Одно жгучее безумное желание выхватить из когтей смерти Танюшу руководили Ликой, пока она ехала по бесконечным линиям Васильевского острова, на Каменностровский проспект, где жил князь. Личные чувства ее к жениху, точно придавились под тяжестью сознания несчастья, которое теперь овладело всем ее существом.
Она винила себя, в недосмотре, невнимании и в полном равнодушии к делам питомника за все последнее время, погрузившись с головой в свое личное счастье в свои собственные мелкие, как ей казалось теперь, интересы.
"Забросила! Забросила, цыпляток моих! -- с горечью мысленно повторяла самой себе Лика, -- забросила жалких, маленьких точно и не было их у меня совсем на свете. Гадкая я бездушная, скверная эгоистка!"
Так громила она себя во всю долгую дорогу, к дому князя. Но, чем ближе подъезжала Лика к незнакомому ей еще дому Гарина, тем тише и тише становилась ее злоба, на себя, тем острее и ярче вспыхивала в ней неясная бессознательная радость, предстоящего свидания с князем... Сейчас она увидит его, скоро, скоро... Сию минуту увидит его добрые глаза, услышит его ласковый голос, так и врывающийся прямо в душу, который, так близок ее любящему сердцу. С сильно бьющимся сердцем сошла Лика с извозчика у ворот княжеского дома и направилась по широкой дороге, прямо к главному крыльцу, наугад отыскивая путь.
Не слыша ног под собой, она поднялась по ступеням крыльца и позвонила у подъезда. Внушительного вида лакей открыл ей двери.
-- Князь дома? -- спросила молодая девушка срывающимся от волнения голосом.
-- Никак нет!
При этом ответе на прелестном личике Лики выразилось такое красноречивое отчаяние, что даже видавшему на своем веку виды лакею стало жаль от души этой неожиданной посетительницы. Он смутно догадывался к тому же, что белокурая барышня и есть будущая хозяйка дома, будущая новая княгиня.
-- Да вы пожалуйте в кабинет-с, записочку оставьте его сиятельству! -- предложил он.
-- А... В кабинет? Хорошо!..
Лика быстро сбросила пальто на руки лакея и, предшествуемая им, направилась по длинной анфиладе комнат.
Вот эта громадная, мрачная комната с бюстами философов, картинами и коврами, вся заставленная громоздкой, тяжелой мебелью, о которой князь так часто говорил ей. Здесь он проводит часы, думая, о ней. Здесь, читает свои любимые книги, здесь работает, составляя проекты новых благотворительных дел.
-- Дайте мне бумагу, -- сказала Лика лакею я напишу князю.
-- Слушаю-с! -- произнес он почтительно глядя на молодую девушку, про которую уже слышал много хорошего и которая сразу расположила его в свою пользу открытым, добрым честным лицом. Лика присела к письменному столу и написала на блокноте три коротенькие строчки на всякий случай.
"Князь Всеволод! Танюша при смерти сделайте соответствующие распоряжения насчет остальных детей, пожалуйста, так как у малютки, несомненно заразная болезнь".
Потом, подумав немного, Лика прибавила внизу: "жду вас немедленно в питомнике", и отложив перо, не покидая своего места, окинула глазами комнату. Как здесь было хорошо! Здесь она непременно будет читать вслух поочередно с князем, здесь же в этой прекрасной большой комнате станет заниматься с маленькой Ханой, как с родной сестренкой: учить ее, и забавлять ежедневно. Жаль только что при всей привязанности к князю и к его покойной жене, так сильно любя обоих до сих пор не переменила, веры и осталась все той же маленькой язычницей, проводя столько лет в европейской семье. И Лика невольно перенеслась мечтами о том недалеком будущем, когда она будет стараться убедить Хану принять христианство. Как бы это было хорошо!
-- Здравствуй, -- произнес неожиданно за ее плечами звонкий детский голосок. Молодая девушка вздрогнула и обернулась.
Между двумя половинками темных бархатных портьер стояла яркая, пестрая, крошечная фигурка с устремленным на нее любопытным взором небольших черных блестящих глаз. Странная фигурка со своим ярким костюмом, в котором преобладали голубые, желтые и черные цвета, казалась, сошедшей с какой-нибудь фарфоровой японской вазы.
-- Вы Хана? -- обратилась Лика ласково к маленькой незнакомке. -- Здравствуйте голубушка.
И лицо крошечки озарилось прелестной улыбкой.
-- Таксан иеруси мусме! Таксан иеруси! (Очень хорошая девушка!) -- произнесла она, разглядывая лицо, волосы и фигуру Лики, -- кра-са-ви-ца, -- с трудом выговорив по-русски, трудно произносимое слово. -- Хана слышала, что русская мусме похожа на ангелов, которым молятся европейцы, и волосы у русской мусме сияют, как солнце! Но такой не видала! Про такую не думала! Вот какая мусме! -- закончила она с восторгом, и затем добавила, задумчиво помолчав мгновенье.
