Щелчок
Часть I. Глава XII

Вот так разгром! Что же это такое? Никак наше­ствие иноплеменников! Царица Небесная! Святи­тели, Никола Чудотворец! Батый, что ли, со своею ратью здесь побывал! -- Отвяжитесь! Чего пристали! Почем я знаю, где конь! А коли и знаю, то не скажу, вот вам и весь сказ.

Мик-Мик стоял в дверях гардеробной и сокрушенно покачивал головою. Но темные глаза его смеялись поми­мо соли, а губы тщетно силились скрыть улыбку.

Из-за тонкой высокой фигуры студента выглядывали пять взволнованных рожиц.

Счастливчик Кира, Симочка, Ваня, Ивась и Аля с лю­бопытством, присущим их возрасту, разглядывали царив­ший в гардеробной хаос и спавшего на груде лохмотьев и тряпья, как ни в чем не бывало, Орлю. Кира опомнился первый:

-- Надо бабушке сказать! Он все платья попортил! О, какой злой мальчишка!

-- Вот так фунт изюма! Запорожец-вояка, да и толь­ко! -- не без некоторой доли восторга вырвалось из груди Ивася.

-- Варвар он! Сколько добра перепортил! Денег-то, денег зря сколько пропало! -- сокрушался Ваня, и его толстые румяные щеки отдувались от негодования.

-- Ах, что с ним будет теперь? Неужели его посадят в тюрьму? -- и нежный тихонький Аля всплеснул свои­ми детскими ручонками.

-- Ну, в тюрьму не в тюрьму, а этого оставить так невозможно. Надо прежде всего пойти предупредить ба­бушку, -- решил Мик-Мик. -- А вы, друзья мои, остань­тесь здесь и Боже вас упаси сего неистового Роланда пальцем тронуть! Берегитесь -- сокрушу!

У Мик-Мика была одна драгоценная особенность: он не терял ни на минуту своего веселого расположения духа. И сейчас, несмотря па всю необычайность случая, черненький студент не растерялся.

-- Симочка! Отменная девица! Пожалуйте со мною!-- скомандовал он.

-- Ах, Мик-Мик, позвольте мне остаться!

-- Ну, хорошо, только, чур, цыганенка не будить! И Михаил Михайлович вышел из комнаты.

Лишь только шаги его замолкли в коридоре, Симоч­ка на цыпочках подкралась к собранным в кучу безоб­разным клочкам гардероба.

-- Ах, мое розовое тюлевое платье! -- вскричала она с отчаянием в голосе, увидя что-то нежное и воздушное в общей груде тряпья.

-- Действительно, ваше платье. Увы, оно приказало долго жить! -- с комическим вздохом проронил Ивась.

-- Вам хорошо смеяться. А мне каково! Мое розовое платье! Мое бедное розовое платье!

-- Не плачьте, эка важность! -- становясь в позу и поднимая руку кверху, произнес Ивась. -- В прежние времена люди совсем ходили без платьев, и не ревели же они!

-- Не плачь, Симочка, -- обнимая сестру, проговорил Счастливчик, -- мне тяжелее. Ахилл пропал и, должно быть, не найдется никогда!

-- Бедный Ахилл! И ему нелегко, конечно! -- про­изнес тихонький Аля, обводя всех своими голубыми гла­зами.

-- Господа, а что, если разбудить этого душку с раз­бойничьими ухватками и сразу предложить ему вопрос, куда он девал лошадь, -- предложил Ваня. -- Пожалуй, он скажет со сна!

-- Сосна -- дерево, и оно не говорит, -- острил Ивась.

-- Острить не время теперь, -- произнес, пожимая плечами, Ваня.

-- Нельзя трогать цыганенка! Мик-Мик не позволил его трогать! Вы слышали? -- вмешался Счастливчик.

И, не дождавшись ответа своих товарищей, Ваня быст­ро приблизился к спящему на груде тряпья мальчику и, наклонившись к нему, произнес громко:

-- Эй, полупочтенный, как тебя, проснись!

В одну минуту Орля был на ногах. Испуганно выта­ращенными глазами он смотрел на детей, ничего не по­нимая.

Но вот румяный толстый мальчик положил ему руку на плечо и неожиданно спросил:

-- Где лошадь?

И вмиг Орля понял все. На его испуганное лицо на­бежала мрачная тень. Глаза засверкали. Он смерил ими Ваню с головы до ног и сжал кулаки.

Толстенький Курнышов не смутился.

-- Ты погоди! Не дерись! Драться после будешь. Ты лучше скажи, куда лошадь девал?

Молчание ему было ответом.

-- Пожалуйста, мальчик, скажи... Это моя лошадь... Я ее хозяин, -- вмешался Кира, выступая вперед.

Чистенький, беленький, нарядный мальчик произвел неожиданное впечатление на Орлю. Внезапная злоба за­горелась в нем снова и обрушилась на этого хорошень­кого мальчика, осмелившегося заявить ему об его праве на красавца коня.

Орля вытянулся во весь рост, изогнулся, как кошка, и, взмахнув руками, бросился на Счастливчика.

Оба мальчика полетели на пол и забарахтались в куче тряпья.

Ваня и Ивась бросились на выручку товарища. Си­мочка испуганно закричала на весь дом:

-- Он убьет Киру! Он убьет Счастливчика! Злой, гадкий цыганенок!

Ей вторил Аля своим тоненьким, совсем еще детским, голоском.

