Я неслась стрелой, так быстро, что добежав до двери "нашего класса", должна была приостановиться на минуту, чтобы перевести дыхание... Тяжело дыша я прислонилась к стене неподалеку от двери, оказавшейся полуоткрытой к моему крайнему удивлению. Неясный шорох вдруг поразил мой слух. Кто-то хозяйничал в классе и переговаривался шепотом, но так громко, что слова, хотя и заглушенные пространством, долетали однако до меня. Это меня поразило немало.
-- Подслушивать дурно и нечестно! -- вихрем промелькнула мысль в моей голове и я уже хотела отворить дверь и переступить порог класса, как неожиданный резкий выкрик знакомого голоса поразил меня.
-- Граф Гродский! Такой же урод как и его милейшая дочка! И что за надпись глупейшая на портрете! Ты послушай только Незабудка: "Моей деточке ненаглядной, моей крошке дорогой, моему сокровищу единственному. От всей душой горячо ее любящего папы". Ненаглядное сокровище с губами негритянки и с носом до завтрашнего утра! Ха, ха, ха, ха! Вот так сантимент. А вот и письмо: "Крошке Лизе, когда ей стукнет двенадцать лет.. Слу..."
Но, тут голос дрогнул и оборвался. Аннибал (это был её голос, это была она) остановилась на полуслове с разинутым от изумления и испуга ртом и дико вытаращенными глазами.
-- Гродская! -- крикнула Незабудка и я видела, как краска залила её смущенное лицо.
Я стояла на пороге класса, трепещущая, взволнованная, потрясенная до глубины души. Должно быть, мое лицо было очень бледно, потому что на лицах Зверевой и Аннибал было написано как будто желание броситься мне на помощь и поддержать меня. Обе девочки стояли около моего пюпитра с отброшенной назад крышкой. Предчувствие не обмануло меня. В руках Аннибал была карточка моего незабвенного папы, Незабудка же держала отцовское письмо...
Прошла добрая минута по крайней мере, пока я обрела в себе силы и возможность действовать и говорить.
-- Как вам не стыдно! -- криком отчаяния и гнева вырвалось из моей груди. -- Как вам не стыдно забираться в чужой пюпитр, трогать чужие вещи... Оставьте их!
И в один миг я бросилась к ним, выхватила драгоценное письмо из рук Незабудки и протянула было руку к Аннибал, чтобы вырвать у неё папин портрет, как неожиданно она отскочила от меня и высоко подняв руку с портретом над головой, закричала своим резким, пронзительным голосом мне в самое ухо:
-- Ты не получишь изображение твоего драгоценного папаши до тех пор, пока не отдашь нам знаменитого сочинения "Путь жизни". Мы с Незабудкой никак не могли его найти. Куда ты запихала его?
-- Но вы с ума сошли распоряжаться моей собственностью! -- вне себя от охватившего меня гнева крикнула я.
-- Пожалуйста без скандалов! Давай сочинение или... Или я разорву этот портрет!
И быстрым движением руки, Аннибал уже готовилась привести свой замысел в исполнение, но я схватила ее за руку и молящим голосом зашептала ей:
-- Оставьте... Не рвите... Пожалуйста... Это самое для меня дорогое... Это... Это...
Слезы брызнули из моих глаз, но я не вытирала их, я почти не замечала их и стремительно бросилась к пюпитру... В один миг перевернула я пачку аккуратно сложенных в его ящике тетрадок и, вытащив из неё мою последнюю работу, так расхваленную учителем и классом, поспешно подала ее Аннибал.
-- Ага! Подействовало! -- захохотала она резким смехом, -- небось живо нашлась тетрадка! Ну, получай своего папашу и мы квиты. А сочинение...
-- Вот чего заслуживает ваше сочинение, сиятельная госпожа графиня, -- услышала я насмешливый голос Незабудки и, прежде нежели я могла произнести хоть одно слово, Зверева подскочила ко мне, вырвала из моих рук тетрадку и в следующую же минуту от моего "Пути жизни" остались одни только жалкие клочки, дождем посыпавшиеся на крышку пюпитра.
-- Ха, ха, ха, ха! -- заливалась новым взрывом громкого смеха Аннибал, -- вот тебе и премированное сочиненьице! Повесь его теперь на стену в рамке, поднеси начальнице, прочти на вечере. Ха, ха, ха, ха!
И она в сопровождении Незабудки, с тем же громким хохотом выскочила из класса, предварительно отвесив мне глубокий насмешливый реверанс, Я слышала еще долго не затихавшие голоса их в коридоре, топанье их ног и непрерывный веселый смех... Слышала и едва решалась поверить тому, что все пережитое мной только что, было не сном, не игрой расстроенного воображения, а действительностью, правдой.
Я так углубилась в острое и мучительное переживание только что происшедшей сцены, что не заметила как чья-то высокая фигура осторожно вошла в класс, тихо, очевидно, на цыпочках приблизилась ко мне и я очнулась только от прикосновения чьей-то руки к моему плечу.
-- Что с вами, Гродская? Зачем вы здесь, когда весь институт обедает в столовой, и что значат эти клочья бумаги перед вами на столе?
Лидия Павловна Студнева, неожиданно вошедшая в класс, говорила непривычным ей строгим голосом, её выпуклые глаза смотрели мне в лицо пытливо вопрошающим взглядом.
-- Ага! Бот оно когда может быть возмездие! -- мысленно произнеслось в моей голове, -- вот когда я могу предать моих врагов и примерно наказать их за причиненное мне горе. Стоит только чистосердечно рассказать обо всем только что происшедшем классной даме и строгая кара постигнет виновных.
