Новенькую Дуня и Дорушка увидели только вечером.
Веселое мартовское солнце еще заливало залу, когда обе девочки, управившись с бельем и наскоро поужинав остывшим картофелем с маслом и селедкой, вышли в залу и сразу остановились как вкопанные.
Тетя Леля сидела за пианино и играла по обыкновению танцы.
Маленькие стрижки с визгом гонялись друг за другом по огромной комнате, а посреди залы, окруженная старшими и средними воспитанницами, стояла девочка лет четырнадцати в черном траурном платье, сшитом, бесспорно, у очень дорогой портнихи, с большим креповым поясом вокруг талии.
Платье доходило до щиколотки его владелице, но тонкие ручки девочки красивым движением подобрали его, и таким образом обнажились тонкие стройные ножки в шелковых чулках и безукоризненных лакированных ботинках.
Но не костюм, а лицо поразило девочек в этой странной, необыкновенной новенькой. Короткие пушистые кудри чудесной рамкой окаймляли это лицо, неправильное, резкое, скорее некрасивое со слишком крупным ртом и широким мясистым носом. Но что-то было в этом лице такое, что сразу привлекало в нем каждого яркостью красок, огнем сверкающих, как темные вишни под дождем, огромных и прекрасных глаз, ослепительно-яркой улыбкой обнажавших белые, как сахар, зубы, в горделиво изогнутых прихотливым изгибом бровях, в алом румянце на молочно-белой коже, во всей фигурке, высокой и стройной, как молодой тополь в саду.
Девочка обеими ручками держала юбку, красиво округлив локти, и стройными ножками под музыку выделывала какое-то па.
- Раз! Два! Три! - отсчитывала она звонким, как хрусталь, голосом и медленно, легко и плавно кружилась на месте.
"Какая красотка!" - мелькнуло в мыслях Дуни, и она, не сговариваясь со своей спутницей Дорушкой, быстро метнулась вместе с нею в сторону танцующей девочки и примкнула к окружающим ее зрительницам.
Темнокудрая девочка сделала еще несколько кругов и остановилась на месте, сияя своими лучезарными глазами, сверкая необыкновенно красивой улыбкой.
- Какая прелесть! Какая душечка! - восторженно вскричала Феничка Клементьева, теперь уже старшеотделенка и кандидатка на учительские курсы.
- Вам нравится этот танец? Он называется "pas d'Espagne", его все нынче танцуют! Он - модный! - сказала новенькая и обвела толпившихся вокруг нее девочек своим сияющим взглядом.
- Какой душонок! Картинка! Прелесть! Красавинька! - вспыхивая до ушей, прошептала Феничка, влюбленными глазами глядя на девочку. - Я выбираю ее своим предметом, девицы. Слышите? - неожиданно обратилась она ко всем.
- Ха! Ха! Ха! - засмеялась теми милыми металлическими звуками новенькая, какие свойственны только детям да еще очень молоденьким девушкам. - Что это означает "выбирать предметом"? Объясните! - уже повелительным, властным голосом точно приказала она окружающим.
Черноглазая бойкая Паланя Заведеева выступила вперед и, непонятно краснея и смущаясь, стала объяснять новенькой, что значило на приютском языке выбирать предмет.
- Ага! Стало быть, за меня будут исполнять всю черную работу! Превосходно! - весело рассмеялась новенькая. - Я ничего не имею против, чтобы за меня стирали в прачечной и исполняли мое дело по уборке приюта. Я согласна! - и она кивнула головкой снова вспыхнувшей Феничке и закружилась снова по кругу, припевая в такт кружению: - Раз, два, три! Раз, два, три!
Потом внезапно остановилась и, щуря сияющие черные глаза, проговорила, чуть запыхавшись от танца:
- Ну, довольно! Показала вам модные па! А то вы топчетесь в этом надоедливом вальсе и старой допотопной польке. Скучно это. А сейчас мне бы хотелось выбрать кого-нибудь себе в подруги. Только кого бы? Все вы в этих серых платьях на одно лицо.
Это уже была совершенная неожиданность для воспитанниц. Обычно новенькие поступали в приют робкими, пугливыми стрижками, в редких случаях среднеотделенками, но те и другие были застенчивы и тихи, как мыши. Они покорно дожидались, когда им предложат свою дружбу старенькие воспитанницы и не смели заикаться первыми о чем-либо подобном. Эта же, смелая, странно-уверенная в самой себе девочка как куклами распоряжалась сейчас большими и маленькими приютками, чувствуя инстинктивно всю власть своего обаяния над ними. Она обвела зорким, смелым взором теснившихся вокруг нее и ее сверстниц, и почти взрослых старшеотделенок, вглядываясь внимательно чуть щурившимися глазами в каждое детское или молодое девичье лицо.
сердечка быть избранной этой обаятельной девочкой, этой барышней с головы до ног, игрой слепого случая попавшей в коричневые стены ремесленного учебного заведения.
- Я! Меня выберите!
- Нет, меня!
"Я бы хотела быть вашей подругой", - казалось, говорили эти восхищенные детские и девичьи глазки. Феничка буквально из себя выходила от волнения.
"Я ее предметом выбрала. Обожать обещалась. Так ужели она подругу себе выберет другую!" - вихрем проносилось в хорошенькой головке юной мечтательницы.
- Она точно переодетая принцесса! - произнесла шепотом Паланя, и ее цыганские глаза, как ножами, врезались в глаза новенькой.
Высокая, вытянувшаяся до смешного за эти четыре года и без того нескладная фигура Вассы так и лезла вперед, вытягивая длинную шею, чтобы обратить на себя внимание "барышни".
Но блестящие глаза "переодетой принцессы" мельком пробежали по ней, задержались на мгновение на хорошеньком личике Любочки Орешкиной... скользнули равнодушно по шаловливо-лукавой мордочке Они Лихаревой... Промелькнули мимо благоразумных глазок Дорушки и внезапно остановились на лице Дуни. Дуня густо покраснела под взглядом красивых и бойких глаз новенькой.
- Как тебя зовут? - услышала она неожиданно у своего уха звонкий, металлический голос.
И едва сумела принудить себя ответить чуть слышно, назвав свое имя.
- Ты мне нравишься, Дуня! - проговорила тем же уверенным голосом новенькая и жестом владетельной принцессы опустила ей руку на плечо.
- Дуняша, счастливица! - прошептала завистливо Феничка.
- Есть чему завидовать! - засмеялась искренне Оня Лихарева. - Наша Дуня тихоня, святая! А эта новенькая - боец, видать по всему. На ней верхом станет ездить, на Дуне! Ей-богу!
- Правда! Правда! - подхватила Васса.
- Бог с ней, с такой дружбой! Не ровни они! - пробурчала Паланя, и цыганские глаза ее сердито сверкнули.
Новенькая рассмеялась снова. И так заразительно весело, что все лица невольно при первом же звуке этого смеха растянулись в улыбке. Дорушка зашептала на ухо Дуне:
- Ты... ничего... ты не бойся, Дуняша! Я тебя в обиду не дам.
- А кто же ее обижать намерен? - внезапно делаясь серьезной, произнесла новенькая. - Ее обижать не за что! Смотрите, какое у нее открытое, честное лицо! Какие добрые глаза! - И она осторожно, двумя пальцами подняла за подбородок заалевшее личико Дуни.
Непонятная самой Дуне радость разлилась по ее лицу... Сердечко забилось шибко-шибко. Хотелось броситься на шею этой "прелестной" барышне-новенькой и крепко расцеловать ее в розовые щечки.
- Румянцева! - послышался в эту минуту громкий призывный голос Павлы Артемьевны, неожиданно появившейся в зале.
- Так мы будем друзьями с тобою?
- Да, - прошептала Дуня, - и Дорушка тоже, - прибавила она тихо.
- Кто это Дорушка? - нахмурила свои гордые бровки новенькая.
- Вот она! - И Дуня вытащила вперед Дорушку. - Мы с нею уже четыре года дружим! - произнесла она смущенно.
- Ладно! Все трое друзьями будем! - усмехнулась "барышня", пристальным, зорким взглядом обдав Дорушку с головы до ног.
- Румянцева! - снова настойчиво и громко прокричал резкий голос Павлы Артемьевны.
И быстрыми шагами подойдя к кругу, она, сердито нахмурившись, заговорила, обращаясь к новенькой:
- Что ж ты? Тебя зовут. Отчего ты не откликаешься?
Изящная фигурка барышни повернулась в сторону надзирательницы.
- Меня зовут Наташа, - твердо отчеканивая каждое слово, произнес металлический голосок, - Наташа Румянцева. Так ведь, кажется, у вас называют в приюте? Я не откликалась вам, думая, что фамилию Румянцевых может носить еще кто-нибудь из воспитанниц, а Наташа Румянцева - я одна! - с неуловимо гордым оттенком в голосе заключила девочка.
В первую секунду глаза Павлы Артемьевны расширились и стали совсем круглыми, как у птицы, а губы побелели от гнева.
Она с минуту смотрела в самые глаза новенькой, глаза, отвечавшие ей невинным, ясным и невозмутимым взглядом, в то время как у самой надзирательницы багровый румянец то и дело все приливал и приливал к лицу.
Тонкая, едва уловимая усмешка заиграла на губах Наташи Румянцевой.
И вот буря разразилась внезапно...
Живо... И помни: здесь надо оставить твои манеры барышни... Здесь этого не потерпит никто!
И схватив за руку новенькую, Павла Артемьевна резким движением вывела ее из круга и слегка подтолкнула по направлению дверей.
На прелестном ярком личике Наташи не было ни тени протеста или неудовольствия.
Но черные глаза ее тихо смеялись, насмешливо сверкая под стрелами длинных ресниц.