А за стеною у хозяев шел в это время разговор о нем. Марин с Нюрой ужинали.
Дмитрий Васильевич то и дело прикладывался к рюмочке и выспрашивал Нюру о новом жильце. Девушка отвечала нехотя и мало. Она всегда чуждалась своего сурового "дяди" и чувствовала себя стесненной в его присутствии. Он обходился с нею грубо и неприветливо, но сейчас, после выпитой водки, язык у Марина развязался и он был ласковее с Нюрою, чем всегда. Он поминутно восторгался Ратманиным.
- Это большой талант! Удивительный! Из мальчишки выйдет прок...
Нюра горячо приняла эти слова к сердцу.
Ей сразу понравился милый, добрый Алеша, так горячо любивший свою мать, и она не могла не радоваться его счастью.
- Как я рада, дядя, что он талантливый, этот Ратманин! - произнесла она, оживляясь, - он такой славный...
- А ты сколько с него за обеды взяла? - неожиданно оборвал племянницу Марин.
- Тридцать копеек, как всегда со всех жильцов брали, - ответила Нюра.
- Да как же, дядя?... Я уж ему сказала прежде... Да и за самовар никогда ничего не брали с тех, с прежних жильцов.
- И опять ты дура! - закричал с раздражением Марин... - С него можно брать... С него надо брать... Понимаешь... Говорят тебе толком, слушайся меня. Раз велено брать полтинник, ты и бери, и стыд в карман спрячь... Я знаю, что говорю...
- Да ведь, дядя, он, этот новый жилец, бедненький, - пробовала было возразить Нюра, - он сам мне говорил, что у него каждый грош рассчитан и что тех денег, которые он привез с собою, ему едва-едва хватит и на месяц. А пока он начнет здесь сам зарабатывать, пройдет, вероятно, немало времени...
- Я это отлично знаю, - говорил Марин, наливая себе еще одну рюмку, хотя у него уже заметно язык заплетался от выпитой водки. - Да, знаю. И чем скорее этот мальчишка проживет привезенные с собою из Вольска гроши, тем мне же лучше будет...
- То есть не мне, а ему, дурочка, - спохватился Марин... - ему лучше будет, он скорее за работу примется и... и... и... Словом, это мое дело, и ты не вмешивайся... Я так хочу! Поняла? А теперь пошла спать!.. - закончил он свою речь грубым окриком.
Нюра покорно поднялась с места и, пожелав Марину покойной ночи, поплелась в свою коморку.
Сердце ее почему-то ныло. Точно какая-то беда грозила ее новому другу, который сумел ее привлечь своей добротой и искренностью. А Марии, оставшись один, допил водку и, потирая от удовольствия руки, произнес тихо, но значительно:
- Сама судьба посылает мне этого глупого мальчишку. Дурачок даже не знает, какой огромный у него талантище... Ну-с, это нам на руку, Дмитрий Васильевич. О, и обделаем же мы дельце!.. Прежде всего необходимо затянуть мальчугана, а когда ему придет крайность, тут и предложить свои условия: так мол и так, не хочешь ли выплыть, дружок? И захочет, как Бог свят, захочет! И дело в шляпе... А мы... мы еще прославим себя, Дмитрий Васильевич. О нас еще поговорят!.. Не хотели признавать в тебе художника, Дмитрий, правдой, признают его кривдой. Все враги мои признают... Всех вас проведу и выведу, голубчики мои!.. Только надо осторожно за дело приняться... Все будет так, как я придумал... Неделька, другая - и заговорят тогда о Марине; о том самом Марине, которого считают теперь бездарностью, которого заставляют писать дешевые картинки для рыночных торговцев... Подождите, я вам всем покажу!..