-- Что это? Разве приехали? -- и молодая девушка точно проснулась от своего зачарованного сна. Карета остановилась у Царскосельского вокзала. Носильщик предупредительно распахнул дверцу экипажа.
-- Ах, да! Ведь вы еще на даче! -- сообразила Лика и звонко рассмеялась своим детски-искренним смехом.
Мария Александровна, не отрывая глаз следила за дочерью. Нет, положительно с каждой минутой все больше и больше нравилась ей эта милая ласковая, добрая, жизнерадостная Лика.
Когда, по настоянию своего нового мужа Андрея Васильевича Карского, утверждавшего, что столь продолжительное отсутствие из родного дома Лики, может совсем отлучить девушку от родной семьи, она решила выписать дочь, Мария Александровна, успевшая отвыкнуть от своей девочки, не без трепета подумывала об их будущей совместной жизни. Она знала резкий характер тети Зины и чуточку даже побаивалась ее, этой энергичной, быстроглазой, с легкой проседью в гладко зачесанных волосах женщины. Боялась насмешливости тети Зины, боялась ее строгого отношения к людям, боялась ее резких быстрых, но всегда метких и чрезвычайно справедливых суждений. Но больше всего боялась она влияния тетки на Лику, тех же резких суждений могущих проявиться и у молодой девушки, которые были бы слишком странны для ее юных лет.
И вот, ей пришлось приятно ошибиться при первом же взгляде на добрую нежную и мягкую Лику. Мария Александровна успокоилась сразу и прогнала от себя напрасные страхи. Идя под руку с Ликой по платформе Царскосельского вокзала она с горделивым чувством счастливой матери отвечала на поклоны знакомых и в тоже время глаза ее говорили: "Не правда ли, как она хороша? Это -- моя дочь! Моя Лика!"
-- Лика! Вот и наши! Они приехали встретить тебя из Павловска, -- заметив две знакомые мужские фигуры вдали, радостно проговорила Мария Александровна, нежно сжимая руку дочери.
-- Ах!
Девушка ускорила шаг и почти, бегом побежала навстречу приближающимся, но внезапно сообразив, что это неудобно, остановилась, подалась назад и стояла теперь с лицом, залитым краской смущения, розовая, юная, прелестная, как никогда.
-- Petit papa? -- робким застенчивым звуком сорвалось с ее губ, когда перед ней склонилась высокая, представительная фигура безукоризненно одетого в легкий летний костюм штатского, и она привстала на цыпочки, чтобы достать губами до его головы, с которой он снял шляпу.
-- Petit papa! Как я рада!
-- ChХre (Дорогая) Лика! -- Карский выпрямился, поцеловав несколько раз подряд нежные ручку и щечку падчерицы, и молодая девушка могла сейчас рассмотреть выразительное, несколько усталое лицо с тщательно выхоленными баками и честными, суровыми, чуть сощуренными глазами.
-- Мы будем друзьями, не правда ли Лика? -- произнес он снова, -- я, так люблю, так уважаю вашу маму, а вы ее дочь и этим сказано все.
-- О AndrИ !, -- вмешалась Мария Александровна, -- говори "ты" Лике, -- она ведь совсем еще дитя.
-- гa viendra avec le temps si elle, met le permet. (Это придет со временем, если она позволить.), любезно улыбаясь своей несколько холодной улыбкой, отвечал отчим.
-- Лика злая! А меня ты не узнаешь?
-- Боже мой! Толя! Ведь, Толя, правда?
И Лика протянула обе руки молоденькому пажу, который во все глаза смотрел на сестру.
Лика едва узнавала теперь в этом миловидном с черными усиками пажике своего десятилетнего братишку Толю, с которым она не раз, обманув бдительность мисс Пинч, потихоньку от старших, играла в лошадки.
-- Толя, милый Толя! -- и она несколько раз подряд поцеловала брата.
-- Да какая же ты славненькая, сестренка! Настоящая красавица, совсем, как мама, право, вот тебе раз! -- и он шутливо развел руками.
И впрямь Лика была очень хороша собой. Снежно белое личико с тонким, породистым носиком, несколько припухлые розовые губки, большие, чистые, серые глаза, добро и мягко сияющие из под темных прихотливо изогнутых бровей; длинные черные ресницы, делающие глаза значительнее и темнее; и целый сноп белокурых волос с золотистым отливом, все это давало одно чудесное и гармоничное целое. И при всем этом неподражаемая простота во всех движениях, бессознательная грация и какое-то врожденное благородство осанки дополняло ее существо.
-- Премилая ты, милая сестреночка! -- с искренним восторгом проговорил еще раз Анатолий, не спуская с сестры восхищенного взора, своих веселых, жизнерадостных глаз.
Но Лика почти не слышала и не чувствовала того, что происходило вокруг нее.
Словно во сне, как зачарованная, шла она опираясь на руку брата, отвечая бессознательными улыбками на общие взгляды, обращенные к ней.
И снова сквозь тот же сон говорила она с кем-то, кого подвел ей отчим, пожимала чьи-то протянутые ей руки и улыбалась, но кому улыбалась она решительно не различала и не понимала сейчас.
В том же зачарованном сне провела Лика те три четверти часа, которые перенесли ее из Петербурга в Павловск, и очнулась только лишь перед решеткой, отделяющей их дачу от пыльного Павловского шоссе, расположенную совсем поблизости парка.
-- Пойдем к Рен! -- тут же предложил ей Толя и, подхватив сестру под руку, чуть ли не бегом помчался с ней по прямой, как стрела, усыпанной мелким гравием, дорожке сада.
Лика невольно отступила, смущенная неожиданностью встретить здесь в саду такое большое и блестящее общество.
На гладко утрамбованной садовой площадке, окаймленной со всех сторон зелеными лужайками, с коротко подстриженным на них изумрудным газоном, и усеянными здесь и там куртинами с душистыми садовыми цветами, гелиотропом, резедой, горошком, левкоем и розами, несколько человек играло в лаун-теннис. Высокая сетка разделяла площадку по самой средине на две равные части и вокруг этой сетки, по всем углам эспланады, группировались играющие.
Тут были два пажа, тоненький шатен и довольно плотный блондин, оба юноши по восемнадцатому году, товарищи Толи и длинный, как жердь, штатский в каком-то необычайном спортсменском костюме, позволявшем видеть его затянутые в шелковые чулки тощие ноги. Сам он имел очень надменное и самодовольное выражение лица, увенчанного рыжими баками и усами.
Не обратив внимания на присутствующих незнакомых людей, Лика так и впилась глазами в одну из двух барышень, находившихся тут же.
Сомнений не было. Подле мисс Пинч, ни мало, ни капли не изменившейся в эти восемь лет разлуки с Ликой, стояла старшая из сестер Горных. Впрочем, Лика скорее догадалась, нежели узнала сестру.
Высокая, с длинными костлявыми руками и ногами, с некрасивым надменным лицом и белокуро-пепельными, гладко зачесанными волосами, двадцатилетняя Ирина Горная казалась старше своих молодых, почти юных лет. Краски молодости, казалось, никогда не оживляли этого длинного лица; глаза давно потеряли свой детский радостный блеск, или даже вернее, и не были знакомы с тем ярким блеском, который так присущ молодости. На ней были надеты короткая клетчатая юбка и английская рубашечка с мужской крахмальной манишкой, заканчивавшейся тугим стоячим воротником с черным галстуком. На голове блинообразная спортсменская фуражка, на ногах желтые туфли без каблуков.
Помахивая ракеткой и сильно раскачиваясь на ходу, Ирина подошла к сестре.
-- Очень рада! -- процедила она сквозь зубы, сильно, энергично встряхивая худенькие пальчики Лики и, подставляя ей в то же время, свои щеки для поцелуя. Потом, еще раз, проговорила уже по-английски: -- очень рада тебя видеть, сестра!
-- Реночка! Дорогая! Сколько лет не видались! -- восторженно восклицала младшая Горная, покрывая лицо Ирины бесчисленными поцелуями.
Та спокойно выслушала это горячее приветствие, потом, обернувшись назад, в сторону играющих, негромко произнесла по-английски:
-- Мисс Пинч! Это моя сестра Лика; вы не узнали ее?
Мисс Пинч, сухая, пожилая особа с тщательно причесанными седыми волосами, приблизилась ко вновь прибывшей и с любезным вниманием приветствовала ее.
-- Это ваша сестра, Рен? -- послышался в туже минуту за плечами Лики веселый молодой голосок, и перед ней предстало смеющееся, оживленное личико с потешным пуговицеобразном носиком, точно вспухшим ртом и крошечными черными, быстрыми как у мышат, глазками. -- Бэтси Строганова, -- отрекомендовало себя смеющееся существо, -- собственно говоря, Лиза Строганова, если хотите, но Рен пожелала превратить меня в Бэтси, и я -- самая ревностная поклонница и последовательница Рен, хотя столько же похожа на англичанку, как...
-- Как я на любезнейшего мистера Чарли! -- вставил не отходивший от сестры все это время Анатолий.
серьезно. Monsieur Толя! Однако, представьте же m-lle Лике наше общество!
