• Приглашаем посетить наш сайт
    Лермонтов (lermontov-lit.ru)
  • Некрасивая
    Глава IX. Короткая радость.

    Глава: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
    13 14 15 16 17 18 19 20 21

    -- Спокоиной ночи.

    -- Bonne nuit, enfants! Dormez bien! (Спокойной ночи, дети! Спите спокойно!) -- прозвучал в тишине дортуара голос madame Роже, успевшей сменить свое синее форменное платье на просторный капот из мягкой персидской материи и на удобные ночные туфли.

    Она скользила по широким промежуткам дортуара между кроватями воспитанниц и торопила их укладываться спать. Потухли вскоре газовые рожки и дортуар погрузился в приятную для глаз полутьму. Только электрические фонари с улиц, да небольшие лампочки-ночники, горевшие всю ночь в коридоре проникали сюда слабым мерцающим светом: одни, через спущенные шторы, другие, через матовые стекла окон, выходящие в коридор.

    Девочки лежали в своих кроватях, в широких кофтах, с безобразно-длинными рукавами, с остроконечными полотняными чепчиками, на головах. На прощальное приветствие классной дамы они ответили дружным хором: Bonne nuit, madame! (Спокойной ночи, мадам)! После чего абсолютная тишина воцарилась в огромной спальне.

    Я лежала на узкой и жесткой настоящей "казенной" постели, под нанковым одеялом, которое едва ли могло хоть сколько-нибудь придать теплоты и пробегала в памяти только что прошедший для меня день, такой богатый событиями и такой для меня тяжелый и печальный! Около меня лежала незнакомая девочка, лицо которой я не могла разглядеть в темноте. Через несколько постелей, кто-то возился с подушками, ворча себе под нос:

    -- Камни... Голову продавить можно... Противная казенщина... Хоть бы тетерьковым пером набили подушки, если пуху жалко, а то вот попробовать подпороть наволочку -- песок посыплется и камни. Как Бог свят!

    -- Аннибал, несносная! Дай спать пожалуйста, -- послышался чей-то недовольный возглас в то время, как кто-то фыркнул на дальнем конце дортуара, всей душой сочувствуя воркотне.

    -- Спи, пожалуйста! Разве я тебе мешаю, -- невозмутимым голосом отозвалась Африканка, продолжая глухую возню с подушками.

    -- Молчи и ложись, Аннибал! -- снова крикнул из своего угла задорный голос Незабудки.

    -- Не могу я ложиться! По мне блоха прыгает! Ложись сама, если хочешь! -- откликается Римма. -- Как Бог свят, блоха!

    -- Ха, ха, ха! -- закатилась смехом рыженькая Наташа. -- Аннибал хочет укусить блоху!

    Кто-то рядом с ней фыркнул снова. Кто-то прыснул в подушку. Дверь соседней комнаты отворилась и madame Роже с папильотками на седых кудрях предстала на пороге.

    -- Mesdames! спать! Сейчас же спать или я буду записывать за разговоры! -- рассерженным голосом проговорила она на своем родном языке.

    -- Я сплю! -- крикнула Аннибал, мгновенно проваливаясь куда-то кудлатой, курчавой головой.

    -- Аннибал! Вы записаны первой! -- прозвучала гневная французская фраза.

    -- Апчхи! -- умышленно громко чихнула Аннибал и выдержав минутную паузу проговорила как ни в чем не бывало:

    -- Будьте здоровы, Римма! Сто тысяч на мелкие расходы, желаю вам от души.

    Дружный взрыв хохота приветствовал эту неожиданную выходку шалуньи.

    -- Но вы с ума сошли, Аннибал! Вставайте тотчас же и становитесь к печке! Вы будете наказаны до одиннадцати часов, -- гневно сыпались из уст madame Роже французские фразы.

    И быстрыми шагами она приблизилась к постели провинившейся девочки.

    На этой постели в самой спокойной позе, подложив руку под голову Римма лежала с плотно сомкнутыми глазами. Изо рта девочки вылетал сладкий храп. Аннибал притворялась так искусно, что невольно привела в заблуждение и саму madame Роже. Классная дама постояла с минуту над ровно и мерно похрапывающей шалуньей, потом пожала в глубоком недоумении плечами и еще раз, приказав шепотом девочкам не шалить и не болтать, снова скрылась в свою комнату, где ее ждал обычный скромный "собственный" ужин. Теперь наступила полная тишина, Аннибал надоело потешать публику и она вскоре, уснула самым благонамеренным образом. Постепенно и все остальные воспитанницы последовали ее примеру. Мне же упорно не спалось в этот вечер. Легкий шелест привлек мое внимание и заставил меня повернуть голову на соседнюю кровать. Девочки, спавшей со мной рядом, на постели не было. Она стояла в промежутке между двух кроватей на голом полу, босая, в одной сорочке и отбивала земные поклоны один за другим. Свет коридорного ночника слабо освещал ее лицо длинное худое и некрасивое с парой темных глаз показавшимися мне такими большими и печальными в полутьме.

    Девочка молилась. Ее губы шептали что-то...

    -- Валя Мурина! -- сорвалось из моих губ помимо воли, и я окончательно узнала кроткую Мурку в моей неожиданной соседке. Она повернула ко мне голову, чуть-чуть кивнула мне и тотчас же снова в земном поклоне склонилась на пол. Не желая мешать ей молиться, я повернулась на другой бок и всеми силами пыталась уснуть. Но увы! Сон бежал моих глаз сегодня. Мое сердце еще билось не будучи в состоянии затихнуть после нанесенной обиды.

    Ну пусть эта Аннибал по своей наивности и дикости обижает меня, пускай шалунья Грибова, хохотушка Строева и насмешница Незабудка, ну, а Фея?.. Эта гордая симпатичная девочка, с таким благо родным лицом зачем же она так презрительно обращалась со мной в умывальной. Ее жесткая фраза: "Ваш глубоко несимпатичный поступок" еще до сих пор звучит в моих ушах. И Боже мой! сколько презрения и холодности было в ней! За что? За что?

    Я зарылась горячим лицом в подушку, я пыталась прогнать навязчивые болезненные воспоминания, но от этого они делались точно нарочно, в двое мучительнее и острее...

    -- Лизочка! Ты опять плачешь? -- услышала я прерывистый шепот у моего уха, и подняла голову. Вся собравшись в комочек, босая, в одной сорочке, сидела на краю моей постели Мурка. Ее худенькие руки гладили мои плечи и спину, её сияющие и в темноте лучившиеся глаза тревожно и ласково впивались мне в лицо мягким любящим взглядом.

    -- Лиза, милая, кто тебя обидел? Не плачь, Лиза, расскажи-ка скорее! Тебя опять "травили", наши? Да? Будь же откровенна со мной! Как досадно, что меня не было здесь. Я бегала в младший дортуар к сестренке. Знаешь, y меня маленькая сестра в "седмушках". Ей всего девять лет. Аллочкой зовут, спешная такая, нос пуговкой, глаза как y куклы, лилового цвета, ее весь институт боготворит. Куклой, так и зовут. Балуют напропалую мою Альку. Совсем избаловалась девчурка! Ну, да не в ней дело, a вот ты... Ты... Говори же, рассказывай! Что случилось с тобой, Лиза? -- И низко, низко наклоняясь к моему лицу, милая девочка пытливо всматривалась в него озабоченными глазами.

    Я поспешила уверить ее, что не плачу и тем же взволнованно-прерывистым шепотом рассказала ей и про историю в умывальной, и про дикую выходку Аннибал. Она внимательно слушала меня, кивала своей черной головкой, поглаживала в своих теплых руках, мои захолодевшие от волнения пальцы, потом заговорила тихо-тихо:

    -- Ты на Римму не сердись. Она не со зла ведь, Лизочка, -- она не злая, только необузданная и дикая какая-то. Ее Фея к тому же усмирить может. Одним взглядом, одним словом. Африканка Фею больше всех в мире любит и бегает за ней по пятам, как собачка. И Грибова и Строева тоже далеко не дурные девочки. На них добрым словом повлиять всегда можно. Они только шалуньи страшные... Незабудка -- та хуже. Незабудка так уколоть сумеет... Так больно по самолюбию в другой раз хлестнет, но и ее образумить можно... А вот Фея...

    Тут Валя запнулась и покачала головой.

    -- Фея? Разве она, недобрая, Валя? -- спросила я.

    -- Нет, не то... Может быть и добрая она, Лиза я не знаю, -- еще тише и раздельнее, точно что-то соображая заговорила девочка, -- но только этой доброты ее не видно в другой раз. И не показывает она ее, такая она вся гордая, холодная, красивая и так распорядиться всегда умеет во время от шалостей остановить других. И слушают все, как взрослую... Ты заметила, да? И никогда ни солжет, не выгородится из беды и великодушная, помогает многим... Только холодная какая-то странная... Весной у нас воспитанница умерла, хорошая такая девочка, дружна была с Феей. Кроткая, ласковая. Жаль было ее всем безумно. Все плакали: и начальница и инспектриса и классные дамы, а о нас всех и говорить нечего. Рекой разливались на отпевании. То и дело то ту, то другую из церкви выводили. А Фея, Дина Колынцева стоит, как ни в чем не бывало. Бледная, но спокойная, как всегда. И недовольно поглядывала на тех, которые ходу богослужения слезами мешали. А на другой день матери покойницы письмо послала, -- что так мол и так, хот умерла Люся Марликовская, ваша дочка, но она Дина Колынцева никогда не забудет самой покойной и если, что понадобится когда либо осиротевшей и небогатой госпоже Марликовской, она Дина всегда чем может, пособит ей. Она ведь богатая, важная -- Фея, у нее отец придворный генерал, и все родственники аристократы. А Люси покойной семья бедная-разбедная и ребят как и у нас дома куча. Через месяц мальчика, Люсиного братишку, папа Динин в корпус на казенный счет определил Дина упросила, а через полгода еще двух сестер в институты. Вот она какая наша Фея! А о письме ни слова, его сама тогда же Марликовская со слезами начальнице показывала и Дину ангелом Божиим называла.

    -- Ты ее любишь Мурочка? -- спросила я, невольно пораженная ее рассказами.

    -- Я всех люблю, -- горячо подхватила девочка, -- и тебя и Дину и Аннибал и Незабудку и рыжую Наташу и Грибову. Бог велел любить всех, и за всех молиться, -- еще горячее заключила она.

    -- Ты и молилась за всех сейчас, Мурочка?

    -- За тебя молилась! -- проговорила она, -- сейчас только за тебя, Лиза! -- Просила, чтобы Бог милосердный помог тебе привыкнуть к нам поскорее, к нашей жизни, чтобы ты сблизилась скорее с девочками, чтобы они полюбили тебя!

    -- Они не полюбят меня Мура. Никогда! Никогда! -- вырвалось у меня стоном горечи из груди.

    -- Полюбят, -- если Бог захочет -- то полюбят, Лиза. Ведь я же люблю тебя!

    -- Любишь, а подругой моей не хочешь быть! -- невольным упреком сорвалось с моих губ.

    Валя вся встрепенулась, заволновалась. Схватила меня за руку и заговорила спешно, спешно; -- Лиза, Лизочка! Пойми меня, пойми, пойми! Голубонька, душка, милая! Пожалуйста, Лиза! Слушай, сейчас ты несчастна -- и я буду около, тебя, утешать тебя и успокаивать пока ты не почувствуешь себя счастливой, а потом подойду к другой девочке, тоже печальной, огорченной или одинокой и ее утешать и ласкать буду, пока и ей на душе не станет лучше, светлее. С веселыми и счастливыми мне, нечего делать. С несчастными мне легче как-то! Их успокоить, добиться от них улыбки, доверия -- ведь это так хорошо! Ведь и Христос так учил: "Придите ко мне все труждающиеся и обремененные и я успокою вас". Так и мы... Мы все должны поступать по Его примеру. Он наш учитель и Бог. Вот почему я не могу примкнуть к одной подруге, утешать и радовать ее, когда в других уголках нашего здания есть еще более несчастные, нуждающиеся в утешении девочки, нежели она. Понимаешь ли ты меня теперь, Лиза?

    О, да, я поняла тебя, милая, милая худенькая девочка с таким всегда некрасивым лицом, а теперь ставшая почти прекрасной вследствие выражения святого восторга, заигравшего в нем!

    Ее кроткие глаза казались теперь еще более кроткими и чудесными и лучились, как звезды. Такими глазами должны смотреть небесные ангелы в Пречистое лицо своего Творца. И меня потянуло к этим глазам, к этому лицу, и на душе стало вдруг легко и радостно как в светлый праздник.

    -- Мура, дорогая, добрая Мура! -- прошептала я, и обняв девочку за ее худенькие плечи, крепко поцеловала ее.

    червонно-золотой в обманчивом свете ночника.

    -- Mesdames! Кто это шепчется по ночам! Спать не дает! -- ворчливо буркнул сонный голос и повозившись немного всклокоченная головка снова повалилась на подушку с очевидным намерением продолжать снова прерванный сон.

    -- Спокойной ночи, Лиза! Спи хорошенько. И не тоскуй больше, -- наскоро целуя меня, произнесла Мурка и ловко прыгнула прямо с моей постели в свою, не ступая босыми ногами на пол.

    -- Спокойной ночи, милая, милая Валя! -- отвечала я и стала плотно кутаться в холодное, неуклюжее нанковое одеяло.

    -- Слушай Лиза, а ты не молишься разве перед сном? -- через минутное молчание услышала я снова знакомый голос.

    сделать это. Ни слова не говоря, я поднялась на своей постели и завернувшись в нанковое одеяло, стоя на коленях, прочла все молитвы, которые только знала, перед крошечной "собственной" иконой Божией Матери, привезенной мной из дома и повешенной к изголовью кровати. По окончании молитвы, я перекрестила подушку, поцеловала образок и, перегнувшись через промежуток, разделявший мою постель от постели Муриной, взглянула на девочку. Она еще не спала. Подложив под голову худенькие ручонки, Валентина лежала вглядываясь в полумрак дортуара и ее лучистый взгляд улыбался кротко и светло.

    и поцеловав добрую девочку улеглась в постель с облегченной и успокоенной душой. Молитва и Валя подкрепили меня...

    Глава: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
    13 14 15 16 17 18 19 20 21

    Разделы сайта: