• Приглашаем посетить наш сайт
    Грин (grin.lit-info.ru)
  • Особенная
    Глава VII

    Глава: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17
    18 19 20 21 22 23 24

    Было около двух часов солнечного сентябрьского дня, когда Карская, в сопровождении Лики, поднималась по застланной коврами лестнице, ведущей в роскошное помещение большого дома особняка на Миллионной, где жили две пожилые двоюродные сестры, две светские барышни княжны Столпины. Обеих звали одинаково Дарьями, и обе имели сокращенные имена Дэви в большом свете. Обе княжны Дэви были большие филантропки и им исключительно принадлежала благая мысль устройства общества "защиты детей от жестокого обращения". Обе княжны Дэви очень гордились своим делом. Им посчастливилось привлечь в председательницы высокую попечительницу принцессу Е. в члены общества многих светских дам и барышень из лучших семейств.

    -- Мы выбрали неудобное время для нашего заседания, однако, -- произнесла Мария Александровна, когда, она и Лика остановились перед большим трюмо в княжеском вестибюле, чтобы поправить шляпы, -- теперь не "сезон" и большая часть публики, многие члены нашего общества разъехались в Крым и заграницу, присутствовать будут очень немногие из дам. А главное, жаль, что не придется тебя представить принцессе Е.; она прибудет в Петербург, только в октябре месяце... А то мне очень кстати было бы похвастать своей хорошенькой дочуркой, -- улыбкой закончила Карская эту маленькую тираду.

    Лика вся смущенная похвалой матери и предстоящим ей новым знакомством со светским обществом, только молча ласково-ласково улыбнулась в ответ на слова Марии Александровны.

    Посреди большого, светлого зала, посреди которого стоял длиннейший стол, покрытый зеленым сукном, сидело большое дамское общество.

    Лика с матерью немного опоздали на заседание, которое уже началось.

    -- Мы думали, что вы не будете и уже отчаялись вас увидеть. Bonjour, madame! O, la belle crИature! C'est mademoiselle votre file, u'estce pas? Mais eu voila beautИ, a perdre la tЙtЙ. ( -- Здравствуйте! О какое прелестное существо -- это ваша дочь? На она умопомрачительно хороша собой.) -- полетели им на встречу приветливые любезные возгласы.

    -- Можно вас поцеловать, малютка? -- и маленькая полная пожилая, но подвижная чрезвычайно женщина, лет сорока пяти заключила смущенную Лику в свои объятья. -- Княжна Дэви старшая, -- предупредительно отрекомендовалась она молодой девушке, -- и вот княжна Дэви младшая, моя кузина, -- быстро подведя Лику к Красивой смуглой тоже пожилой даме с усталым печальным лицом добавила: -- Прошу нас любить и жаловать, как своих друзей.

    -- Покажите-ка мне ее, моя красавица, покажите-ка мне сокровище ваше! -- послышался в тот же миг с противоположного конца стола громогласный, совсем не женский по своему низкому тембру голос.

    Лика вздрогнула от неожиданности и подняла глаза на говорившую.

    Это была громадного роста женщина с совершенно седыми волосами, с крупным некрасивым лицом, полным энергии, ума и какой-то, как бы светящейся в нем ласковой необычайной доброты.

    -- Баронесса Циммерванд! -- спешно шепнула Лике княжна Дэви старшая и подвела девушку к баронессе.

    -- Славная у вас девочка, моя красавица! -- одобрительно загудел по адресу Марии Александровны бас титулованной великанши. -- Хотелось бы мне очень, чтобы она с моими Таней и Машей знакомство свела покороче. А то они уже со старыми подругами и все переговорить, да и перессориться успели!

    -- Ах, maman! -- в один голос, как по команде, соскочило с губ двух уже не молодых барышень, с нескрываемым недовольством вперивших в лицо матери свои вспыхнувшие смущением глазки, -- вы уж скажете, тоже!

    Лика сконфуженно пожала руку обеим баронессам и поспешила подойти к крошечной старушке с собачкой на руках. Эта старушка, как узнала Лика из слов княжны Дэви старшей, была отставная фрейлина большого двора, жившая теперь на покое. Звали ее Анна Дмитриевна Гончарина.

    По соседству с ней сидела высокая, длинная и худая девушка, племянница ее, Нэд Гончарина, отравлявшая всем и каждому существование своим злым языком. Она сухо приветствовала Лику.

    Обойдя прочих дам, молоденькая Горная опустилась на указанное ей место между худенькой Нэд и княжной Дэви старшей, понравившейся ей сразу своим симпатично-грустным видом и большими печальными глазами.

    Княжна Дэви старшая позвонила в серебряный колокольчик, заявляя этим, что заседание открыто.

    -- А князь Гарин? Разве он не будет? -- спросила Мария Александровна, вопросительным взором обводя собравшееся общество. -- Он так занят своей приемной дочуркой, этой маленькой дикаркой, что благодаря ей частенько манкирует своими обязанностями.

    -- С некоторых пор он совершенно игнорирует нашим обществом, -- недовольным голосом произнесла баронесса. -- Заперся дома и всячески ублажает свою дикую маленькую воспитанницу.

    -- Вы правы как и всегда, ma tante! Сейчас только убеждал Хану заняться французским чтением с ее гувернанткой! -- произнес с порога залы красивый мужской голос.

    "Точно поет!" -- разом мелькнула быстрая мысль в голове Лики при первых же звуках этого голоса, и она подняла глаза на говорившего.

    Это был невысокий, тонкий и чрезвычайно изящный человек лет сорока в безукоризненно сидевшем фраке, с сильной проседью в волнистых волосах, с ясным смелым и добрым взором больших темных глаз, с несколько усталой усмешкой и опущенными углами рта, и с какой-то тихой печалью в чертах лица, во взгляде и в самой этой усмешке.

    Когда Гарин улыбнулся, показав ослепительно белые зубы, Лике он напомнил синьора Виталио, ее далекого друга.

    -- Тетушка-баронесса права, я, действительно, был занят Ханой все это время! -- повторил еще раз князь, входя в комнату и красивым движением головы и стана склонился в одном общем поклоне перед дамами. Потом, он бросил портфель, который держал в руке, на сукно стола и, тут только, заметя Лику, поклонился ей отдельно, официальным поклоном незнакомого человека, который в силу необходимости обязан быть представленным ей.

    -- Князь Гарин! -- произнесла соседка Лики, в то время когда девушка отвечала смущенным наклонением головки в ответ на его молчаливое приветствие.

    "Это -- тот самый, который поет так хорошо" -- вспомнила Лика относящиеся к князю слова ее брата Анатолия.

    Несколько дней тому назад, когда дело концерта в пользу общества было уже решено и Мария Александровна дала свое согласие Лике участвовать в нем, Анатолий, стараясь успокоить светскую щепетильность матери, сказал:

    -- Отчего бы и не выступить Лике в качестве певицы, я не понимаю. Ведь, сам князь Гарин -- настоящий аристократ по крови и рождению, а дал вам свое согласие, мама, участвовать со своими песнями в вашем концерте, -- и тут же попутно рассказал своей сестре, как дивно поет эти песни князь Гарин, каким успехом пользуются они у избранной публики их круга.

    Лике князь понравился сразу своим открытым добрым лицом и смелыми проницательными глазами, где было много открытого благородства, честности и доброты. Баронесса Циммерванд ласково поглядывала на своего племянника.

    -- Утомился, небось, с Ханой. Все балуешь свою любимицу, вот и поделом тебе! Назвался груздем -- полезай в корзину... -- проговорила она шутливо, похлопывая по плечу князя.

    -- В кузов! -- в один голос поправили ее обе юные баронессы, ее дочери.

    -- Ну и в кузов! -- ворчливо пробурчала их мать своим басом, -- точно я не знаю сама, что в кузов. Обрадовались, что мать в ошибке уличить могли. Вы, детка, не удивляйтесь, -- неожиданно обратилась она к Лике, -- что они меня ловят на словах. У меня хоть и фамилия немецкая, да и супруг -- настоящий немецкий барон, а я вот взяла да и стала на зло всему -- русской. Щи да кашу люблю до смерти, "габерсупы" немецкие разные и всякие там миндальности терпеть не могу, а по-немецки знаю два слова лишь: "Donnerwetter" (гром и молния) да "клякспапир" еще, и ничегошеньки больше. Честное слово.

    -- Клякспапир -- не немецкое слово, -- пискнула одна из баронесс, которую звали Машенькой.

    -- Эх, умна! Эх, умна, матушка! -- так и набросилась старуха Циммерванд на дочку, в то время как князь Гарин, обе княжны Столпины и Лика громко и весело рассмеялись шутке старухи.

    -- Silense, mesadames! (Тише, дамы!) -- внезапно прозвучал голос Марии Александровны, занимавшей сегодня место отсутствующей председательницы, принцессы Е.

    с ними.

    В ушах Лики замелькали имена и фамилии то смешные, то звучные и красивые, то самые обыкновенные, каких можно много встретить на каждом шагу.

    -- Двадцать человек детей! -- присовокупил секретарь общества, закончив чтение отчета.

    -- Вы справлялись насчет их бумаг, князь? -- спросила его старшая из хозяек дома.

    -- Как же, как же! Был даже лично, -- поклонившись в ее сторону по-французски ответил тот.

    -- А ты по-русски говори. Нечего тут французить. Господи! Совсем они все свой родной язык загнали! -- накинулась на него неугомонная баронесса. -- Что это? Минуты без французского кваканья прожить не могут, -- возмущалась она ни то шутливо, ни то серьезно.

    -- Слушаю, ваше превосходительство! -- вытягиваясь в струнку перед теткой, шутя отрапортовал племянник.

    -- А есть дети, которые сами пришли, Арсений? -- обратилась княжна Дэви старшая, повернув голову к высокому представительному лакею, обносившему в эту минуту чаем общество, помещавшееся за столом.

    -- Есть, ваше сиятельство, как же! Мещанка Федосья Архипова в кухне дожидается, сидит. Просит позволения войти. Девочка, этак лет четырнадцати, от "мадамы" убегла, от модистки... Говорит били ее там шибко, жизни не рада была своей.

    -- Зови же ее, Арсений! Зови скорей! -- приказала княгиня Дэви лакею.

    Тот бесшумно удалился, ступая по ковру мягкими подошвами, и через минуту снова появился в сопровождении чрезвычайно миловидной девочки с наивным бледным личиком и испуганными детскими глазами.

    -- Какая хорошенькая! -- успела шепнуть княжна Дэви младшая, наклонившись к уху Лики. -- Просто картинка! И такую бедняжку они могли обидеть!

    Однако, "картинка" была далеко не в приятном настроении духа от внимания стольких нарядных и важных барынь. Она пугливо смотрела на них исподлобья своими детскими глазами и, то и дело закрываясь рукавом кофты, стыдливо краснела и потупляла глаза.

    -- Не бойся, милая, подойди сюда, -- ласково обратилась к ней хозяйка дома.

    Но Феня Архипова только метнула на нарядную барыню тем же смущенным и испуганным взором и приблизилась лишь по новому приглашению к зеленому столу.

    -- Как тебя зовут, мой голубчик? -- обратилась к Фене Архиповой, княжна Дэви старшая.

    -- Федосьей-с, феней звать, отвечала та и вспыхнула до корней волос.

    -- Чем недовольна, на что нам жалуешься, голубушка? -- обратилась Мария Александровна к Архиповой.

    По свеженькому личику Фени пробежала судорога; оно разом искривилось в плачущую гримасу, и прежде чем кто-либо мог того ожидать, девочка с громким рыданием упала к ногам старшей княжны, сидевшей у края стола, и запричитала, всхлипывая, как маленький обиженный ребенок:

    -- Барыня... Голубушка... Родненькая... Да, что же это такое! Да сколько же времени это продолжаться будет. Господи! Что за напасть такая! Ведь били меня, так били у мадамы нашей, чуть что не пондравится ей самой, али мастерицам, за волосы, либо за ухо трепали. А реветь зачнешь, еще того хуже осерчает хозяйка, грозилась и вовсе в гроб вогнать... Ну я и прибежала сюды, значит, потому, как слыхала, что заступятся здесь, -- всхлипывала Феня.

    -- А что же ты слышала? -- вмешалась старая баронесса, обращаясь к девушке.

    Плач Фени разом прервался. Глаза блеснули, она поборола остаток робости и смущения и доверчиво взглянув на старуху, она сказала:

    "обчество" собирают такое, в котором обиженных детей в приют определяют, али на места, Услыхала, значит, и побегла сюда кряду, тишком побегла, чтобы никто не узнал. Думала не здеся, выгонят, -- чуть слышно закончила девочка свою сбивчивую, расстроенную речь и вдруг бухнула снова на колени и снова заголосила истошным голосом.

