Марин исполнил свое слово и буквально не отставал от своего молодого жильца.
Он начал с того, что водил его по городу, показывал ему театры и кофейни, знакомил его с какими-то темными личностями, которых выдавал за своих товарищей-художников, прибавляя при этом, что Ратманину весьма полезно, даже необходимо подобное знакомство. А в те редкие часы, когда Алеша оставался дома, грязные, лохматые друзья Марина являлись в чистенькую комнатку Алеши, курили в ней скверный табак, требовали чай, водку и закуску и льстиво восхваляли талант Ратманина.
Так прошла неделя. За эту неделю Алеша ровно ничего не сделал; постоянные посетители и сам Марин не оставляли его ни на минуту одного и мешали ему работать.
- Не хотим вам давать скучать, молодой человек! - со своей обычной сладенькой улыбкой говорил Марин, - соскучитесь вы, и работа не пойдет впоследствии.
- Мне бы хотелось побывать в академии да познакомиться с профессорами живописи, чтобы они посоветовали мне, поступать ли в академию или иначе устроиться как-нибудь, - говорил Алеша.
- Э-э! академия - вздор! - говорил Марин, - я вас и без академии вытяну, вы мне только доверьтесь, юноша! Вы только слушайтесь меня и следуйте моим указаниям... А что касается профессоров, то я сам приглашу их сюда к вам... У меня ведь есть знакомые профессора... Они здесь посмотрят, как вы работаете, и наверное скажут вам то же самое, что и я: вам в академию не надо...
- Но я за все это время ничего не работал, некогда, - смущенно оправдывался Алеша.
- О, это ничего! Придет время - поработаете! - успокаивал его Марин. - Сперва надо хорошенько отдохнуть, да хорошенько посмотреть Петербург, набраться впечатлений, как говорят наши художники, а уж потом приняться запоем за работу... Вы только не беспокойтесь. Я сам, когда придет время, засажу вас за работу.
Но Алеша отлично сознавал, что уже давно пришло время приняться за работу.
Прошла неделя, еще неделя и еще... Скоро будет месяц, как он здесь, а между тем никакого заработка в ближайшем будущем ему не предвиделось. Те скромные сбережения, которые он привез из Вольска, подходили к концу. Они все разошлись на угощенья его новых знакомых и на хождения по театрам с Мариным и его друзьями.
А тут еще надо было платить за комнату, за стол, за стирку белья и прочее.
Алеша волновался с каждым днем все больше и больше. Его письма к матери дышали далеко не тем юношеским задором и торжеством юной силы, как то первое письмо, которое он отправил в день своего приезда в Петербург, после восторженного отзыва Марина о его картине.
А Анна Викторовна, чуткая до всего, что касалось ее Алеши, посылала ему длинные горячие послания, наполненные материнской заботой и лаской без конца.
в руки Марина. Он улыбнулся и сказал:
- Подождите, я снесу эту картинку знакомому торговцу. Интересно, что он скажет.
И в тот же день Марин понес картинку на рынок, старому продавцу, покупавшему обыкновенно аляповатые мариновские виды, ручейки, рощи, зимы и т. п.
- Это откуда у вас такая чудная вещь? - спросил торговец, любуясь картинкою.
- Как откуда? - смело ответил Марин, - это моя работа... Неужто вы думаете, что я могу писать только ручейки да рощи... Вы еще не знаете Марина.
Марин очень довольный вернулся домой, но Алеше сообщил, что с трудом удалось ему пристроить картинку, да и то всего за пять рублей, между тем как на самом деле он получил за нее целых пятьдесят рублей.
Алеше и в голову, конечно, не приходило проверить - правду ли говорил хозяин. Он был рад и пяти рублям, которые Марин, впрочем, оставил у себя "за обеды".