Щелчок
Часть II. Глава IV

-- Кто посадил в мою рабочую корзинку эту гадость?

Голос Авроры Васильевны звучит особенно суровыми нотками. На голове ее компресс. Под носом она держит пузырек со спиртом. Она едва пришла в себя от испуга. До сих пор, от времени до времени, дрожь пробегает у нее по телу при одном воспоминания о змее.

Дети стоят молча перед нею, испуганные ее бледный лицом с заострившимися чертами.

Все молчат. Молчит и Орля, угрюмо уставясь в землю.

"Нет, дудки, шалишь, -- думает он, -- не признаюсь ни за что. Чего доброго, велит запереть в комнату. А главное, Гальке запретит играть со мною. Лучше уж молчать".

-- Напрасно виновный не сознается, -- снова, после минутной паузы, повышает голос Аврора Васильевна. -- Это сделал Шура. Никому другому в голову не придет так бессердечно поступить со мною, -- неожиданно за­ключила она, переводя гневные глаза на цыганенка.

"Вот оно! Начинается! Докопалась-таки эта злючка!" -- тоскливо пронеслось в мыслях Орли, и оп еще угрюмее уставился в землю.

-- Шура будет за это строго наказан! -- сделала не­ожиданный вывод гувернантка, обдавая Орлю пронзи­тельным взглядом своих строгих карающих глаз.

Маленькая фигурка Счастливчика протискивается вперед.

-- Это сделал я! -- слышится его смущенный голос, в то время как все устремляют на него изумленные гла­за. -- Ради Бога, простите меня, Аврора Васильевна! -- подхватывает он, не дав произнести никому ни слова. -- Но я не нарочно... Я думал, что вы сразу поймете, какая это змея... не ядовитая... безвредная... и, шутки ради, по­садил ужа к вам в корзинку. И-и...

Счастливчик совсем не умеет лгать. Он путается, крас­неет и замолкает.

-- Возможно ли? Нет! Вы не могли этого сделать, Кира, -- говорит с отчаянием в голосе Аврора Васильев­на, -- вы, наш Счастливчик, наша общая радость и уте­шение, вы не могли поступить так! Нет! Нот! Этому я не поверю никогда! Не поверю никогда!

Глаза Авроры Васильевны наполнились слезами. Она так любила Киру, так надеялась на него, -- и вдруг он поступает не лучше какого-то дикого цыганенка!

-- Не верю! Не верю! -- стонет она и крутит голо­вою.

-- Так вот же ваша работа. Теперь вы поверите... и простите меня...

С отчаянием в лице, в своих темных глазах-коринках, Счастливчик запускает руку в карман и вытаскивает от­туда работу: злополучный клубок ниток, полоску круже­ва и вязальный крючок, которые он подобрал в саду слу­чайно по дороге из леса.

Последнее и самое веское доказательство Киры нали­цо. Аврора Васильевна подавлена, молчит с минуту, по­том неожиданно кричит:

-- Валентина Павловна!.. Лялечка!.. пожалуйте сю­да!.. Послушайте только, что выкинул наш любимчик!

Старушка Раева и хроменькая Ляля поспешили на ее зов.

-- Что такое? Что?

Аврора Васильевна с тем же дрожащим от обиды го­лосом рассказала, в чем дело.

-- Кира! Кирушка! Возможно ли? О, как это ужас­но! -- восклицают в один голос и старая бабушка, и хро­менькая внучка.

Да, это невозможно.

И Счастливчик, поняв всю тяжесть возложенной им на себя чужой вины, прильнул к груди бабушки и за­лился слезами.

-- Кирушку и Шуру барышня к себе просит, -- за­глядывая в спальню мальчиков, торжественно провозгла­сила няня.

В это время Ивась только что успел запустить подуш­кой в Ваню Курнышова, который, в свою очередь, схва­тив с окна лейку с водой, предоставил своему маленько­му товарищу возможность познакомиться с холодным душем.

-- Бесстыдники! Угомону на вас нету, -- негодовала няня, -- ни ночью, ни днем!

­кое время суток, -- деловым тоном заметил Ваня, в то время как мокрый, как утенок, Ивась отряхивался от во­ды, неистово хохотал и кричал:

-- Ну, постой же ты у меня!.. Я тебе такого гусара в нос запущу! Усни только!

Когда Счастливчик в сопровождении Орли вошел в комнату Ляли, та сидела над книгой у стола.

В ее небольшом уголке было тихо, тепло и уютно. У киота с образами горели лампады, и их мерцающие огоньки освещали суровые лица святых на иконах... И лицо Того, Кто смотрел из-под тернового венца печаль­ными кроткими очами, говорило без слов о всепрощении в любви.

Ляля опустила книгу на колени и смотрела на вхо­дивших к ней мальчиков.

-- Кира! -- произнесла она, лишь только маленький брат приблизился к ней. -- Я все знаю. Это не ты поло­жил змею в корзинку Авроры Васильевны, а Шура...

-- Шура! -- обратилась она к мальчику, в то время как вспыхнувший до корней волос Кира опустил свои правдивые глаза. -- Зачем ты не сознался?

Орля сурово сдвинул брови и потупился.

-- Она -- злая! Она бы заела меня! И Гальке бы опять со мной якшаться запретила, -- угрюмо пробурчал тот.

-- А если бы Киру наказали, что бы тогда сделал ты?

Черные глаза Орли вспыхнули ярко.

-- Тогда бы я пошел и сказал, что это я.

-- Или ты не веришь, барышня Ляля, что сказал бы?

Рука калеки-девочки легла на плечо Орли.

-- Нет, верю, -- проговорила она просто. -- Но мне мало этого. Я бы хотела, чтобы ты чем-нибудь добрым и хорошим отплатил Кире за перенесенную им ради тебя неприятность.

-- Я? -- глаза Орли зажглись новыми бойкими огонь­ками. -- Да я за него, кажись... Кирушка, хочешь я тебе живьем белку из леса раздобуду? А не то лисенят при­волоку. Я их норы искать умею. Хочешь?

Ва­сильевне... Слушаться ее... Забыть своп резкие замашки... Обещаешь?

-- Да нешто надо это Кире? -- искренне усомнился Орля.

-- И мне, и Кире, и всем нам. Не правда ли, Кира?-- обратилась снова Ляля с вопросом к брату.

Тот протянул свою крошечную ручку маленького че­ловечка Орле.

-- Да, Орля, ты должен исправиться, -- сказал Ки­ра, -- ведь я хочу тебя видеть хорошим, всеми любимым, добрым человеком!

­бят. Его, всем чужого, далекого всем, кроме Гальки... У него есть друзья, есть люди, которые ему хотят добра, которые его любят...

В суровом одиноком сердечке закипало что-то... Свет­лый проблеск счастья зародился где-то глубоко на дне его...

Орля взглянул на сестру и брата, и светлая улыбка озарила его лицо.

-- Ладно! -- проговорил он. -- Постараюсь... А толь­ко, чтобы она, эта злюка, гувернантка, ко мне зря не приставала...

И умышленно громко, чтобы подавить свое волнение, стуча сапогами, он вышел из комнаты.