-- Mesdam'очки! Душки! Слушайте меня! Новость! Новость! На черной лестнице сломались перила... Два столбика выпали... Синявки строго-настрого запретят нам ходить в "чертов грот"! Я сама слышала, как "началка" нашей Лидии прекрасной говорила в нижнем коридоре: "Пожалуйста не пускайте детей в площадку четвертого этажа Лидия Павловна". Ей Богу не вру, душки!
И рыженькая Наташа, выпалив одним духом эту животрепещущую новость, остановилась на мгновение перевести дыхание. Она вся так и кипела, эта рыженькая Наташа. Ее щеки разгорелись, глаза блестели, более чем когда-либо отливали золотом рыжие кудри.
-- Врешь! Ты все это наврала, душка! Поклянись! Вчера еще ходили мимо "чертова грота" и все там было на месте, -- послышался чей-то недоверчивый голос.
-- Клянусь mesdam'очки, ей Богу, клянусь, -- закрестилась и затрясла кудрями рыженькая Наташа. -- Ей Богу, клянусь! -- повторила она, -- пускай мне единиц завтра не обобраться, пускай в прием в воскресенье не придут, пускай зубы будут болеть целую неделю! Всем, всем этим клянусь вам, душки!
-- Полно дурить, Наталья! Mesdam'очки, да мы ее проверить можем. Бежим на черную лестницу, посмотрим сами, ведь из нашего этажа, в "чертов грот" прекрасно видно, -- предложил кто-то.
-- Чего там из нашего этажа смотреть, я и в чертов грот слетаю! -- вскричала Грибова, уже собираясь бежать.
-- Гриб! Гриб! Ты мне за недоверие свой розанчик отдашь завтра за чаем, -- обидчиво произнесла недовольным голосом Строева.
-- Грибова! Грибуша! Грибишок! Стой, остановись, безумная! -- посыпались за убегавшей девочкой смущенные возгласы ее подруг, но Грибова была уже далеко...
-- Гриб, синявки накроют, берегись! -- громче всех выкрикнула Наташа и, обернувшись к нам проговорила нерешительным тоном:
-- А что, mesdam'очки, не пробежаться ли нам всем, заодно, к "чертову гроту"? Пропадать так уж всему товариществу разом, за милую душу! Ты что скажешь на это, Фея? -- живо обернулась она к Дине
Колынцева пожала плечами.
-- Ты знаешь меня, Строева, я никогда не шла против класса! Только ведь все равно, весь класс (тут она особенно подчеркнула слово весь и насмешливо посмотрела на меня) весь класс не пойдет с нами. M-lle Гродская предпочтет остаться.
-- Гродскую я и не считаю "нашей", -- с убийственной резкостью оборвала Наташа, -- ну, mesdames, если идти, так идти!
-- Идем! Идем! -- послышалось со всех сторон и вся толпа девочек метнулась из класса.
-- Пойдем и мы, Лиза, -- шепнула Мурка, -- нельзя отставать от них, а то еще снова в отступницы произведут!
И рука об руку с Валентиной, мы спешно присоединились к остальным.
"Чертовым гротом" называлась небольшая площадка на черной лестнице между четвертым и чердачным этажом, с окном, сделанным вровень с полом и никогда не завешивающимся шторой. От площадки этой шло несколько ступеней на чердак и добрую треть площадки занимали дрова, сложенные здесь один Бог знает для какой цели. Днем тут не было ничего особенного, но вечером и ночью, когда в открытое оконце сияла луна, и ее причудливые пятна играя на дровах, на камне пола, казались маленькими живыми существами, здесь было уютно, таинственно и жутко красиво. "Чертовым" же гротом называлась площадка по двум причинам. Здесь был самый высокий пункт "чертовой стремнины", как прозвали институтки высокую и крутую черную лестницу в отличие от "райского пути", лестницы парадной. Огромный и глубокий четырехугольный пролет, образуемый многочисленными изгибами лестницы, открывался из "чертова грота", как настоящая бездна. Институтки, склонные к различным фантастическим выдумкам и необычайным происшествиям, передавали из уст в уста, что когда-то в этой "стремнине" или попросту в пролете лестницы погибла, бросившись в него, дортуарная девушка Алена. Говорили, что призрак Алены бродит на чердаке и плачет и поет, а иногда садится у окна в "чертовом гроте" и громко шепчет на кого-то свои страшные заклятия.
Разумеется, этого было довольно, чтобы трусливые девочки избегали "чертова грота", но самые отчаянные частенько навещали его из одного удальства, желая отличиться в смелости перед подругами. Ходили туда до "спуска газа" и парочки "коридорных союзов", то есть старших воспитанниц вторых первых классов с их "обожательницами" из средних отделений. Обожание все еще было в большом ходу в институтских стенах. Младшие бегали со старшими, кричали им в след: "Душка, ангел, прелесть, божественная" и по двадцати раз в день подбегали пожелать доброго утра.
"обожать" старших. Они "союзничали" с ними, то есть, клялись им в вечной дружбе, писали им стихи в альбомы, выцарапывали булавкой вензеля старших, а старшие средних на руке, повыше кисти, а главное, устраивали с ними свидания, несмотря на строгое запрещение начальства, и в коридорах, и на церковной паперти, а главное, в "чертовом гроте". О, особенно в "чертовом гроте"! Почти каждый вечер можно было видеть несколько пар таких "союзниц" сидящих на чердачных ступеньках и тихо нашептывающих друг другу клятвы дружбы до гроба, обещание "умереть, но не забыть" союзницу-подругу и тому подобную прочую чепуху...
И вдруг эти сладкие встречи здесь, в "чертовом гроте", где было всегда так таинственно и прекрасно должны были пресечься! Действительно, два столбика перил лестницы были сломаны и уже должно быть вследствие этого вынуты совсем и огромная зловещая дыра с боку у перил зияла над пролетом.
При виде этого отверстия я невольно вздрогнула, стоя вместе с другими посреди лестницы, соединяющей наш этаж с площадкой "чертова грота". Вздрогнули и остальные девочки, кто был повпечатлительнее и понервнее... Я видела, как побледнела Валентина, и как обычно спокойный голос Феи произнес с чуть заметным трепетом:
-- Александре Антоновне нечего волноваться. Никто из нас не придет сюда больше. Это слишком опасно.
-- Не ручайся за других Фея. Наталья и Гриб уже наверное прибегут сюда, -- произнесла Мурка, а Аннибал с Незабудкой непременно. Они такие отчаянные у нас обе.
Но к удивлению девочек ни Африканки, ни Незабудки не было между ними.
-- Mesdames! Что это значит, где они обе?! Ведь они вышли из класса вместе с нами! -- посыпались недоумевающие вопросы здесь и там.
-- Но ведь они же бежали сюда тоже! Куда они скрылись? Что за глупые шалости, наконец! -- уже с раздражением в голосе кричали девочки.
-- Mesdames, звонок к обеду. Вставайте сразу в пары и марш-маршем в столовую. Лидия прекрасная еще у "началки" и в класс не придет за нами, а мы чин-чином, как пай девочки и пойдем кушать ням-ням! Прямо из "чертового грота"! -- предложила, ломаясь Грибова, и захохотала во весь голос.
и младших степенно подвигались впереди нас, с удивлением поглядывая на "трешниц", спускавшихся с дортуарного этажа в такое неурочное время.
Поравнявшись с классным коридором я вдруг вспомнила, что забыла запереть мой пюпитр, что делала каждый раз выходя из класса. В ящике моего стола находились дорогие для меня вещи, показывать которые я ни за что в мире не решилась бы никому, кроме Валентины. Там был портрет моего ненаглядного папы с такой прочувственной надписью, которая трогала до слез каждый раз при чтении его сироту-дочку. Было там и письмо моего дорогого, написанное им в то время, когда он чувствовал уже приближение смерти и адресованное мне. Письмо залитое моими слезами и осыпанное тысячами исступленных от любви, горя и нежности поцелуев. Был альбом со стихами пансионерок madame Рабе и их портреты, подаренные мне. Я берегла все это, как святыню, а особенно драгоценное письмо, завещание моего отца, в котором он со свойственной ему одному кротостью и лаской поучал как надо жить его одинокой, тогда еще совсем маленькой сиротке! Этого письма я не прочла бы даже Мурке, несмотря на то, что так горячо и много любила ее!
И одна мысль о том, что письмо это, мою святыню могли пробежать чужие глаза любопытных, буквально сводила меня с ума. А я еще была так опрометчива, что не заперла пюпитр.
-- Валя, голубушка, -- шепотом произнесла я на ухо моей "пары". -- Ты иди в столовую прямо, а я сейчас же вернусь к тебе! Мне надо только забежать в класс на минуту...
И прежде чем девочка успела меня спросить о причине такой поспешности, я с несвойственной мне стремительностью уже мчалась по классному коридору.