-- Papa Гари говорил Хане про тебя, мусме! Не раз говорил, отец Хане... Ты знаешь его?.. Русский князь, что взял Хану с ее родины, где целые поля лотосов, и целые сады, хризантем, где небо синее-синее и где есть много хорошеньких маленьких мусме.
И Хана уехала оттуда от синего океана, от родной Фудзиямы, от всех людей своего племени уехала Хана, как только умерла добрая мама Гари. Долго ехала по морю Хана. Увезли Хану от ее подруг из Токио в страну белых дикарей, где такой холодный снег, где надо день и ночь топить хибачи, чтобы не превратиться в ледяную сосульку и где такие большие белые люди...
-- Милая Ханочка, -- произнесла Лика, притягивая к себе девочку в восторге впивавшуюся взором в ее золотистые волосы и чудесные добрые глаза.
-- Так ты скучаешь здесь в России, бедная маленькая Хана?
-- Да, Хана скучает и очень... Очень скучает! -- воскликнула маленькая дикарка с такой неподдельной искренностью, что сердце Лики дрогнуло от жалости к ней.
Отец обещает Хане привезти к ней большую красивую подругу, эта подруга такая же, как ты светлая, златокудрая. Она будет рассказывать Хане о бедных маленьких детях, будет петь чудные песни и будет играть с Ханой, читать ей прекрасные книги о ее далекой Дай-Нипон и тихом океане, и синем небе над ним. И Хана будет любить златокудрую добрую фею и благодарить утром и перед ночью ложась спать Великого Духа и шесть главных божеств за то, что они светлые прислали ей Хане чудесную подругу! -- восторженно закончила маленькая дикарочка.
-- Послушай Хана! -- серьезно глядя в лицо девочки, тихо но внушительно, проговорила Лика. -- Когда ты молишься твоим богам, малютка, в минуты грусти и тоски, и легче тебе становится после молитвы? Я хочу знать. Подумай хорошенько и ответь мне потом.
Хана задумалась на минуту, ее узкие восточные глазки сузились еще больше. Она долго стояла подле Лики с опущенной головой и теребила пальцами конец своего расшитого шелками пояса.
-- Ах, произнесла она печально, -- Хану не утешает молитва. Не проясняется сердце после нее. Papa Гари говорит, оттого это, что Хана молится не тому кому надо. Что Бог христиан внимателен и чуток к просьбам его детей, а что другие... -- она не договорила.
-- Твой отец говорит правду, малютка, -- произнесла Лика, -- наш Христос Единственный Господь мира. Он кроток и добр, милостив и светел, как никто. Стоит попросить усиленно у Него чего-либо и Он облегчит страдающему горе и Он милосердный придет на помощь каждому нуждающемуся и вот унесет его страдания. Ты послушай только, как Он пришел на землю, как отдал Свою жизнь за грехи людей, как пошел на злейшие страдания, чтобы искупить вину всего грешного человечества. Неужели papa Гари не говорил тебе о Нем?
-- О, много раз говорил -- произнесла малютка, но ты белая мусме во сто крат лучше говоришь о Христе нежели папа Гари. Но... но... Хана знает свое божество и не станет тебя слушать, мусме! У Ханы свои боги... Хана привыкла верить в них в Великого Будду и в шесть главных божеств. И вера Ханы останется ее прежней верой милая мусме. Ведь все равно, ваш Христос, Бог христиан и русских не полюбит Ханы, она слишком дурная для этого! -- и заключила свою речь пытливым вопросом девочка.
-- О, Он любит всех, моя крошка, и, конечно, тебя тоже, но почему ты считаешь себя дурной, Хана? -- осведомилась заинтересованная Лика.
Японочка улыбнулась лукаво, потупилась со смущенной улыбкой и начала перечислять, отгибая свои крошечные пальчики.
-- Хана злая... Капризная... Непослушная... Хана не слушается m-lle Веро... Не слушается и papa Гари... Хана дурная девочка. Papa Гари уезжая нынче до утра просил Хану учиться по-французски с m-lle Веро -- Хана не училась. Просил носить европейские платья, а Хана, лишь только уехал papa Гари надела кимоно и оби и причесалась по-японски. Отец не любит когда Хана ходит в своих японских костюмах; papa Гари говорит, что так Хана никогда не привыкнет к русским обычаям, а Хана...
-- Разве отец твой уехал до завтра? -- с трепетом проговорила Лика в то время, как страх за участь Танюши и остальных детей мучительно всколыхнул душу.
