• Приглашаем посетить наш сайт
    Карамзин (karamzin.lit-info.ru)
  • Один за всех
    XIV

    От издателей
    Глава: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    12 13 14 15 16 17 18
    Заключение

    Еще потом часто, часто приходил Мишка.

    Зиму проспал в берлоге, сосал лапу, а когда первые теплые лучи растопили, развеяли белоснежную пелену серебряной красавицы-зимы и забегали мутно-веселые, быстрые говорливые ручейки в лесной чаще, пробужденный бурый мохнач пришел к лесной усадебке. Пришел, увидел Варфоломея, заурчал, заурчал, широко раскрыл пасть, точно улыбнулся приветно. Лег у его ног, лизнул горячим влажным языком руку юноши, скулил.

    - Голоден! Голоден!

    Когда находился хлеб в избушке, делился по-братски им с Мишей Варфоломей; когда не было, говорил жалостно:

    - Нету, родимый! И рад бы, да нету!

    Грустно глядел медведь жалобными тоскующими глазами.

    - Так нету, говоришь? - будто спрашивал взглядом.

    - Нету, бедняга милый!

    Тяжело поднимался Мишук. Глядел тоскующим, по-человечьи разумным взором и уходил в чащу, обиженно, печально скуля.

    А иногда оставался. Когда был хлеб, ели вместе под большим развесистым дубом. Потом вместе же сбегали с горы, с маковки и, достигнув родника, пили студеную, весеннюю воду.

    Кроме бурого Мишки бывали и другие гости. Приходили умильные рыжие лисички, хвостиками махали пушистыми, сияли темно-червонными шубками, жеманились будто. Прибегала семейка косоглазых, быстроногих, длинноухих. Водили мордочками, глазками, чесались лапками и прихорашивались. Зайчата кувыркались, пачкали в прошлогоднем гнилом листу чистые белые шубки. Потом внезапно с места бросались и убегали, поспешные.

    Проходил, тяжело ступая, степенный и важный кабан, страшно выставив белые клыки, будто дразнился. Зверьки убегали от дикого, злого страшилища. Спасали свои шкурки. А Варфоломей глядел, как медленно и важно, тяжело идет он мимо лесной усадебки и не чуял страха. Спокойно глядел на него зверь, и он спокойно глядел на зверя. Как два добрые встречные путника, проходили один мимо другого.

    Были и еще гости. Самые частые, хоть и незваные - волки. Эти выли всю зиму, вокруг избушки, дозором обходили усадебку. Горели ярко фонарики их глаз в темноте ночей. Фантастической цепью сверкающих огоньков окружали усадьбу, точно горящим замкнутым кольцом. Но и эти были не страшны. И эти, как верные сторожевые псы, охраняли детское спокойствие молодого отшельника.

    * * *

    Совсем стаяли снега. Зашумели ручьи и лесные озера. Зеленокудрою листвою оделся лес. Пышные гроты построились в чаще. Изумрудные чертоги замелькали в лесной дичи.

    Пряно, млейно и празднично запахли лиловые фиалки. Сладко-дурманно дохнула весна. Апрель - кудрявый мальчик - убежал, играя. Ему на смену запрыгал, запел, закружился розовый май.

    От вздоха весны и улыбки солнца родилось прелестное, майское, розовое дитя.

    Родилось, всплеснуло ручонками, закружилось, засмеялось... Ему откликнулись серебристым звоном ручьи, ему ответила гулким эхом прочих гомонов чаща. Отец-солнце усмехнулся сверху, мать-земля укачивала внизу.

    Светлые, чудные ночи. И трели волшебной серой птички, что зовется соловьем.

    Задумчиво-печальный медвяный аромат ландышей потянулся из чащи, полный неведомой чарующей тайны, тайны короткой цветочной жизни, благоговейных и незримых курений и алмазно-сверкающих рос.

    В такие ночи особенно легко и радостно молится Варфоломей. Окна его церковки раскрыты настежь. Белая ночь влетает, полная светлой чары. Соловей поет. Поет о Том, Кто дал ему этот дар, этот голос, такой сладкий и прекрасный.

    К Тому же Могучему и Доброму летят и мысли Варфоломея. Его покрытые мозолями от постоянной работы руки стиснуты крепко, с мольбою. Грудь дышит бурно, тяжело. Волнение давит вздох. Хочется упасть на деревянный пол церкви и рыдать, рыдать от счастья. Целый день он работал в поле и в своей лесной усадебке. Ставил ограду, тесал бревна, а на заре сеял, сеял на им самим заготовленном поле первые зерна.

    Сейчас, утомленный трудами, он, однако, не чует устали. Он бодр и счастлив. За неимением свечей, зажег лучины в церкви, бересты. Чадят, дымят они, но он не чувствует ни дыма, ни чада. Он счастлив. Он добился всего, чего жаждала душа с детства, он добился большего, нежели желал. Он один здесь в глуши, как свеча, горит перед Богом. Горит молитвой и несгораемым пламенем любви. Он один здесь, далекий, как ничтожный крохотный островок среди океана, молится за всех, за весь мир, за себя, прося отпустить им и себе грехи, заблуждения, обиды...

    И один на груди матери-природы он работает здесь. Он добровольный, скромный работник для своего Великого и Большого Хозяина. Он знает, Варфоломей, что без труда сверхсильного нет подвига. Без трудов бледнеет молитва. И он трудится, как батрак, чтобы угодить Великому Хозяину мира.

    повольготнее. И в храме, и в избе, и в поле. Пусть порадуются и возблагодарят Господа.

    И острое, могучее, неземное счастье охватывает все юное, светлое существо Варфоломея. Горит он весь. Раскрылся снова широко белый, сверкающий, благоуханный цветок его детски-невинной души, и весь он - горячее пламя всеобъемлющей любви к своему Хозяину.

    - Боже, научи меня, что мне сделать, чтобы быть ближе к Тебе? Я - Твой, весь Твой. Приблизь меня еще к Себе, Господи!

    - Падает на пол. Лежит, обессиленный, в полузабытьи...

    Лучины трещат, озаряя скудным светом лица угодников на образах-складнях!..

    Вдруг внезапная мысль, как огонь горячая, обожгла мозг, душу, сердце юного отшельника.

    О! Как он раньше не мог додуматься до этого? Разве он, Варфоломей, не приблизится к Богу таким путем?

    О, эта мысль! Не Сам ли Ты, Всесильный, вложил ее в меня?

    Поднял голову. Схватился за сердце, полное новой светлой тайны.

    - Теперь знаю, знаю, что делать! О, благодарю Тебя, Господи, за эту дивную мысль.

    И упал снова, и плакал, и бился от счастья на полу храма, и готов был умереть по одному знамению Великого, Доброго Всесильного Божества.

     

    От издателей
    Глава: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
    12 13 14 15 16 17 18
    Заключение