-- Ну, и попомню же я вам, русские канальи! Никакие червонцы, никакие милости не смогут заплатить мне за все эти унижения. Я -- курляндский дворянин, почтенный человек, истинный слуга своего отечества, должен прислуживать этим неотесанным мужикам, этим русским солдафонам. О! Если бы не вечная гнетущая жажда отплатить моему злодею-обидчику, если бы не мучительное желание подвести этого негодяя Шубина под плаху, я бы, кажется, ни за что не пошел на эту проклятую унизительную должность агента тайной канцелярии, клянусь!
И высокий, худой, в лакейской ливрее и в седом парике лакей, в котором едва ли кто-нибудь узнал бы Берга, того самого Берга, который курьером с приказом императрицы приезжал в Покровское, неистово загремел тарелками, расставляя их на длинном столе, покрытом белоснежной скатертью.
Прошло более трех недель со дня его поступления в качестве наемного лакея в Смоляной дом цесаревны. Елизавета не жила в этом доме; она только наезжала туда по временам, чтобы принимать и веселить на вечеринках своих друзей-гвардейцев и их семейства, живших по соседству с нею, в Преображенских казармах. Но царевна гащивала иногда по целым неделям в своем Смоляном доме, уединяясь сюда от шума придворной жизни. Дом этот стоял, окруженный садом и лесом, на берегу Невы, на самой окраине Петербурга, а кругом были расположены казармы гвардейских полков, и никаких знатных. Домов вельмож поблизости не было. Гвардейские солдатики знали "матушку-царевну", любили ее и без стеснения наведывались к ней во дворец. Тот просил крестить у него ребенка, этот приглашал царевну в посаженные матери. И никому не было отказа, никого не отпускали без ласковой улыбки и доброго слова. Алексей Яковлевич Шубин, любимец офицеров и солдат, частенько передавал деньги от имени царевны тем, кто нуждался в них; он же носил богатые подарки цесаревниным кумушкам, женам солдат. Добрая, заботливая Елизавета, как любящая мать, пеклась о своих детях-солдатиках, пеклась точно так же, как и о крестьянах Покровской слободы.
И после каждого ее приезда в Смоляной двор, или, попросту, Смольный, мнимому лакею цесаревны, Бергу, и шпиону-сторожу, уряднику Щегловитому, приходилось доносить Бирону о новых затеях царевны, о новых и новых друзьях-солдатиках, приобретенных ею среди огромной войсковой семьи.
Но ничего предосудительного, ничего противозаконного не пришлось пока услышать ни тому, ни другому. Берг изводился. Он ежедневно видел своего врага -- Шубина. Больше того, ему приходилось прислуживать этому врагу, смертельно оскорбившему его в Покровском, однако уличить Шубина, подвести его под розыск ему не удавалось. Если бы Алексей Яковлевич был повнимательнее и не уходил весь в дело своей службы у обожаемой цесаревны, он бы мог заметить, как высокий, худой, в большом седом парике лакей, тщательно прятавший свое лицо, смотрит на него с нескрываемой ненавистью и враждой. Но Шубину некогда было замечать этого. То и дело цесаревна заваливала его все новыми и новыми поручениями: то надо было позвать к ней бедного солдата, у которого умерла жена, то отвезти подарок новорожденному унтер-офицерскому сынишке, то съездить купить материи на платье невесте сержанта, которую она обещала благословить к венцу.
Но если Алексею Яковлевичу не было дела до нового слуги цесаревны, то последний не пропускал ни единого взгляда, ни единого слова молодого прапорщика. И все напрасно. Берг уже начал отчаиваться и сходить с ума при одной мысли, что все его старания напрасны. Но вот, неожиданно, явился случай узнать кое-что важное, открыть целый заговор, уличить виновных. Накануне Берг узнал, что цесаревна приезжает на несколько дней в Смольный, чтобы отдохнуть среди друзей-гвардейцев. По этому случаю готовилась вечеринка, причем эта вечеринка назначена была как раз в тот день, в который три месяца перед тем исчез из тайной канцелярии прапорщик Семеновского полка, друг Шубина, Долинский. Из подслушанных разговоров Берг узнал, что вечеринка устраивается в память Долинского. Цесаревна Елизавета горячо чтила память каждого из погибших безвинно, по воле Бирона, людей, а Долинский считался в кругу цесаревны тоже одним из невинно погибших.
Узнав о затевающейся вечеринке и не сомневаясь, что на ней будут происходить важные совещания и разговоры, Берг дал о ней знать Бирону и получил очень благосклонный ответ и какое-то, очень важное, секретное сообщение.
Берг потирал руки. Дьявольская улыбка кривила губы мнимого лакея.
-- Не будь я курляндский дворянин Берг, если ты, голубчик, не влопаешься сегодня! -- грозя кулаком невидимому Шубину, произнес он и снова с особым рвением принимался за работу.
-- Тарелки, кувшины с вином, чарки -- все готово... Милые гости, дело за вами! -- шептал он злобно, под нос, оглядывая стол.
Веселый звон бубенцов, раздавшийся поблизости, прервал его работу. Выглянув в окно, Берг увидел широкие сани, запряженные тройкой быстрых, как молнии, лошадей. На козлах сидел Шубин, в санях -- Елизавета с ее неизменной Маврушей и маленький, черноглазый мальчик, ярко разгоревшийся от шибкой езды. За ними бежало около десятка солдат-гвардейцев без шапок и верхнего теплого платья, в одних мундирах, несмотря на декабрьский мороз.
-- Царевна-матушка! Лебедка наша! Красавица! -- кричали они, не отставая от саней.
Царевна кланялась, улыбалась, вся сияя счастливой улыбкой, от которой еще краше, еще свежее казалось ее чисто русское разрумянившееся на морозе лицо.
-- Ко мне прошу, братцы! -- кричала она, продолжая кивать и улыбаться сопровождавшим ее солдатам. -- Алексей Яковлевич, зови их всех ко мне, -- весело обратилась она к Шубину, -- для всех, надеюсь, хватит угощения.
-- Как не хватить! Хватит! -- ответила бойкая Мавруша. -- У нас чтоб не хватило пирогов да водки!.. Не немцы мы, прости Господи, какие, которые едят, как цыплята: тяп-тяп, хляп-хляп и кончено! Пожалуйте, служивые, на всех хватит! -- крикнула она в толпу солдат.
-- Спасибо, красавица, спасибо! -- отвечали те, не отставая от саней. -- Мы не ради угощенья, сама знаешь... Нам бы царевну нашу золотую повидать подольше.
-- Ладно, повидаете! Бегите уж, быстроногие! -- звонко крикнула в ответ Мавруша.
Шубин лихо осадил сани перед крыльцом цесаревны.
-- Вот как мы! -- самодовольно крикнул он, обернувшись со своего облучка и блестя глазами.
В большой горнице уже все было готово. Берг, вместе с другими, настоящими лакеями, суетился и хлопотал вокруг огромного стола.
Скоро стали съезжаться гости. Но блестящих нарядов и шелковых роб не видно было здесь. Офицеры и солдаты-гвардейцы явились сюда в обычных затрапезных мундирах, их жены -- в простых платьях. Сама хозяйка вышла по-простецки, по-русски, в шерстяном сарафане без фижм и со спущенной по-девичьи косой.
Этот костюм, изгнанный из России Петром I и замененный немецкой робой, как нельзя более оттенял красоту Елизаветы.
-- Кушайте, гости дорогие, -- произнесла она, низко по-русски кланяясь в пояс. -- Милости просим, не побрезгуйте моим хлебом-солью.
свист раздался подле, и в кустах, покрытых пушистым декабрьским снежком, зашевелился стоявший там человек. При рано сгущающихся сумерках зимнего дня Берг различал плотную фигуру, одетую в простой, серый кафтан бедного ремесленника.
Фигура, оглядываясь, приблизилась к крыльцу.
-- Ты, Берг? -- произнес быстрым шепотом вновь прибывший.
-- Я, ваше сиятельство, пожалуйте за мною... Я проведу вас в сени... Там от слова до слова слышно, что говорится в горнице...
-- Хорошо придумал, Берг. Только курляндская голова способна изобресть что-либо подобное, -- произнес довольным голосом странный ремесленник.
-- Веди меня и награда за мною! -- снова проговорил тот и последовал в сени за мнимым лакеем.
Тот весь просиял от удовольствия, заковылял вперед. Миновав сени и темный переход, он быстро толкнул низкую дверку и впустил своего спутника в крошечную каморку без окон, где не было видно ни зги.
-- Вас никто не приметит здесь, ваше сиятельство, -- с глубоким поклоном произнес Берг, -- и всякое слово, произнесенное в горнице, долетит к вам сюда через дощатую перегородку.
-- Хорошо! Ступай отсюда! Твое отсутствие может быть замечено. И помни: верные слуги графа Бирона никогда не остаются без щедрой награды.