-- Да, -- ответила Хана, -- papa Гари поехал в свою пригородную усадьбу, чтобы приготовить там помещение для деток приюта и перевезти их туда, так как одна малютка там заболела, и papa Гари боится, чтобы болезнь не перешла на других... Надо их отделить, поэтому так сказал и решил papa Гари перевезти их на время в дачу... Но это еще тайна, и там в доме, где живут дети этого не знает никто, -- с важным таинственным видом заключила малютка.
забыла о детках моих! -- И со стесненным сердцем смущенная и опечаленная она прикрыла лицо рукой.
-- Что с тобой, мусме? Ты плачешь? -- прозвенел снова детский мелодичный голосок у уха Лики и в ту же минуту две маленькие ручонки обвились вокруг ее шеи.
-- Милая златокудрая мусме, -- залепетала девочка, -- не надо плакать... Хана не любит, когда люди плачут!.. Хана хочет, чтобы все улыбались весело, чтобы всем было радостно. И ты должна радоваться около нас, милая мусме. Ты такая прекрасная, кроткая! У тебя глаза, как океан близь Токио, а волосы точно золотые хризантемы в Дай-Нипон! У наших мусме нет таких волос. Милая, мусме, скажи Хане, ведь не ошиблась Хана, ведь это ты придешь сюда к нам и будешь милой подругой Ханы? Да? Ты так похожа на ту, что описывал Хане papa Гари? Ты и есть та чудесная златокудрая волшебница фея, скажи мусме, да?
-- Детка моя, -- проговорила она, -- ты не ошиблась, я скоро поселюсь в вашем доме буду играть, и заниматься с тобой. Буду петь тебе мои песни, буду безотлучно с моей маленькой девочкой. Ведь ты будешь любить меня хоть немножко... Хоть в половину того, как ты любишь покойную княгиню- mama Да?
Лика наклонилась к девочке, ласково заглядывая ей в глаза. Мгновенно худенькие ручки Ханы снова обвились двумя тонкими змейками вокруг шеи молодой девушки. Град поцелуев посыпался на щеки, губы, глаза и волосы Лики.
-- Мусме моя! Дорогая! Красоточка! Хана угадала, сразу тебя! Как взглянула, так и угадала мусме, подружку золотоволосую, синеглазую! Чудная моя! Ах, как Хана будет тебя любить! Как будет слушаться тебя во всем!
И девочка глядела на свою будущую воспитательницу восторженными глазами.
Они сидели крепко обнявшись на широкой кожаной тахте в тишине кабинета и разговаривали о близком будущем. Как они славно заживут все втроем Лика, князь-отец и Хана.
Прошло не менее часа, по крайней мере, пока Лика не поднялась и не объявила своей маленькой собеседнице, что ей пора ехать, что ее ждет больная Танюша, за которой придется ухаживать всю ночь.
-- Теперь я уеду, крошка, -- проговорила она, обращаясь к Хане, уеду в приют к больной девочке, но скоро вернусь сюда и буду уже безотлучно с тобой. Скажи твоему отцу, когда он вернется, что Танюше стало хуже в его отсутствие и что Лика будет ждать его около кроватки больной. Передашь все в точности, Хана?
-- Передам, миленькая мусме.
Черные узкие глазки Ханы впились в лицо девушки преданным восторженным взглядом.
-- Поди сюда, мусме! -- прошептала Хана и с торжественным видом потянула Лику к противоположной стене комнаты. Там на большом в натуральный человеческий рост портрете была изображена прелестная молодая женщина с неизъяснимым выражением кротости на болезненном личике, с ангельской улыбкой на губах.
-- Мама-Кити, княгиня Гари, -- прошептала чуть слышно маленькая японочка. -- О, как Хана любила ее! Она была добрая, как Кван-Нан и очень баловала Хану. Она все просила Хану: -- дочка моя хочешь я научу тебя молиться Иисусу христианскому... А Хана все не хотела. И тогда не покорилась Хана, -- дитя Дай-Нипон, страны восходящего солнца. Хана боялась прогневить богов и не слушалась mama-Кити! Потом Кити зарыли, около посольской церкви в землю, положили тяжелую мраморную плиту над нею, насадили розы около, много роз. Как думаешь ты, миленькая мусме, не рассердился русский Бог на Хану за ее упорство и не унес к себе в наказание, Кити ее дорогую mama?
Глаза девочки пытливым взором уставились в лицо Лики.
она любуясь очаровательным образом покойной жены своего жениха.
-- Ты похожа на нее! -- неожиданно вскричала Хана. -- О да, ангельская мусме, ты на нее похожа, как будто ты ей родная сестра... И как это раньше Хана не заметила этого! О, глупая, глупая маленькая Хана!
И она снова бросилась целовать лицо, руки и платье своей гостьи.