У меня даже сердце забилось в груди от несвойственного ему чувства злостного торжества и недоброй радости... -- Сейчас! Сейчас, -- мысленно твердила я, наступит минута расплаты и берегитесь Зверева и Аннибал!
-- Зачем вы здесь в такой неурочный час, Гродская? Что же вы не отвечаете мне? -- снова зазвучал в моих ушах голос Лидии Павловны, -- и скажите же что значат эти разорванные клочки бумаги?
И так как я все еще продолжала стоять и молчать в неописуемом смятении, Студнева взяла один из лоскутков бумаги и близко поднеся его к своим выпуклым глазам, прочла:
"III-й класс. Сочинение Гродской. Путь жизни".
Неожиданность была так велика, что Лидия Павловна как бы онемела от изумления в первую минуту. Потом, все более и более недоумевая спросила снова:
-- Что это значит, Гродская?.. Ваше сочинение?.. Ваше прекрасное сочинение разорвано на мелкие куски? Кто осмелился сделать это?
"Зверева и Аннибал, Зверева и Аннибал," -- хотела я выкрикнуть в голос, криком торжествующей злобы, -- "Зверева и Аннибал разорвали его, уничтожили так предательски подло и гнусно!"
И мои губы раскрылись уже, готовясь произнести ненавистные мне имена девочек. Вдруг, неожиданно, милое, доброе и кроткое лицо моего отца, изображенное на портрете, глянуло на меня своими честными, задумчивыми глазами.
-- Лиза, моя Лиза, будь великодушна, моя любимая, моя родная, -- казалось, говорило это лицо, эти глаза, ясные, как у ребенка.
Вся душа моя затрепетала... Заныла одним горячим желанием доставить приятное дорогому усопшему, который я была уверена смотрел на меня с неба в эти минуты. Ответить добром за зло, великодушием за предательство и подлость, вот что необходимо было сделать сейчас во имя моего папы, -- и, опустив глаза на пол и багрово краснея, я прошептала чуть слышно в тот же миг:
-- Я сама порвала мое сочинение. Лидия Павловна -- я одна во всем виновата.
И сердце мое забилось усиленным темпом.
-- Вы порвали сами? Но как же вы осмелились сделать это? -- тоном скорее глубокого изумления нежели негодования и гнева строго допрашивала меня воспитательница.
Я молчала. Только все ниже и ниже клонилась моя голова, только ярче и ярче горел на моих щеках предательский румянец...
Лидия Павловна довольно спокойная в начале, этой сцены, теперь уже стала заметно волноваться.
сурово её дрогнувший голос...
Я молчала... Молчала, как рыба и только дышала бурно и тяжело.
-- И зачем, для чего, вы пришли сюда не во время, когда это строго запрещается нашими институтскими правилами? -- все более и более волнуясь продолжала свой допрос классная дама.
Я продолжала молчать... Голова моя начинала кружиться. Глаза застилал знакомый туман...
-- Вы будете мне отвечать или нет? -- уже со всем гневно задрожало над моей головой.
-- Вы упрямы, Гродская! Это новость! -- иронически усмехнулась моя наставница. -- Такая прекрасная ученица, так хорошо воспитанная девушка и вдруг! Нет я положительно не узнаю вас сегодня! Какой демон поселился в вас? В последний раз обращаюсь к вам с вопросом: зачем вы разорвали вашу письменную работу и как вы осмелились явиться сюда в запрещенный час? Вы будете отвечать или нет? Берегитесь, Гродская, у меня немало терпения, но и оно может иссякнуть! Извольте же принести чистосердечное раскаяние или вы будете строго наказаны, я не остановлюсь не перед чем!
И так как я все еще молчала, по-прежнему неподвижно стоя у пюпитра, Лидия Павловна схватила меня за руку и гневно крикнула с покрывшимся теперь багровыми пятнами возбуждения лицом.
-- Передник! Снимите передник сейчас же Гродская, как видите, я умею сдерживать свое слово. Вы останетесь весь день без фартука, а теперь ступайте со мной в столовую обедать!..
И почти сорвав с меня передник, Лидия Павловна небрежно бросив его на скамейку, стремительно вышла из класса, приказав мне следовать за собой. Большего эффекта, нежели тот, которое произвело мое появление в качестве наказанной "без передника", перед всем институтом вряд ли можно было себе представить! Едва я появилась на пороге столовой, как все головы повернулись ко мне, несколько сот глаз устремились на меня, сотни пар губ зашептали громко:
"отличиться"! А еще говорили, что она святоша! Такой же очевидно, "сорванец", как и мы все грешные! -- переговаривались воспитанницы чужеземки.
Я взглянула на Аннибал и Незабудку. Обе девочки сидели, как на иголках, с горящими ушами и пылающими лицами, избегая моего взгляда. Очевидно, совесть их подсказывала обеим, каким образом я очутилась в роли наказанной. Зато другие ровно ничего не понимая, хлопали глазами, изумленно глядели на меня. У Валентины Муриной в её лучистых глазках стояли слезы и вот, вот казалось каждую минуту, что она разрыдается навзрыд...
-- Что с тобой случилось Лиза? Почему тебя наказали? -- дрожащим голосом обратилась она ко мне.
Я хотела отвечать ей наскоро выдуманную мной причину, но судьба, очевидно, сжалившись над бедной Ло, избавила ее от новой лжи, такой ненужной и бесполезной.
Около нашего стола точно из-под земли выросла Лидия Павловна и строгим голосом проговорила так громко, что ее могли с успехом слышать, и два остальные стола "третьих"...
воспитанницам я одинаково бываю справедлива, и наказываю наравне, тех и других, поскольку они заслуживают этого! -- торжественно заключила свою речь Студнева и отошла к своему обычному месту за первым столом.