Моему сладкому сну было суждено продолжиться еще долго, долго... Происшествие с Незабудкой и со мной очень быстро облетело весь институт. Меня звали к начальнице, ласкали, благодарили... Старшие и "свои" смотрели на меня восхищенными глазами, и всячески старались сделать, что-нибудь приятное для меня, младшие толпой бегали за мной наперегонки и "обожали" меня так, как никого еще не обожали до сих пор... Наконец, в один из четверговых приемов меня позвали в лазарет, где была на время излечения помещена Незабудка. Когда я вошла в приемную комнату нашей институтской больницы навстречу мне поднялся высокий статский и небольшого роста худенькая дама, как две капли воды похожая на Незабудку. Последняя в своем белом больничном халатике встретила меня еще на пороге и, схватив за руку, потащила к своим.
-- Папа, мама! Вот она моя спасительница! Вот спасительница вашей Оли! -- и прыгнув мне на шею она, буквально душила меня поцелуями плача и смеясь.
Глубокие прочувственные слова отца, нежный, нежный поцелуй матери, в котором вылилось накопившееся чувство долго сдерживаемой признательности, сладко, отозвались в душе неизбалованной лаской Ло! И когда маленькая ручка госпожи Зверевой перекрестила меня, а губы еще раз прошептали на прощанье:
-- Благослови тебя Бог милая девочка за нашу Олю! -- я не выдержала и разрыдалась навзрыд..
Уже вдогонку летели за мной поспешные фразы и просьбы приехать к ним, провести с ними праздник одной родной и тесно сплоченной семьей.
Я не помню как выскочила я из лазарета, как промахнула всю длинную лестницу весь "райский путь", выражаясь институтским слогом и очутилась в классе.
Мне суждено было, очевидно, быть счастливой весь этот день до конца...
Едва я переступила порог знакомой светлой комнаты, как заметное волнение и суматоха происходившие там сразу бросилась мне в глаза. Девочки теснились вокруг кафедры, на которой торжественно восседала Аннибал и неистово колотя по столу руками, кричала:
-- А я говорю вам, что она согласится скорее всего поехать ко мне! У нас чудно в "Затишье" нашем... Горы ледяные... Каток... Охота... Стрельба в цель... Тройки с бубенцами... Словом, как Бог свят, все, чего душа попросит.
-- Нет, нет лучше ко мне! Она повеселится у нас на святках! Мама мне костюмированный бал делать будет... -- звонким голосом выкрикивала рыженькая Наташа.
-- А мы елку для бедных устроим. Ей это больше всего придется по душе! -- старалась перекричать Ляля Грибова.
-- Да вот она сама! Пусть решает скорее! -- зазвенел металлический голосок Феи и все головы повернулись к порогу комнаты, у которого я стояла прислонясь к дверям.
-- Вот, Лиза, -- подходя ко мне своей легкой воздушной походкой произнесла Дина, -- решайте сами, у кого из нас вы желали бы провести Рождество. Нечего и говорить, что все мы жаждем иметь вас своей дорогой гостьей и от вас самих зависит решить осчастливить которую либо из нас... Выбирайте же, Лиза!
Я была смущена таким неожиданным оборотом дела. Чем я заслужила такую дружбу, такое внимание к себе?.. Я хотела говорить, но слова не повиновались мне от охватившего мою душу волнения... А Аннибал уже стоит надо мной и кричит мне в самое ухо:
-- Ко мне! Ко мне поедешь ты на святки, непременно! У меня елка до потолка и тройки, стрельба и горы...
-- А у нас костюмированный бал! -- прерывает ее Наташа.
-- А у нас праздник для бедных!..
-- А у нас любительский спектакль. Поезжай к нам Лиза! Непременно к нам!
тебе!.. Но вот глаза мои снова перебегают с одного лица на другое, отыскивая кого-то. Где же она?
Передо мной мелькает унылое, грустное личико... Печальные глаза теперь лучатся так тускло и скорбно.
"Ах как жаль, что я не могу предложить тебе всех этих заманчивых удовольствий. Я ведь лишена всего этого!" -- казалось, говорят они, эти лиловато-синие глаза с их чарующими лучами.
Точно что-то разливается по моему сердцу, мягкое и нежное, как теплая, благоухающая роса. Я бросаюсь навстречу лиловато-синим глазам, хватаю худенькие, бледные руки и говорю трепетным голосом, исполненная нежности и любви:
-- Мурка, милая, дорогая Мурка, с тобой... У тебя... В твоих скромных двух комнатках... Весь праздник у тебя проведу я... Слышишь, Мурка, и надеюсь, подруги не осудят меня за это... -- добавляю я тихо, обводя смущенным взором весь класс.
***
Снег... Ветер... Морозец... Морозец на диво... Настоящий Крещенский денек... Через два дня сочельник. Марья Дмитриевна Мурина, Валя, Кукла и я едем в небольших санях, все четверо сжавшись в тесную группу. На Вале и Кукле новенькие салопы, капоры и платья, вчера только привезенные Лидией Павловной из Гостиного двора. Марья Дмитриевна долго отнекивалась от них, не желая принимать моего подарка, и только усиленные просьбы Мурки и мои, да неистовый рев Куклы, решили дело в нашу пользу. Бедная труженица, истерзанная непосильной работой и борьбой с жизнью, склонилась, наконец, на наши горячие мольбы и взяла от меня эти вещи, заимообразно.
-- Отработаю, отдам, -- говорила она растроганным голосом и слезы застилали ее глаза, такие же милые и оригинальные, лиловато-синие, как у обеих ее девочек.
Снег... Ветер... Морозец! Холодно и славно...
Щиплет нос и щеки, уши и лоб... Мы едем и смеемся... И сами не знаем чего... У Куклы ее пуговка, исполняющая роль носа, покраснела как вишня... Кукла пищит:
Пищит и смеется. И Мурка смеется, беспричинно весело, по-детски... И смеется и щурится, и сияет от удовольствия своими лучистыми глазами...
Как хорошо! Боже мой, как хорошо! Дурнушка Ло забывает все былое горе, все ее печали и невзгоды... Впереди все так радостно и легко... Счастливые тихие праздники в милой, тесной и дружной семье рядом с любимыми друзьями, а там дальше возвращение, возвращение не в чужие холодные стены, не в чужую неприязненную среду, а к милым подругам, любящим и нежным, успевшим понять бедную одинокую Ло...
Милый папа! Видишь ли ты это?..