-- Ату! Ату его! -- громким, веселым криком несется по лесу.
-- Да, да, я узнаю тебя! Ты царь-девица из маминой сказки! -- вскричал он и изо всех сил рванулся навстречу прекрасному видению.
Старый лес дрогнул и оживился. Редкое октябрьское солнышко бросает сквозь обнаженные от листвы верхушки деревьев свою меланхолическую осеннюю улыбку. Высокие липы, стройные, гибкие белоствольные березки и кусты дикого орешника протягивают к нему свои оголенные ветви... Любо им нежиться в это на диво выпавшее октябрьское утро. Золотое солнышко -- редкий гость в осыпавшемся осеннем лесу.
-- Ату! Ату его! -- несется по лесу.
Целая кавалькада всадников мчится в чаще, зеленые охотничьи кафтаны "верховых", опушенные мехом и расшитые позументами, ярким пятном выделяются среди темного фона оголившегося леса.
Веселые крики, свист арапника, тявканье гончих -- все это сливается в один сплошной веселый гомон. Первая смена псов уже спущена. Она несется за небольшим живым клубочком, вынырнувшим из кустов и стрелой помчавшимся по лесной поляне. За гончими несутся охотники на своих быстрых конях.
Впереди всех, на прекрасной вороной лошади, какую трудно, пожалуй, найти в конюшнях самого султана Мароккского, несется юноша. Свежее, правильное лицо его пышет горячим румянцем. Синие, лучистые глаза сверкают, как звезды. Яркие, пурпуровые губы улыбаются счастливой, радостной улыбкой. Из-под лихо заломленной набекрень собольей шапки падают золотистые кудри, струясь волною по стройным юношеским плечам. Юноша так еще молод, что кажется мальчиком, ребенком.
На нем такой же кафтан, как и у остальных охотников, только много наряднее и богаче. Отороченный соболем, с драгоценными запонами по борту он подпоясан серебряным поясом, за который заткнут серебряный рог. На собольей шапочке -- дорогой аграф из сапфира, дерзко спорящий в блеске с синими глазами юноши. На ногах широкие русские шаровары из тончайшего сукна и высокие сафьяновые сапожки.
Красавчик-юноша на своем черном, как уголь, арабском коне далеко опередил всех других охотников.
Впереди него только гончие да преследуемый ими зайчишка. Вот он белым снеговым комочком, протянув вдоль спины трусливые ушки, несется, почти не касаясь лапками земли, скосив и без того косые глазенки, наполненные ужасом смерти. Уйти бы от злых псов, укрыться...
Да нет, куда уж! Не спастись зайчишке!.. Вот он юркнул в кусты. Гончие за ним... Дико вскрикнул зайчик предсмертным криком, похожим на плач ребенка. В ответ на этот крик послышался лай собак.
-- Марс!.. Быстрый!.. Сюда! Апорт! -- громко произнес красавчик-юноша, и его звонкий голос бархатистою волною пронесся по лесу. Но собаки, обыкновенно покорные своему господину, теперь и не думали повиноваться. Они лаяли и тявкали, возясь в кустах.
-- Сюда, Марс, сюда, Быстрый! -- еще раз крикнул юный охотник и чутко насторожился на минуту. Но собаки не хотят повиноваться. Тогда красавчик-охотник, с трудом удерживая в себе закипающую досаду и гнев, быстро соскочил с коня, подвел его к дереву, привязал к нежному стволу березки и шагнул по направлению того места, где раздавался лай собак.
-- Марс, Быстрый! Сюда! Ко мне! Негодные! -- крикнул он еще раз и быстрой рукою раздвинул кусты.
Посреди крошечной полянки лежал мертвый зайчишка с перекушенным горлом. Неподалеку от него, глухо тявкая, стояли гончие. Но не заяц, не гончие, а нечто иное, необычное, привлекло внимание юного охотника: под развесистой липой стоял маленький мальчик с темными кудрями и очаровательным личиком и смотрел во все глаза на охотника. Малютка произнес шепотом:
-- Тише... Тише, дядя! Уйми твоих собак, дядя... Они своим лаем разбудят мою матушку... Она спит, дядя!.. Пожалуйста, уйми твоих собак!
Неизъяснимая мольба стояла в прелестных, черных глазах ребенка.
Юный охотник с недоумением смотрел на малютку, так неожиданно появившегося в лесной глуши в ранний час октябрьского утра.
-- Тубо, Марс, тубо, Быстрый! -- грозно произнес юный охотник на собак, которые теперь при властном окрике их господина стали мирно обнюхивать мальчика.
-- Кто ты и откуда забрел сюда, прелестный ребенок? -- произнес юноша, быстро приблизившись к маленькому человечку и кладя руку на его чернокудрую головку.
-- Ах, дядя, мы с матушкой издалека пришли, -- спокойно произнес ребенок. -- Из самого Петербурга... То шли, то ехали, когда добрые люди соглашались нас подвезти за серебряные грошики, которые давала им матушка... А потом пришли в большую избу... В избе было много, много народа... Все громко кричали и смеялись. Так громко, что мне стало страшно. Потом один из них, самый важный, должно быть, сказал что-то матушке, отчего она вдруг закричала и побежала из большой избы прямо на дорогу и в лес!.. Это было еще страшнее, дядя... Я плакал и кричал, и просил остановиться. А матушка и слышать не хотела! Все бежала и бежала, пока не упала на траву... И я упал вместе с нею, только не стукнулся, потому что попал в мох... Потом я уснул... и она уснула... Хочешь, я сведу тебя к ней? Она здесь недалеко и все еще спит, а я пробудился, только не стал будить матушку. Она так утомилась, бедненькая, за дорогу... Мы очень долго шли... Пусть отдохнет, думаю, хорошенько.
Личико мальчика вдруг разом приняло радостное выражение.
-- Мы шли к царь-девице! -- торжественным тоном произнес он. -- Ах, ты ее не знаешь, дядя! Она живет далеко, далеко! Ее заточили в терем злые великаны и не пускают в родное царство ее отца... Ах, какая она ласковая и добрая! И как рвется к своему народу, и как любит его!.. В маминой сказке так говорится... И она такая красавица, что другой такой нет на свете... Глаза у нее -- солнце. И как взглянет на кого-нибудь -- так у того птички запоют в душе и так легко, легко станет...
Малютка даже разгорелся, рассказывая это. Ярким румянцем запылали нежные щечки, звездочками загорелись темные глазки.
Он был чудо хорош в это мгновение.
Юный охотник внимательно слушал его, не скрывая своего восхищения. В то же время назойливая мысль не переставала сверлить его мозг.
После недолгого раздумья он снова обратился к малютке:
-- Ты очень любишь царь-девицу, крошка? Кстати, как тебя зовут?
-- Меня зовут Андрюша. А царь-девицу я люблю больше всего в мире после матушки и отца!.. Ведь это в сказке она царь-девица только, а по-настоящему она царевна. Мой крестненький служит у нее. Она, бедненькая, обижена злыми людьми. Крестненький писал в письмах, что ей не легко живется.
Ей хочется скорее в родной город, где у нее верные слуги, которые не позволят ее обижать...
-- А как зовут твоего крестненького, Андрюша?
-- Алексей Яковлевич. Он ближний человек царевны. Ты его не знаешь, дядя? Мы шли к нему тоже сказать, что батюшку взяли злые люди и чтобы он заступился за него перед царь-девицей.
Что-то неуловимое, как луч зарницы, промелькнуло в светлых глазах юноши-охотника. Он сдвинул брови, отчего лицо его приняло скорбное и гневное выражение.
-- Еще одна невинная жертва рук Бирона! -- прошептал он чуть слышно и потом, снова обратясь к маленькому человечку, с ласковой улыбкой сказал:
-- Ну, веди меня к своей матушке, Андрюша. Мы разбудим ее, и я провожу вас к твоему крестненькому и к самой царевне!
-- Проводишь, да? -- радостно вырвалось из груди малютки, и в одно мгновение он кинулся на шею молодого охотника и звонко чмокнул его в румяные губы. -- Ах, какой ты добрый, ласковый, дядя! Идем же, идем к матушке, разбудим и порадуем ее!
И мальчонка быстро ухватил ручонкой полу щегольского кафтана юноши и потащил его за собою в кусты.
Под ветвями дикого орешника, разметав руки, лежала Долинская. Ее лицо было смертельно бледно. Густая коса, выбившаяся из-под платка, струилась волною вдоль тела. Глаза были сомкнуты. Рот полуоткрыт. Страдальческое выражение застыло в осунувшихся, измученных чертах спящей.
-- Вот моя мама! Сейчас мы ее разбудим! -- произнес шепотом Андрюша и быстро подошел к спавшей, нагнулся, взял ее руку и... с легким криком подался назад.
Рука Наташи была холодна, как мрамор.
Жизнь навсегда покинула измученное тело несчастной. Она была мертва...
Как раз в эту же минуту стук лошадиных копыт послышался поблизости, и несколько всадников выскочили на поляну.
глаз, и молодой красавец-прапорщик, с честным, открытым и смелым лицом.
-- Ваше Высочество изволили опередить нас... Ваше Высочество соединяет в себе стремительность Дианы с ловкостью и быстротою Ахилла... Но что сие значит -- этот малютка подле Вашего Высочества? -- спросил он, глядя с недоумением то на труп женщины, лежащей на земле, то на маленького мальчика, уцепившегося за руку юноши-охотника.
-- Мой верный Лесток, сам Бог посылает вас ко мне на помощь, и вас, ребята! -- крикнул юноша-охотник. -- Таврило Извольский, -- вызвал он затем из толпы рыжего охотника-стремянного, -- позаботься об этой покойнице. Тебе поручаю ее. Сделайте носилки и доставьте ее в слободскую церковь. А ты, Алексей Яковлевич, пойди сюда, -- поманил он молодого прапорщика, при первом же звуке этого бархатного голоса соскочившего с коня.
-- Не узнаешь разве? -- и юноша-охотник выставил вперед Андрюшу перед изумленным взором прапорщика.
Тот окинул взором крохотную фигурку и, полный изумления, граничившего почти с испугом, вскрикнул:
-- Крестненький! -- послышался звонкий ответ, и Андрюша со всех ног кинулся в широко раскрывшиеся ему объятия. Крепко поцеловав своего крестника, Алексей Яковлевич Шубин, исполненный волнения, кинулся было к матери, но чья-то нежная рука легла на его плечо.
-- Там все кончено, Алеша, -- послышался над ним голос юноши-охотника. -- Ей ничем не поможешь уже... Позаботься теперь о ребенке. Мальчик умен и хорош, как картинка. Я хочу сделать его моим пажем.
-- Воля Вашего Высочества для меня священна, -- произнес Шубин и, подхватив на руки ребенка, понес его к своему коню.
-- Стой! Куда ты меня несешь от матушки и ласкового дяди, крестненький? -- тревожно вырвалось из груди Андрюши.
-- А ласковый дядя? Он тоже поедет со мной? Он ведь обещал проводить меня к самой царь-девице... Подожди его!
Голос малютки достиг ушей юноши-охотника. Он оглянулся, быстрыми шагами приблизился к Шубину и, протянув руки к находившемуся в его объятиях Андрюше, произнес чуть слышно:
-- Бедный малютка! Клянусь, я заменю тебе отныне тех, кого ты потерял по воле злодеев.
И потом, быстрым движением, с ласковым возгласом добавил, срывая шапку с головы:
От этого движения тяжелая русая с золотым отливом коса скользнула с головы и мягкими волнами заструилась вдоль зеленого кафтана юноши. Синие глаза лучисто засияли навстречу глазам ребенка. Румяные уста улыбались, нежной, кроткой девичьей улыбкой.
Темные глаза Андрюши широко, изумленно раскрылись. Несколько секунд растерянно мигали черные ресницы. Вдруг вдохновенная улыбка озарила вспыхнувшее личико ребенка.