! - заливаясь веселым смехом, приставали к ней подруги.
Я одна не смеялась: в моей памяти еще слишком живо стояло неприятное происшествие с тою же Краснушкою, когда она, увлекшись такой же, как сейчас, проделкой, не заметила подкравшейся сзади mademoiselle Арно, была уличена ею и оставлена без передника в наказание за "непочтение к старшим".
- Перестань, Маруся! - урезонивала я мою расшалившуюся подругу. - Ну что за охота получать выговоры, право!
мне кажется иногда, что ты слишком уж хороша для меня и что я недостойна быть подругой такой "тихони" и "парфетки", как ты... Тебе куда полезнее было бы дружить с нашими "сливками" - Додо Муравьевой, Варюшей Чикуниной, Вольской, Зот и пр., и пр., и пр.
- Ты думаешь? - с улыбкой взглянув ей пристально в глаза, спросила я.
- О, Люда! Галочка моя милая! Хохлушечка моя несравненная! - вдруг, вскакивая со своего места и бросаясь мне на шею, захлебываясь, вскричала она. - Не смотри ты на меня с таким укором, Людочка! Не буду! Не буду! Ведь знаю, что я дороже тебе всех наших "парфеток" и умниц.
И она покрыла горячими поцелуями все лицо мое, глаза и губы.
Странная, необузданная, но на диво славная девочка была эта Краснушка!