Ледяная вода на минуту отрезвила Сережу. "Я утону... утону вместе с Худышкой, -- вихрем пронеслось в его мыслях. -- Как будут плакать мама и Адочка, когда узнают, что утонул их Сережа! Нет, не хочу, не надо, я должен жить и буду жить. Господи, спаси меня". И он потерял сознание.
Потом точно какой-то сон захватил Сережу. Сколько времени длился этот сон, он и сам не знал, но чувствовал во сне, как его трясли во все стороны чьи-то сильные руки. А в ушах стоял такой шум, что он ничего не слышал....
Сережа очень удивился, когда, открыв глаза, увидел около себя маму.
Он потянулся к ней с поцелуем, но все его маленькое тельце так ослабло, что он должен был снова откинуться на подушку.
-- Мамочка! Дорогая! Как я рад! -- тихо прошептал он и протянул ручку.
Мама схватила эту маленькую ручку обеими своими и крепко прижала к своим губам.
-- Мамочка, дорогая! -- еще раз сказал Сережа и снова забылся.
Когда он опять открыл глаза, мама была не одна: около неё склонилась кудрявая головка Принца. Сам Сережа лежал в кроватке и в совершенно ему незнакомой комнате.
Сережа стал напряженно вспоминать, как он попал сюда в комнату и почему лежит в постели, а мама и Принц смотрят на него так ласково и грустно.
"Я, должно быть, болен", -- неожиданно решил Сережа и вдруг вспомнил все, что с ним произошло: и берег бассейна, и ссору из-за Худышки, и холодную мутную воду, и чьи-то отчаянные крики.
"Ну, да, я болен, потому что я не утонул, -- сообразил, наконец, Сережа, -- а если б я не был болен, то, значит, я бы лежал мертвый на дне бассейна".
-- Мамочка, -- твердо, как здоровый, произнес Сережа, -- я ужасно рад, что не утонул. А где Худышка?
-- Худышку тоже спасли, -- поторопился успокоить его Принц, -- впрочем, ее никто не спасал, она сама приплыла к берегу, а тебя вытащили старшие воспитанники и откачали, и теперь ты снова будешь здоровым!
-- Ах, как хорошо! -- обрадовался Сережа и прибавил, озираясь с удивлением вокруг: -- а где же я?
-- Ты в комнате начальницы, и я останусь здесь, с тобой, пока ты совсем оправишься, -- ласково успокаивала его мама и нежно гладила по головке.
Сережа не ощущал никакой боли... Ему хотелось спать и только.
Он уже начал забываться дремотой, как вдруг внезапно вспомнил, что виновником его падения был Грушин.
-- Ему наверное попадет, если начальница узнает об этом, -- тревожно проговорил Сережа, обращаясь к все еще стоявшему у его постели Принцу. -- Непременно попадет.
-- Непременно попадет. Да и поделом, -- подхватил тот и сердито сжал свои маленькие кулачки, грозя невидимому Рыжему, -- и поделом -- не толкайся, ведь не подоспей чуточку старшие воспитанники, ты бы захлебнулся и умер. Весь наш класс ужасно сердится на Грушина, никто с ним не хочет сидеть рядом во время уроков и обеда, а главное -- выключили его из всех игр и сторонятся от него всем классом.
-- А он что?
-- Притих. Сознает свою вину и молчит. Валерик знает, что он толкнул тебя в бассейн и говорит, что как только донесет об этом -- Пушка его непременно исключит из пансиона.
-- Неужели выключат! -- взволновался Сережа.
-- Понятно! -- спокойно подтвердил Принц. -- И пусть исключат! Такого не жалко. Вот мать его жалко. Она такая бедная, несчастная, живет на крошечную пенсию и души не чает в сыне, думает, что её помощником и опорой будет.
-- Ну, довольно, дети, -- прервала Сережина мама разболтавшегося Принца. -- Пора спать. Закрой глазки, Сережа, и спи спокойно!
Глава XX
Он не виноват!
Бодрый и здоровый поднялся на другое утро Сережа. Приехавший доктор внимательно осмотрел его и остался очень доволен.
-- Молодчина! Чугунный он у вас, -- обратился он, смеясь, к Пушке.
Сережина мама уехала за теплым платьем для своего выздоровевшего мальчика, так как день был субботний и пансионеров распускали по домам.
Когда доктор уехал, позволив Сереже идти в класс, мальчик чуть не запрыгал от радости. Особенно приятно ему было обещание Принца пойти с ним в отпуск и провести целые два дня в гостях у Сережи.
Но в самую сильную минуту радости Сережа вдруг вспомнил о Грушине. И его бедной матери.
-- Антонина Васильевна, -- робко обратился он к начальнице, -- я хотел спросить вас о Грушине...
-- Не говори мне о нем, -- строго проговорила та, -- я сейчас сажусь писать письмо его матери, чтобы она взяла своего сына из пансиона.
-- За что? -- невольно вырвалось у Сережи.
-- Как за что! Или ты не знаешь, что тебя толкнул в бассейн этот негодный Грушин?
-- Ах, нет! -- горячо воскликнул Сережа, -- да, то есть... Он толкнул меня... нечаянно... Он не хотел... Я обидел его... Я начал первый... Я ударил сначала, а он только защищался... Уверяю вас, он не хотел меня толкнуть...
Начальница внимательно слушала взволнованный лепет Сережи. Когда он кончил, она сказала, строго сдвинув брови:
-- Так вот, как это было. А мне передали совершенно иначе. Это много изменяет дело. Ты оказываешься более виновным, нежели Грушин, и следовало бы тебя примерно наказать, но я полагаю, что ты достаточно наказан вчерашним падением в воду и потому советую тебе только постараться исправиться: я не люблю забияк! Второго такого поступка я не прощу.
Несмотря на строгое лицо начальницы и на её суровый тон, Сережа был ужасно счастлив, что ему удалось спасти Грушина. Если б он оглянулся, выходя из комнаты, то увидел бы, как строгое лицо Пушки озарилось доброй улыбкой и она чуть слышно прошептала вслед Сереже:
-- Храни тебя Бог, добрый мальчик, за твое чудесное сердечко. Ты не побоялся оклеветать себя, чтобы спасти своего недавнего врага.
А сияющий Сережа как пуля влетел в класс, отыскал глазами сидевшего в углу Грушина и со всех ног кинулся к нему, крича и махая руками:
-- Не печалься, Рыженький, не горюй! Она простила и ни за что тебя не исключит!
Последний должен был повторить... Мальчики окружили недавних врагов, закидали Сережу вопросами.
Потом, узнав в чем дело, все закричали в один голос:
-- Молодец, Сережа! Добрый, Сережа! Да здравствует Сережа!
И двадцать две маленькие ручонки протянулись к нему и, подхватив на воздух, начали качать. Когда счастливого, торжествующего мальчика опустили на землю, Грушин бросился на шею Сереже и, обнимая его, проговорил смущенно и растроганно:
-- Ну, вот еще! -- засмеялся Сережа, -- кто старое помянет, тому глаз вон.