-- Не угодно ли! Вот вам и оставляй одних сих бла­городных юношей и даму! -- произнес насмешливо Мик-Мик, появляясь на пороге в сопровождении Валентины Павловны, monsieur Диро, Ляли и ее гувернантки.

Затем он стремительно кинулся к общей живой куче, извлек из-под низу ее сконфуженного Киру и поставил его перед бабушкой.

-- Счастливчик! Милый, дорогой Счастливчик! Не ушиб он тебя, этот разбойник? -- волновалась бабушка, зорко оглядывая беспокойным взглядом своего любимца.

-- Не разбойник он, а просто Щелчок-мальчишка, пистолет и сорвиголова! -- засмеялся Мик-Мик и, взяв за руку Орлю, рвавшегося от него, подвел его к Валенти­не Павловне.

-- Ну, не Щелчок это? Скажите откровенно?

-- Хорош Щелчок! Это преступник какой-то! И я не решаюсь больше держать его у себя в доме! -- с ужасом и негодованием произнесла бабушка.

-- Щелчок! Щелчок! Вот так название! -- засмея­лись дети.

-- Тише! Перестаньте, не до шуток теперь! -- повы­сила голос Аврора Васильевна.

Ивась на ухо Симочке, и та едва не фыркнула на всю ком­нату, забыв недавнее горе.

-- Послушай, мальчик, -- проговорила Валентина Павловна, строго глядя в лицо потупившегося Орли, -- ты очень виноват перед нами. Ты увел лошадь моего вну­ка, очень дорогую лошадь, и, благодаря тебе, она исчезла куда-то. Тебя, разбитого насмерть, принесли к нам, и, зная, что ты вор и преступник, мы, однако, не погнуша­лись тобою, приютили тебя у нас, отходили, вылечили. А ты каким злом отплатил за добро сегодня! И этому доброму ангелу, Ляле, моей внучке, ты мстил, как и всем нам, тогда как она не отходила от твоей постели во вре­мя болезни и с редким терпением, сама больная и хруп­кая, ухаживала за тобой! Много причинил ты нам зла и убытка. За покражу лошади и порчу костюмов тебя следовало бы отдать в руки полиции, посадить в тюрь­му. Но Бог с тобою! Ступай, откуда пришел, к своим, в табор. Может быть, рано или поздно, совесть заговорит в тебе и ты исправишься, -- заключила бабушка свою речь.

-- Вот и приговор! -- тихонько на ушко Симочке произнес шепотом неугомонный Янко.

Орля, все время стоявший опустив голову и потупив в землю глаза, едва слышал, что ему говорили.

Полно! Так ли? Не обманывают ли они его? Неужто и впрямь можно уйти?., домой?., в табор?..

Мальчик весь побледнел и затрясся. Теперь он как-то весь съежился и чутко ловил каждое слово хозяйки усадьбы.

А Валентина Павловна между тем строгим голосом продолжала:

-- Сегодня еще отдохни у пас, подкрепись, поешь хо­рошенько, выспись ночью, а завтра с Богом ступай. Ни­чего с тобой, видно, не поделать. Как волка ни корми, а он все в лес смотрит.

-- Одежду, которую тебе дали. ты оставишь себе, и денег на дорогу я тебе тоже дам... Бог с тобой! Ступай! -- произнесла она с легким вздохом. -- Видно, ничто на тебя не подействует. Ступай, маленький преступник, сту­пай с моих глаз.

-- И опять-таки не преступник, а попросту Щелчок, отчаянный Щелчок, дикарь, сорвиголова, выросший на свободе, -- засмеялся Мик-Мик, -- и, сдается мне, что, если бы этим мальчуганом заняться хорошенько, из него дельный парень вышел бы в конце концов! Посмотрите на его лицо: смелое, открытое. Обычной цыганской вороватости в нем и помину нет.

-- Вороватости нет, а ворует сколько угодно, -- шеп­нул Ивась толпившимся тут же детям.

-- Пусть идет на кухню. Ему дадут поесть, и пусть шапку и пальто из старых вещей ему достанут, няне ска­жите, -- роняла усталым от волнения голосом Валенти­на Павловна.

­годетельствовали, -- шутливо похлопав его по плечу, произнес Мик-Мик, -- не скажешь ли ты, куда девал коня?

-- Да! Да! Скажи, где моя лошадь? -- неожиданно выскочив вперед, произнес Счастливчик, нерешительно заглядывая в хмурое лицо цыганенка.

-- Милый мальчик, скажи! -- прозвучал подле него нежный-нежный голос, и чья-то маленькая ручка погла­дила его по голове.

"Что это? Кто сказал это?" Никак покойная мать либо Галька, часто гладившая его кудлатую голову своей маленькой ручкой? -- подумал Орля и вскинул глаза на говорившую.

Перед ним было бледное личико и печальные, кроткие глаза Ляли. Они смотрели так ласково на Орлю. Ласко­во и грустно.

с Галькой, на всех и на вся.

Но это продолжалось лишь одну минуту. В следу­ющую же Орля сделался прежним Орлей, чуждым рас­каяния и добрых побуждений сердца.

Он грубо мотнул головою, так что худенькая ручка Ляли соскользнула с его головы, и угрюмо буркнул себе под нос:

-- Отвяжитесь! Чего пристали! Почем я знаю, где конь! А коли и знаю, то не скажу, вот вам и весь сказ.