    -- Барыньки! Миленькие! Хорошие, пригожие, -- не гоните меня отселева. Дайте мне от колотушек и щипков отойти; заступитесь за меня, ласковые хорошие! Места живого на мне нет, вся в синяках хожу от щипков да палок. Господа милостивцы заставьте за себя Бога молить! Родненькие! Добренькие! Заступницы вы наши! -- и совсем припав лбом к паркету, Феня пуще зарыдала отчаянными рыданиями измученного, в конец обездоленного, ребенка.

    Все присутствующие были очень потрясены и взволнованы этим неподдельным порывом детского горя.

    Старая баронесса Циммерванд налила воды из графина в стакан, стоявший тут же на столе и подала его своему племяннику Гарину. Тот встал со своего места и передал воду плачущей девочке.

    Мария Александровна сочувственно покачивая головой, первая прервала молчание.

    -- Mesdames et monsieurs! (Дамы и господа!), -- прозвучал под сводами нарядной большой комнаты ее звучный, красивый голос. Она обвела всех присутствующих взволнованным взглядом. -- Эта бедная девочка нуждается в немедленной защите. Нам необходимо записать все то, что она сейчас говорила здесь, необходимо тотчас же навести подробные, верные справки, о жестоком обращении с ней хозяйки мастерской и ее помощниц.

    -- Непременно навести справки -- в один голос произнесли обе княжны Дэви, а за ними и остальные дамы.

    -- Успокойся, девочка, -- обратилась затем старшая княжна к продолжавшей все еще плакать и всхлипывать Фене, -- утри; свои слезы и возвращайся с Богом в мастерскую, а завтра мы пришлем полицию к твоей хозяйке. Поедет князь наш секретарь за тобой и велит сделать протокол о дурном с тобой обращении. А затем возьмет тебя уже оттуда совсем и ты уже никогда туда не вернешься больше.

    -- Да, да, глухим старческим голосом проговорила фрейлина, тетка Нэд, -- ты потом туда никогда уже не вернешься больше. -- Иди же с Богом, крошка, и да хранит Он тебя!

    При этих словах, Феня снова округлившимися от ужаса глазами взглянула на теснившихся за зеленый столом присутствующих.

    -- Как назад? проронили ее побелевшия губы, -- да как же я могу назад-то таперича вертаться? Да она, хозяйка моя, до полусмерти изобьет меня, лиходейка, за то, что без спросу от нее убегла.

    -- Что ты! Что ты, девочка! Да ктоже ей позволит сделать это! -- произнесла Мария Александровна, гладя Феню по головке, -- да мы Арсения с тобой снарядим в мастерскую. Она не посмеет пальцем тронуть тебя, не то, чтобы бить.

    -- Как же не посмеет! -- неожиданно резко, почти в голос выкрикнула Феня, -- так и спросила она позволения у вас! До смерти заколотит таперича, до утра не дожить мне, коли к ней вернуться! И она опять запричитала слезливым, протяжным голосом, плаксиво растягивая отдельные слова:

    -- Барыньки, голубоньки, милые, родненькие... Оставьте вы меня у себя здесь... Ради Христа Спасителя, я на кухне побуду, убирать посуду повару пособлю... Я умеющая, ни какая-нибудь лентяйка, не дармоедка какая! Вот вам Христос заслужу вам за вашу доброту.

    Все молча потупились при этих словах взволнованной девочки. Всем было бесконечно жаль Феню.

    Никто ни высказывал волновавших в эти минуты душевных настроений, но далеко не спокойно было в сердцах всех собравшихся здесь людей.

    Бледная, без кровинки в лице, сидела Лика на своем месте. В продолжении всей этой тяжелой сцены, она была как на иголках. Ей было бесконечно жаль эту бедную жалкую плачущую Феню и она искренне негодовала в глубине души на всякие правила и уставы общества, которые мешали вырвать сразу маленькую жертву из рук ее мучителей.

    Когда же бедная девочка вне себя от волнения зарыдала еще громче, еще сильнее, сердце Лики замерло от боли сострадания и жалости к ней.

    Какая-то горячая волна прилила к сердцу молодой девушки и захлестнула ее с головой. Какое-то мучительное чувство, нестерпимое по своей остроте переживаний заставило Лику привстать со своего места и задыхаясь, не помня себя проговорить:

    -- Ах, нет! Нет! Не делайте этого не делайте, ради Бога! Это жестоко! Не надо ждать до завтра! Оставьте ее сегодня у вас!

    Худая, тонкая Нэд теперь поднялась со своего места:

    -- Ты просишь чересчур многого уже, моя милая! -- проговорила она сухим деревянным голосом обращаясь к Фене -- не забудь, что наше общество должно твердо выполнять раз и навсегда установленное правило: прежде нежели взять откуда бы то ни было обиженного злыми людьми ребенка, мы должны навести справки о нем, затем отправить дитя к его "обидчикам" для составления протокола и тогда только можно будет взять тебя от твоих угнетателей, тогда, но не раньше! -- ледяным тоном заключила она.

    -- Убьет она меня, бесприменно убьет, -- скажет: "Господам нажалилась, потихоньку от меня бегаешь, так-то" и забьет до смерти, пока что, до завтра-то не слушая никаких доводов и увещаний, по прежнему шептала в смертельной тоске Феня.

    -- Ах, какая ты скучная, однако, девочка вмешалась сидевшая княжна Дэви, -- сказано тебе: ты можешь идти спокойно, тебя проводит лакей и пристращает твою хозяйку, а завтра...

    Но Феня и не дослушала того, что ей обещано было княжной завтра. Жестом отчаяния всплеснула она руками и крикнула уже в голос:

    -- Увидите, до смерти забьет она меня! -- и как безумная бегом бросилась из залы заседания.

    Гробовое молчание воцарилось в зале после ее ухода. Все дамы застыли, как мраморные изваяния, на своих местах. Темные брови высоко поднялись на красивом лице Марьи Александровны Карской и Лика услышала, сдержанное: -- "Какая мука" долетевшее до ее ушей. Что было потом, Лика едва ли запомнила впоследствии... Волнуясь и спеша, она снова поднялась со своего места, сознавая только одно: она не могла молчать. Ей надо было высказаться во что бы то ни стало. Волна, прихлынувшая бушующим потоком к сердцу молодой девушки окончательно поглотила ее. Дрожащая, бледная стояла она теперь, опираясь руками о края зеленого стола и из ее маленького ротика внезапно полилась горячая речь в защиту убежавшей из зала Фени:

    -- Так нельзя! Нельзя! -- захваченная своим волнением, пылко говорила, торопясь и несказанно горячась Лика: -- вы доводите до полного отчаяния таким отказом бедную девочку. Поймите одно: она же говорила, ей нельзя возвращаться в мастерскую, хозяйка ее там прибьет до смерти. Кто знает? Еще могут ее искалечить побоями. Ведь она просила ах, как просила оставить ее здесь... Верните же ее... Нельзя ее пускать! Господи! Господи! Как страшно все, это! До полусмерти забьют неповинного ребенка. Что тогда будет со всеми нами? Да наша совесть замучает нас всех, членов общества защиты от жестокого обращения с детьми! Разве мы ее защитили эту Феню? Разве мы сделали для нее все, что надо было... Завтра уже может быть поздно будет. Завтра. Да если бы я, кажется... Господи... Не знаю только, только...

    Лика не договорила. Крупные слезы, все время наполнявшие ее большие серые глаза, медленно выкатились из них и повисли на длинных ресницах.

    Едва только она закончила свою так неожиданно вырвавшуюся из уст ее пылкую речь, как тотчас же, вслед за ней загудел могучий бас баронессы Циммерванд, в свою очередь с волнением ловившей каждое слово молодой девушки.

    -- Пойди ты ко мне, моя прелесть, дай ты мне старухе, как следует, расцеловать тебя! -- и когда золотистая головка Лики прильнула к ее могучей груди, великанша продолжала гудеть своим неописуемым басом, оглядывая собрание торжествующими и умиленными в одно и тоже время глазами: -- А ведь она права. Устами детей Сам Господь глаголет! Девочка ребенок, всех нас взрослых да старых, уму-разуму научила. Мы тут бобы разводим, тутти-фрутти всякие, а там молодые жизни гибнут. Куда как хорошо!

    -- Девочка моя! -- обратилась она к смущенной Лике, -- большое тебе спасибо, что ты меня старуху глупую уму-разуму научила! Ведь, и я тоже... Против Фени этой грешна была, а ты мне точно страницу из Евангелия прочла, как мне поступать велено. Ах, ты, умница моя, родная!

    -- Арсений! Что эта девочка не ушла еще? -- обратилась "она к почтительно склонившемуся пред ней лакею.

    -- Никак нет-с, ваше превосходительство она здесь, еще, на кухне!

    -- Так подавай нам ее сюда да скажи ей по дороге, кто за нее ходатайствовал, -- обрадовалась и заторопилась старая баронесса.

    -- Слушаю-с! -- И Арсений вышел мягко шурша подошвами.

    "сбрендила?" на старости лет старуха? -- Да, пусть "сбрендила", по вашему по законному вышло. Что делать? Что делать друзья мои! Еще раз повторяю, устами детей сам Бог... Она не договорила, махнула рукой, повернула голову к двери, на пороге которой уже стояла Феня. Баронесса улыбнулась девочке своей доброй улыбкой: -- Вот твоя ходатайша, благодари ее! -- и она указала рукой ребенку на смущенную Лику.

    -- Барышня моя золотая! Ангел вы мой! Спасительница! Всю мою жисть неустанно за вас Богу молиться буду. Спаси вас Господи, -- снова залепетала Феня и как сноп, рухнула к ногам Лики.

    -- Господи! Ей худо! Худо ей! Помогите -- взволнованно пролепетала испуганная девушка, -- ах, Боже мой, какое несчастье! Воды! Капель... Феня! Феня... Что ты!

    Лика сама была близка к обмороку в эту минуту от потрясающего ее волнения. Почва точно уходила из под ее ног, голова кружилась. Ей хотелось и плакать и смеяться в одно и тоже время.

    Все переживаемое ею давало себя сильно чувствовать молодой девушке.

    Лика повернула голову и встретилась глазами с князем Гариным.

    -- Благодарю вас, -- тихо, чуть слышно прошептала она.

    -- Нет, уж не вам, мне старику позвольте лучше поблагодарить вас, дорогое дитя, -- произнес он своим певучим красивым голосом, -- за то, что познакомили меня сегодня с настоящим драгоценным порывом настоящей русской души! -- и низко склонив перед вспыхнувшей до ушей Ликой, свою красивую седеющую голову, князь отдал всем короткий общий поклон и исчез за толпой окружавших Лику дам из глаз девушки.

    В туже минуту Лика услышала взволнованный голос матери и перед ней предстало нахмуренное лицо бледной Марии Александровны со следами явного волнения на нем.

    От Марии Александровны как бы веяло ледяным холодом. Что-то суровое залегло между бровями.

    -- Pardone! (Извините!) -- еще раз сухо проронила едва пробираясь сквозь толпу дам к креслу дочери. Потом взяла под руку Лику и вывела ее из залы.

    -- Послушайте chere ami (дорогой друг), вы должны привести ко мне вашу прелестную девчурку! -- прогудела она вслед им своим неподражаемым басом.

    -- Что за ужас, вы выкинули сегодня! -- словно чужим, деревянным голосом, вдруг ставшим внезапно похожим на голос Рен, начала Мария Александровна, лишь только она с дочерью очутилась в карете, все время ожидавшей их у дома княжон.

    -- Ты скомпрометировала меня, перед обществом, Лика, -- еще строже произнесла Мария Александровна. Эта Нэд Гончарина и обе княжны Дэви сегодня же разнесут по городу, что у меня невоспитанная оригиналка дочь. Какой ужас!

    -- Но, мамочка! -- снова взмолилась Лика.

    -- Молчи лучше! Ты была неподражаема с твоей защитной речью! Точно какой-то присяжный адвокат в юбке. Ужас! О чем думала тетя Зина! Как она воспитала тебя! Разве можно молоденькой девочке, таким образом разговаривать со старшими? Что ты хотела показать, наконец, своим поступком; что все мы отсталы, бессердечны и глупы, а что ты одна только сумела вникнуть в самую суть дела и придать ему истинную оценку? И эта странная вроде тебя самой, баронесса, прославившаяся на весь Петербург своей оригинальностью и князь такой же оригинал и эксцентрик! Что скажет обо всем этом принцесса Е..., высокая покровительница нашего общества?.. А графиня Муримская и графиня Стоян? У них дочери воспитаны в полном повиновении старшим и твоя выходка поразила их всех.

    "Мама!" -- хотелось крикнуть Лике в порыве детского отчаяния и тоски, -- "не будь такой суровой, мама! Прости меня, ради Бога. Не сердись умоляю тебя, милая, золотая! Мамочка! Сердце мое, голубушка! Будь прежней ласковой, вернись ко мне, вернись."

    И мать и дочь впервые в этот вечер разошлись опечаленные, огорченные по своим комнатам. Мария Александровна негодовала на Лику за ее резкую выходку не вязавшуюся по ее мнению с условиями светских приличий. Лика страдала.

    1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17
    18 19 20 21 22 23 24

    Разделы сайта: