• Приглашаем посетить наш сайт
    Гончаров (goncharov.lit-info.ru)
  • Щелчок
    Часть II. Глава V

    Господи помилуй! Не узнать басурмана нашего! Тише воды -- ниже травы, -- говорила поутру няня Степановна, потягивая с блюдечка на кухне горячий чай вприкуску.

    -- Уж и подлинно уходился мальчонок, по всему ви­дать, -- вставил свое слово Франц.

    -- Помилуйте, нынче приходит утром, ни свет ни заря. Дай, говорит, бабка, я тебе пособлю дом убирать к барынину празднику, пол помою и все прочее. Ну, я это ему в руки ведро, мыло, мочалку. Пущай поработает. Не барин. Потрудится для благодетелей своих.

    -- Известно, потрудиться не худо. И то сказать, к барышнину рождению. Она у нас -- ангел кроткий, печет­ся о всех, так на нее не грешно и поработать за это, -- вставила свое слово толстая кухарка, угощавшаяся со­вместно с няней и Францем чаем.

    В это время тот, о ком шла речь, с ведром в руках, с мочалкой и мылом под мышкой, с засученными по ло­коть рукавами, стоял посреди гостиной, недоумевая, с че­го ему начать.

    Все стены комнаты, несмотря на летнее время, были увешаны картинами без чехлов, в золоченых рамах.

    Орля знал, что чехлы сняли ради приближающегося праздника. Знал, что ко дню Лялина рождения съедется много гостей, детей и подростков из соседних помещичьих усадеб и имений. Знал, что Ляля упросила бабушку сде­лать детский вечер с танцами для брата, Симочки и их друзей.

    Лялю Орля любил беззаветно. Она сама занималась с ним теперь, избавив его, таким образом, от уроков свар­ливой и строгой гувернантки. И вот, ради нее, он готов Бог весть на какой труд пойти, лишь бы угодить милой барышне Ляле.

    Сейчас он стоит с разинутым ртом посреди гостиной. -- Окна, двери, сначала... пол... А потом всю эту бес­толочь хорошенько отмыть надо... Небось мухами позасижено вдоволь, -- решает он и, внезапно одушевившись, принимается за уборку и мытье.

    Еще рано. Всего семь часов. Раньше девяти никто не встает в этом доме. О, он успеет, конечно, успеет по­кончить со всем этим. То-то неожиданность будет для всех!

    В какие-нибудь три четверти часа Орля поканчивает с полом, окнами и дверью, ставит на место отставлен­ную мебель и, тщательно намылив мочалку мылом с водою из грязного ведра, лезет с ногами на шелковый ди­ван, затем ожесточенно принимается тереть грязной мо­чалкой одну из картин, с изображением усадьбы.

    Но что это? Чем больше трет он, тем грязнее делает­ся картина. Часть водяных красок остается на мочалке, часть расползается по всему фону. Теперь уже на кар­тине не вид усадьбы как будто, а целое разливное мо-I ре -- к довершению всего -- черное море.

    Орля поражен. Но рассуждать ему времени мало; он изо всей силы принялся уничтожать грязные потоки на картине, отчего последние следы деревьев, крыши дома, кустов и скамейки остались на мочалке.

    После этого Орля перешел ко второй акварели -- портрету какого-то почтенного старика.

    На бороде и усах этого старика чернели некрасивые пятна от мух, и на эти-то пятна обратил особенное вни­мание Орля.

    Он обмакнул свою грязную мочалку в не менее гряз­ную воду и, поднеся ее к портрету, стал старательно тереть его до тех пор, пока от почтенного старичка на по­лотне картины остался лишь один нос и половина щеки... -- Стерлось маленько, зато чисто. Ишь ты -- ровно зеркало! -- очень довольный собою, проговорил Орля, полюбовавшись на свою работу.

    Еще несколько картин, к несчастию написанных во­дяными красками, имеющими способность растворяться в воде, привлекают внимание Орли, и все они так же "вычищены", как первые. Затем Орля направляется к ле­жащим на столе альбомам.

    Взмах мочалки... Еще один и еще... И изящные вещицы из кожи с плюшевой и атласной отделкой превращены в грязное тряпье.

    Вода льется с них по бархатной салфетке мутными ручьями па ковер, оставляя на нем грязные пятна...

    Не смущаясь, однако, Орля тащит на ковер ведро с грязной водой. По дороге он зацепляет ногою кресло и летит вместе с ведром на гладкий блестящий пол.

    Мутный поток в ту же минуту, с головы до ног, ока­чивает его, но мальчик чувствует себя в грязной луже так же, как утенок в пруду.

    Дело сделано. Он все-таки сделал уборку.

    -- Ах, разбойник! Ах, убивец ты мой! Ах, батюшки-светы, умираю! Спасите! Помогите! Умираю! Моченьки моей нет! -- и няня, случайно заглянувшая в комнату, исполненная тихого ужаса, останавливается как вкопан­ная у порога с широко раскрытыми глазами.

    На ее крики сбегается весь дом.

    ­пуганные расспросы.

    ­тые глаза. Все смотрят, преисполненные тревоги, то на няню, в отчаянии раскачивающуюся у порога с таким видом, точно у нее болят зубы или живот (такое у нее страдальческое лицо в эти минуты!), то на Орлю, остано­вившегося перед разлитым ведром с растерянным и глу­пым видом. И вдруг чей-то веселый голос крикнул на всю комнату:

    -- Нос! Посмотрите-ка, нос!

    Чья-то рука показала на картину, и все стало сразу понятным и ясным.

    -- Нос! Нос дяди Пети! А где же брови, глаза, губы и его великолепные усы? -- кричал Счастливчик, широко раскрывая свои глаза-коринки.

    ­зывая на ведро. -- Они в ведре!

    -- И деревья в ведерке, и крыша дома, и сад с другой картины! Ах, все, все!

    -- Ха, ха, ха, ха!

    -- Ха, ха, ха, ха!

    Взрыв хохота огласил залу. Как пи жаль было порчи хороших вещей, но трудно было не смеяться.

    ­тыре мальчика, и веселая Симочка, и насмешник Мик-Мик.

    Одна Галя смотрела испуганно на своего брата, и маленькое сердечко девочки било тревогу.

    Она боялась за участь Орли. Она поняла, что все это опустошение, вольно или невольно, произвел ее назва­ный брат.

    Да еще няня Степановна не могла прийти в себя. Она все еще раскачивалась из стороны в сторону и не то жа­ловалась, не то сокрушалась, громко изливая свое горе:

    -- Убивец ты мой! Душегуб ты мой! Погубил ты меня ни за грош! Экую уйму добра напортил!

    -- "Успокойтесь!", "Успокойтесь!" -- передразнива­ла его старушка, окончательно выйдя из себя. -- Успоко­ишься тут, когда все перепорчено!..

    В это время мокрая жалкая фигура со стекающими с нее мутными потоками воды приблизилась к Валенти­не Павловне.

    -- Барыня-бабушка! -- произнес Орля, волнуясь. -- Ты уж меня того... прости -- не нарочно я, почистить малость ладил, а они... штоб их, разошлись и слиняли, ровно и не было их...

    И он так комично развел руками, до того потешна была его мокрая фигурка, что нельзя было удержаться от нового взрыва смеха, глядя на него.

    -- Не бойся, мой мальчик, никто за это не накажет Тебя, -- проговорила она, положив руку на иссиня-черную голову.

    И, повинуясь внезапному порыву, Орля схватил ба­бушкину руку бессознательным жестом и поднес к губам.

    Это была первая потребность проявить при людях свою благодарность, зародившаяся в беспокойном сердце ма­ленького цыганенка.

    И хохот смолк, как по команде; все встали.

    ­вились на чумазой рожице маленького дикаря.

    Разделы сайта: