- Очень приятно познакомиться, молодой человек, - произнес минут через пять тот же грубый голос, - позвольте представиться: я хозяин настоящей квартиры, Дмитрий Васильевич Марин. - И на пороге показался худой высокий человек, с черной бородой, с далеко не привлекательным лицом.
Алеше он с первого же взгляда не понравился; его маленькие, беспокойно бегающие глазки, его льстиво-угодливая улыбка, небрежный костюм и грубый, хриплый голос, все как-то сразу отталкивало от него.
Марин любопытным взором окинул мольберт и громко, с удивлением спросил:
- Чья эта картина?
- Как чья? - не понял Алеша, - это я нарисовал портрет моей матери.
- Вы? Да это не может быть! Этого не мог нарисовать такой юноша, почти мальчик, как вы, - грубо произнес Марин. - Я этому не верю.
Алеша с наивным изумлением посмотрел на Марина.
- Вы в самом деле находите, что этот портрет исполнен хорошо? - спросил он.
Но Марин ничего не ответил. Он жадными глазами рассматривал портрет, то отступая на несколько шагов от мольберта, то приближаясь к нему, и повторял:
- Не может быть! Этого не мог нарисовать начинающий юноша! Позволите мне посмотреть вашу работу у себя в комнате? - спросил он затем, прибавляя: - Там светлее.
- Пожалуйста! - ответил Алеша.
- Буду очень рад вас видеть у себя сейчас же! - произнес Марин и, поспешно схватив портрет, быстро выбежал с ним за дверь.
Алексей наскоро сбросил свою рабочую блузу и последовал за ним. Марин вбежал в большую, светлую комнату, сметнул со стоявшего у окна мольберта какой-то пейзаж и, поставив на его место портрет Анны Викторовны, вскричал в большом волнении, тыча в него пальцем:
- Они живут, эти глаза! Живут положительно. Я, Дмитрий Марин, говорю вам это. Слушайте, молодой друг... У вас талант большой, огромный!.. И если подправить здесь и там.., Вот... - и, наскоро захватив с палитры краски, он сделал несколько штрихов кистью справа и слева.
- Вот теперь совсем уже великолепно, - произнес он с уверенностью, хотя Алексей не мог не заметить, что портрет потерял значительно от этих двух-трех мазков Марина, но постеснялся высказать это.
- Позвольте пожать вашу руку, коллега! - произнес, как только умел любезно, новый знакомый. - Я буду всячески гордиться дружбой такого талантливого юноши! Надеюсь, вы не откажете мне в ней? - И он протянул Алеше свою волосатую, грязную руку с черными ободками на краях ногтей,
Ратманин поневоле должен был пожать ее. Марин продолжал осыпать Алешу комплиментами.
Он говорил, что гордится выпавшим на его долю счастьем иметь такого жильца, будущую знаменитость, будущего огромного художника. Незаметно навел он затем разговор на домашнюю жизнь Алеши, на его средства, ловко выспросил юношу обо всем и, узнав от Ратманина, что он приехал искать счастья в столице, обещал ему свое покровительство.
Я ведь сам учился в свое время в академии, но не кончил, бросил, убедившись, что только время напрасно теряю. А все-таки и без академии вышел в художники!.. Впрочем, об этом мы с вами еще поговорим. Я думаю, что вы будете очень довольны моими советами... Да и к чему записаться в академию, когда вы уже теперь настоящий художник, получше многих тех, кто академию окончил! А если вам нужны будут какие-нибудь указания, я всегда к вашим услугам.
"Хозяин мой вовсе не дурной человек, - подумал Алеша. - Странно, что он показался мне сразу таким несимпатичным".
Возвратившись в свою комнату, Алеша немедленно принялся за письмо к матери. Он подробно, до малейших мелочей, описал ей свое путешествие, свою новую комнату, добрую Нюру с голоском, так похожим на голос мамы, и в заключение повторил все те похвалы, которые расточал Марин его таланту.
Потом он помолился Богу, как привык это делать дома, и стал мечтать о матери и о том, какую радость доставит он ей, если сделается "знаменитостью"... Наконец, усталость взяла свое и Алеша уснул, как мертвый, уснул первый раз в чужой постели, под чужим кровом.