-- Вы правы! -- с новым шутливым поклоном, подхватил Анатолий, -- и я начинаю с вас. Елизавета Аркадьевна Строганова, так безжалостно превращенная в мисс Бэтси нашей достоуважаемой сестрицей, -- достойный потомок тех знаменитых Строгановых, которые помогли Ермаку покорить Сибирь или которых покорил Кучум вместе с Сибирью... Что-то в этом роде! -- присовокупил молоденький паж, дурачась.
-- Но вы невозможны, monsieur Анатоль, -- захохотала Бэтси.
-- Простите меня, мадемуазель! -- серьезно-деловитым тоном заключил Анатолий.
-- Барон Чарли Чарлевич, -- минутой позднее продолжал он докладывать несколько смущенной всем этим шумом Лике, -- барон Карл Карлович Остенгардт, -- указывая на штатского, добавил он уже громко.
Длинный барон с чувством собственного достоинства почтительно поклонился молодой девушке.
-- Мои закадычные друзья Боря Туманов и Федя Нольк, -- продолжал Анатолий, подводя к сестре обоих своих друзей, пажей. -- Теперь все мы, кажется, знакомы! -- со вздохом облегчения проговорил молодой человек.
-- Хотите партию? -- продолжала маленькая Бэтси, протягивая Лике свою ракетку.
-- Нет, нет, -- поторопилась отказаться та, -- если позволите, я буду лучше издали следить за игрой. Я несколько устала с дороги!
-- А разве ты не хочешь переодеться? -- шепотом спросила Рен, вскидывая на сестру свои безцветные глаза.
-- Разумеется! -- поспешила ответить та.
Мисс Пинч предупредительно предложила свои услуги проводить Лику в ее комнату. Через две-три минуты она открыла молодой девушке какую-то дверь и Лика очутилась в прелестном гнездышке, обитом светло-розовым крепом, с мебелью в стиле Помпадур, усеянной пестрыми букетиками по нежному розовому фону. Всюду, словно ненароком, были разбросаны крошечные по объему диваны, креслица, пуфы, ширмочки и козетки.
Во всю комнату был разостлан пушистый ковер, в котором преобладали самые нежные цвета и оттенки. Небольшой с инкрустациями дамский письменный столик стоял у окна, наполовину занавешенного белоснежной занавеской: в одном углу комнаты помещался задрапированный розового цвета материей прехорошенький туалетный столик. В другом углу высился зеркальный шкаф; неподалеку от него находились ширмочки с изображениями маленьких маркиз и маркизов; ширмочки скрывали белоснежную кровать, отгороженную ими. И всюду: на этажерках, на туалете, на столиках -- ютилась целая масса красивых безделушек из хрусталя, фарфора и бронзы.
Лика, привыкшая у тетки к простому, безо всякой роскоши образу жизни, молча отступила в удивлении и восторге при виде всех этих очаровательных вещиц. Ей даже диким показалось, что вся эта сказочно-красивая обстановка будет отныне принадлежать ей, одной ей; только она, а ни кто другой -- обладательница всего этого очаровательного гнездышка, похожего на бонбоньерку.
-- Ах, Господи! -- могла только тихо проговорить Лика и, как ребенок, всплеснула руками.
-- Что, крошка, нравится тебе все это? -- послышался знакомый голос за ней, и Мария Александровна, успевшая уже переодеться во что-то чрезвычайно легкое, белое и изящное, протянула дочери обе руки.
Лика с жаром приникла к ним губами, целуя их.
-- Я не знаю, как отблагодарить вас, мама! -- горячо вырвалось у нее, -- за все, что вы сделали мне.
-- Очень рада, что тебе нравится все это. Будуар отделан по моему вкусу. У княжны Столпиной точно так же. Я хотела отделать так твое гнездышко в Петербурге, на городской квартире, но побоялась, что моя девочка почувствует себя неуютно на даче. Все это в город всегда можно перевезти. А здесь, по крайней мере, на первых порах тебе понравится твой уголок и ты почувствуешь себя хорошо и приятно в домашней обстановке.
-- Ах, мама! Как вы можете так думать! Я и без этого... Так ужасно счастлива вернуться домой и увидеть вас, мама, и всех наших!
-- Милая девочка! -- нежно пригладив выбившуюся прядь волос на голове Лики, произнесла Марья Александровна. -- Однако, тебе, следует переодеться Лика. Я позвоню Фешу, она поможет нам.
Молодая, очень расторопная с виду горничная в ослепительно белом переднике и чепце появилась на пороге.
-- Вы будете служить младшей барышне, Феша! -- деловым тоном произнесла хозяйка дома.
-- Ах, ведь я и забыла. Мои вещи отправлены на городскую квартиру, -- спохватилась вдруг Лика, -- и мне не во что переодеться сейчас.
Мария Александровна чуть заметно улыбнулась с лукавым видом.
-- Об этом мы здесь уже позаботились с Фешей, детка, без тебя, -- успокоила она дочь, я, в письме к тете Зине, осведомилась о мерке для твоих платьев и, получив ее, тотчас же заказала тебе заочно несколько костюмов на первое время, по крайней мере.
И, приказав горничной сейчас же принести все наряды, Мария Александровна нежно обняла бросившуюся ей на грудь Лику.
-- Мамочка! Мамочка! Чем я заслужила все это? Господи! -- восторженно лепетала та, осыпая шею, лицо и руки матери градом исступленных поцелуев, -- подумайте только, я, -- точно скромная Сандрильона, которую добрая волшебница превращает в нарядную принцессу, по мановению волшебного жезла! Точно в сказке! Чем мне отблагодарить вас за все ваши заботы обо мне, мама? Скажите, чем?
-- Чем? -- и Мария Александровна чуть прищурила на дочь свои живые серые глаза; -- люби меня немножко, чуточку люби, детка... Ну, хоть наполовину меньше, нежели тетю Зину, и я буду вполне счастлива этим.
-- Мама! -- с искренним порывом вырвалось из груди Лики. -- Боже мой, да кого же любить-то как не вас, мама, красавица моя! Да я вас и без всех ваших подарков всегда любила. И как любила-то еще, Господи! Как я постоянно думала о вас мама! Знаете ли, что вы мне всегда представлялись каким-то неземным существом, какой-то волшебницей, право! Доброй феей. Я всегда гордилась тем, что я -- ваша дочь. Ангел мой! Когда синьор Виталио как-то сказал, глядя на вашу фотографическую карточку, что вы похожи на Мадонну, я поцеловала у него руку за это. Тетя Зина, помню еще, выбранила меня тогда за излишнюю экзальтированность, и сентиментальность, но, если бы он еще раз сказал это, я еще раз поцеловала бы, да...
-- Ты очень любишь тетю Зину, моя дорогая? -- осторожно осведомилась у дочери Мария Алексанровна.
-- Очень!
-- Больше, чем меня?
-- Как можете вы, так говорить мама! -- начала Лика, и ее голос дрогнул затаенными слезами.
-- Люби меня, детка! Люби меня больше всех в мире больше всех, моя Лика! -- взволнованно произнесла Карская, привлекая молодую девушку к себе на грудь, -- согрей меня твоим чувством, моя крошка, девочка моя ненаглядная! Дай мне это, чего я так долго была лишена.
-- Мама, мама! А разве Рен и Толя?..
-- Молчи! Молчи, Лика! Они правы может быть, по-своему. Мои дети оба хорошие, добрые милые, но они не умеют быть ласковыми вообще, а я так ищу детской, нежной ласки!
Глаза Марии Александровны увлажнились слезами; ее лицо раскраснелось. Она поднесла платок к глазам и тяжело дышала в ожидании ответа дочери.
и прекрасны так ласковы, и нежны, чудная моя мамочка и я так люблю вас, так сильно люблю!
-- Лика моя, растроганно произнесла Мария Александровна, -- ты не поверишь, как много дал а ты мне счастья и тепла своими словами! Господь да благословит тебя за это, моя милая девочка! О, мы будем с тобой большими друзьями! Неправда ли? Я чувствую это, я обрела, наконец, друга в моей дочурке, искреннего и неподкупного друга. Дорогая моя не заменимая крошка! -- и Мария Александровна поспешно стерла следы слез со своего красивого, доброго лица.
Когда в комнату вошла Феша с целым ворохом юбок и лифов, она уже улыбалась привычной улыбкой светской женщины и, зорко следя за движениями горничной, с ловкостью и проворством раскидывавшей все эти воздушные костюмы и украшения по козеткам и креслам изящного будуара и уже совершенно лишенным недавнего волнения голосом произнесла:
-- Ну! Ну, посмотрим, что ты, выберешь одеть на сегодняшний день, моя милая девочка?
Но Лика, еще не успевшая опомниться от только что происшедшей сцены, еще исполненная сладкого чувства, горячего влечения к матери, стояла растерянная и взволнованная посреди этого царства кисеи, лент, воланов и кружев и устремив свой взгляд на красивое лицо матери, которое она так привыкла любить, за тысячи верст расстояния отсюда всем своим сердцем, всей душой.
-- Ну, ну, выбирай же, что тебе надеть сегодня, моя птичка, а то мы не покончим до самого вечера, пожалуй с этим вопросом.