Дальний путь. В горном ауле
Мы ехали около двух часов времени живописным берегом Куры. Мои спутники молчали, погруженные каждый в свои думы, я слегка дремала, вполне положившись на спокойствие и разум моего коня.
Не доезжая до Мцхета, князь Георгий покинул нас и ускакал в станицу. На прощание он крепко пожал мне руку и пожелал успеха.
Я и Хаджи-Магомет продолжали путь. Скоро низменная равнина Куры стала покрываться возвышенностями, и мало-помалу мы вступили в горы.
- Не устала ли, госпожа? Не хочет ли переночевать в духане? - нарушил наконец молчание Хаджи-Магомет.
Я действительно смертельно устала и сладко мечтала о мягкой постели в спокойной комнатке.
Через каких-нибудь полчаса мы достигли духана, приютившегося у самого подъема на кручу, и я, отказавшись от ужина и удалившись в крохотную комнатку для приезжих, уснула как убитая под незнакомой мне кровлей харчевни.
На заре Хаджи-Магомет разбудил меня и мы снова пустились в путь на отдохнувших за ночь конях. Я долго-долго не забуду этого утра.
Впереди, по бокам и сзади нас теснились горы. Их каменные громады, покрытые кустарниками, упирались, как мне казалось, в самое небо. Там и сям мелькали пестрые головки южных цветов самых нежных оттенков и колоритов. Солнце купалось в перловом облаке, даря свои улыбки горам и небу, земле и безднам, открывавшим свои чудовищные пасти по краям дороги.
- Положись на милость Аллаха и мудрость коня, - произнес Хаджи-Магомет, видя, как я со страхом кошусь на черные пропасти.
Мне было жутко ехать по этому непривычному для меня пути. Голова моя кружилась, сердце замирало.
Между тем Хаджи-Магомет, желая, должно быть, развлечь меня и отклонить мои мысли об опасности, нарушил молчание.
- Волей Аллаха, - начал он, - у старого Магомета были две дочери. Одна из них, старшая, Марием, презрела законы Аллаха и Магомета, пророка Его, и перешла в веру урусов. Знатной княгиней стала красавица Марием... Но недолго радовалась она своему счастью: черный ангел прилетел за нею и унес ее в чертоги Аллаха... Другая дочь, Бэлла, веселая птичка, радость очей моих, нашла себе счастье: сын знатного наиба, молодой бек Израил, пленился ею и взял ее в жены. Семь лет живут они душа в душу, но враг людей и Аллаха, дух мрака и злобы - шайтан позавидовал людскому счастью: он не дал им потомства... Семь лет живут молодые супруги, не имея детей... Старый наиб, отец бека, требует от сына, чтобы он взял себе еще другую жену из нашего или чужого аула, но Израил не хочет... Израил любит одну Бэллу и не возьмет иной жены... Старый наиб разгневался на сына, так разгневался, что прогнал его из своего поместья, и Хаджи-Магомет принял бека и дочь свою в своей скромной сакле... Теперь Израил болен, сильно болен, но всесильный Аллах сохранит его для его друзей!
Хаджи-Магомет смолк и погрузился в думу. Я смотрела на его бронзовое лицо, носившее на себе следы тревоги, которую переживал старик.
Трое суток пробыли мы в дороге, проводя ночи в седле, встречая и провожая глазами солнце, улыбавшееся нам из-за горных хребтов. Нам попадались на пути лезгинские аулы, с маленькими, точно прилипшими к склонам гор, как гнезда ласточек, саклями. Женщины и дети высыпали на улицу при нашем появлении и, без церемонии указывая на нас пальцами, тараторили что-то на их непонятном для меня языке. Наконец к концу третьих суток мы достигли аула Бестуди, прилепившегося к горному откосу и повисшего над самой бездной, вследствие чего он казался неприступным. Лучшей крепости не могли бы выдумать люди. Сама природа укрепила аул со всех сторон, закрыв его горами и разбросав вокруг чернеющие, как ночь, бездны.
Был праздник. У порогов саклей сидели разряженные горянки в пестрых бешметах, сплетничая и переругиваясь между собой, как мне объяснил Хаджи-Магомет.
Они с удивлением оглядывались на меня и что-то кричали моему спутнику, на что он отвечал им сдержанно и угрюмо.
У крайней сакли, приютившейся под навесом скалы, Хаджи-Магомет соскочил с коня и помог мне сойти на землю. Потом, взяв меня за руку, он ввел в саклю и, приостановившись по обычаю его племени на ее пороге и низко кланяясь, произнес торжественно и важно:
- Будь благословенна, госпожа, в доме старого Магомета!
Едва я переступила порог сакли, как была буквально оглушена шумом, криками, господствовавшими в ней. Удушливый дым кальяна, любимого курения на Востоке, стоял столбом в воздухе, мешая дышать и видеть в двух шагах от себя. С трудом сквозь этот дым, евший мне глаза, я могла различить находившихся в сакле людей.
Они были в праздничных платьях богатых горцев, с хмурыми, гордыми лицами и седыми усами. Но двое из них особенно привлекли мое внимание. Один, очень важный на вид, в затканном серебром и золотом бешмете, поражал своей важной осанкой и роскошью наряда. Так мог выглядеть только знатный бек или богатый уздень.
Другой, который стоя что-то особенно громко доказывал, был сморщенный, худой, желтый, отвратительный на вид старикашка в белой чалме и длинной мантии до пят, безо всякого оружия и золота на платье.
Позднее я узнала, что это мулла, ревностный хранитель магометанства в своем ауле и закоренелый фанатик в душе. Первый же старик оказался наибом селения, отцом больного бека.
подушек металось и стонало какое-то человеческое существо.
Я остановилась нерешительно посреди кунацкой и во все глаза смотрела на говоривших.
- Что надо девушке? - произнес голос муллы совершенно чисто по-русски, резкими, неприятными звуками.
- Русская девушка, - произнес Хаджи-Магомет, вошедший следом за мною, - пришла помочь моему названному сыну в его болезни.
- Беку Израилу никто не может помочь, кроме Аллаха, - произнес тот же неприятный голос. - Но и Аллах не поможет ему, потому что он презрел его законы и не хочет исполнить воли Его.
- Хаджи-Магомет Брек, - торжественно произнес нарядный джигит также по-русски, должно быть, для того, чтобы я могла понять то, что он говорил, - Хаджи-Магомет Брек!.. Я не хочу вражды, ты видишь! Я пришел к тебе с протянутой рукой, потому что свято храню обеты дружбы!.. Ты мой кунак, Хаджи, а кунаки не грызутся, как лесные звери, между собой. Мое требование справедливо... Сам Аллах вселил его в мое сердце и голову! Слушай, Хаджи, я пришел к тебе еще раз. Скажи твоей дочери отпустить моего сына с миром. Пусть мой сын найдет себе другую жену, а Бэлла останется в твоем доме, если не желает делить сердце Израила с другой. Ты знаешь, Хаджи, что Аллах не благословил брак их потомством, а Израил последний в роде Меридзе-беков и, если у него не будет сына, славный род Меридзе вымрет и погаснет, как алая заря на вечернем небе. И не будет больше храбрых из рода Меридзе среди горных теснин Дагестана!.. Уговори же Бэллу уступить волей, Хаджи, чтобы не заставить нас прибегнуть к силе!
Магомет-бек выслушал речь бека Меридзе, не проронив ни слова; только губы его заметно побелели от гнева да бешено сверкали из-под седых бровей его юношески живые, огненные глаза.
- О чем ты хлопочешь, наиб-ага? - спросил он спокойно. - Твой сын борется со смертью. Не лучше ли подождать его выздоровления и спросить его самого, желает ли он взять себе другую жену, кроме Бэллы.
- Хаджи-Магомет! - вскричал наиб сердито. - Мой сын поражен безумием... Шайтан затемнил его рассудок. Он хочет того, что не дается Аллахом... Его болезнь - наказание, посланное ему за его упорство пред законами страны. Сам мулла, посредник между людьми и Аллахом, говорит это!
Едва только замолк старый бек, как человек, лежавший на коврах и подушках, застонал и заметался сильнее. Я инстинктивно приблизилась к нему и склонилась к лицу больного.
Это был совсем молодой горец, с лицом правильным и тонким, как у девушки. Черные усики и черные воспаленные от жара глаза резко выделялись на бледном, исхудалом лице. Ему было на вид лет двадцать с небольшим, и он казался необыкновенно женственным и нежным. Он удивленно вскинул на меня глаза и снова заметался в жару.
- Вы говорите по-русски? - спросила я его тихо, чтобы не быть услышанной сидевшими в кунацкой стариками.
- Да, - произнес он, - русские - друзья мои, я люблю русских и породнился с ними...
- Чем вы больны? - спросила я горца.
- Я не знаю. Аллах поразил все мое тело... Мне хочется отдохнуть, задремать немного... А они так кричат и шумят здесь... и не дают забыться ни на минуту.
- Попросите Хаджи-Магомета прогнать их!
- О, это невозможно! Гость - священная особа в доме; горца, гостя нельзя прогнать. Это было бы худшее оскорбление среди горцев. За такое оскорбление у нас рассчитываются пулей...
- Но они вас мучают, Израил!..
- Мои мучения не так ужасны!.. Моя жена страдает больше!.. О, как они ее истерзали, - зашептал он, сверкая лихорадочными глазами из-под черных бровей. - Бедная горлинка! Бедная ласточка! Она уже перестала смеяться... Не слышно больше ее звонкого голоса... Милая крошка!
И при этих словах, обращенных к кому-то отсутствующему и дорогому, молодой бек преобразился: нежная улыбка осенила его изможденное страданием лицо. Глаза засияли любовью и лаской. Но это длилось мгновение, не больше. Вслед за этим он судорожно схватил мою руку и, с трудом приподнявшись на локте, зашептал быстро-быстро, вперив вдаль страшные, испуганные, почти безумные взоры:
- Они убьют ее... мой отец и мулла... Они не простят ей того, что она не хочет уступить меня другой жене... О, как это ужасно!.. Аллах отклонил от нас свои взоры... Бедная Бэлла, бедная козочка горного ущелья! О, если бы я мог защитить ее!.. Моя винтовка бьет без промаха... Мой кинжал не согнулся бы ни об одно тело. Пусть мулла встанет только на ее дороге... О, лишь бы поправиться скорее!.. Теперь я не защитник Бэллы, а слабое, беспомощное существо... О госпожа, - взмолился он, весь дрожа от волнения, - спаси меня! Дай мне такого снадобья, от которого бы мои ноги стали по-прежнему сильны и быстры, как у лани, а глаз верен и меток, как у горного орла! О госпожа, бек Израил тогда всю жизнь будет твоим слугой.
- Успокойтесь, Израил, я исполню все, что вы хотите, только лежите спокойно и не мешайте мне лечить вас!
С этими словами я вынула из моей аптечки, внесенной в саклю Хаджи-Магомета, лекарства и флягу с крепким вином и приступила к делу.
Между тем крики в сакле все усиливались. Наиб и мулла спорили и кричали с хозяином, как бы вовсе позабыв о присутствии здесь больного.
- Послушай, ага, мир и покой должен царить там, где есть больные. Ты потеряешь сына, если не позаботишься о его спокойствии.
- Как может русская девушка, дитя по возрасту, учить старого бека, наиба селения? - сурово и строго произнес старик.
- Русская девушка, - продолжала я невозмутимо, - желает блага твоему дому, наиб! Ведь если ты лишишься сына, твой славный род Меридзе прервется... не ты ли сам говорил это?
- Ты мудрое дитя, - произнес наиб уже много благосклоннее, - сам Аллах вещает твоими устами! - И он знаком приказал присутствующим смолкнуть.
Не надолго, однако, воцарился мир и покой в кунацкой. Увидя, что я прикладываю флягу к губам больного, бек поднялся со своего места и, удерживая мою руку, сказал, сердито нахмурив брови:
- Остановись, девушка. Вино запрещено кораном правоверным!
- Вино запрещено кораном как удовольствие и лакомство, - отвечала я твердо, - но для больного, нуждающегося в нем для подкрепления сил, оно может быть допущено законом.
- Ты судишь как уруска, а не правоверная, - вмешался мулла, покачивая своей крупной в белой чалме головой. - Я, служитель Аллаха и Магомета, пророка Его, запрещаю тебе, девушка, осквернять вином уста правоверного! - И, сказав это, старик выхватил из рук моих флягу и, ударив ею о земляной пол сакли, разбил ее вдребезги.
Израил заметался и застонал сильнее на своем ложе. Его тело горело как в огне, дыхание с трудом вылетало из запекшихся губ, расширенные глаза, впившись в одну точку, мрачно горели. Видно было, что молодой горец страдал невыносимо.
Мне было бесконечно жаль его. Я поняла мое бессилие в присутствии горцев помочь ему хоть сколько-нибудь, и потому, выйдя на середину сакли, сказала твердо:
- Уздени и беки! Хаджи-Магомет привез меня сюда по желанию генерала Джавахи, чтобы помочь вашему больному одноплеменнику. Я знаю, что один Бог спасает, милует и избавляет от смерти... Я, слабая девушка, не смею надеяться на свои силы, но я прошу вас дать мне попробовать помочь князю... Мне сказали, что знахари аула отказались лечить бека, потому что, по приговору муллы, часы его сочтены... Но и мулла не пророк и мог ошибиться... Я прошу только оставить нас одних в сакле, чтобы шум и споры не беспокоили больного бека!
- Слушай, девушка, что я скажу тебе... Аллах велик и могуществен, и нет ничего сильнее Его над миром. Аллах открыл мне, своему слуге, что бек Израил должен умереть, потому что прогневил великого Аллаха и Магомета, пророка Его! И бек Израил умрет с зарею. Так решено у престола Аллаха, и черный ангел приближается к нему с обнаженным мечом... Я возвестил это мудрейшим старейшинам аула Бестуди, и они покорились воле Аллаха.
- Никто не знает того, что случится, - прервала я речь старика, - будущее закрыто людям...
- Не всем! - возразил мулла. - Сам великий пророк явился ко мне во сне и сказал, что умрет Израил бек Меридзе.
- Я не верю этому! - сказала я смело. - Пусть ты, мулла, и твои приверженцы думают одно, никто не может помешать мне думать иное.
- А ты ручаешься, что он выздоровеет? - смерив всю меня испытующим взглядом, спросил наиб.
- Я надеюсь на Бога! - произнесла я тихо, снова возвращаясь к изголовью больного.
- Этого не может случиться! Правоверные уже знают волю Аллаха, переданную им моими устами, - снова произнес мулла, весь дрожа от гнева, - и не тебе, девушка, перечить словам избранных самим пророком.
- Я говорю только то, во что верю и на что надеюсь, - сказала я спокойно. - Придите на заре и, если найдете Израила мертвым, верьте пророчеству муллы, - обратилась я к почтенным горцам, - если же он будет жив, отнесите это к милосердию вашего Аллаха, могущего одинаково казнить и миловать!
И с этими словами один за другим они вышли из кунацкой.