В последнее время Граня ходил мрачный, нахмуренный и сердитый. У Грани не было денег. За это время юноша так привык ощущать в кармане приятное позвякивание монет и шелест ассигнаций, как и привык проводить вечера в веселом обществе богатых друзей где-нибудь или в ложе театра, или в цирке, куда не проникал глаз бдительного гимназического начальства; привык одеваться франтиком, душиться дорогими духами, носить дорогую обувь... Он "тянулся" за богатыми товарищами и подражал их образу жизни и привычкам. Его "часть" растаяла очень скоро таким образом, благодаря подобным требованиям и вкусам; новых ресурсов неоткуда было ожидать, а требования увеличивались с каждым днем, так как привычка бросать деньги на всевозможные удовольствия глубоко пустила свой вредный корень в недра души Грани.
И Граня страдал искренне, упорно...
Приобретение денег являлось теперь ему чем-то вроде мании. Он думал о них, бредил ими. Правда, оставалась еще нетронутая материнская часть (Лелечкины деньги были уже дружно разделены и не менее дружно растрачены им и Валентиной, благо она сама предложила их), но Граня не решился бы ни за что беспокоить мать с подобной просьбой.
А его друзья, Берлинг, Завьялов, Стоютин, невольно усиливали мучения Грани.
- Лоранский! - едем прокатиться сегодня! - говорили то тот, то другой из них. - Жорж тройку нанял! Прелесть, что за лошадки!
- Не хочу! одни поезжайте! - мрачно отказывался Граня и с завистью следил за товарищами, которые собравшись в кружок, оживленно совещались по поводу новой прогулки.
- Да что ты сквалыжничаешь? - посмеивался над ним тот же Берлинг. - Всем известно, что наследство получил, а он скупится... - насмешливо добавлял он.
- Хорошее наследство! нечего сказать! - закипал неожиданным гневом Граня. - Разве это наследство? Не стоило и брать-то его, только раздразнили им, несчастным сделали... - изводился он.
- Да ты толком говори! - засмеялся его старший товарищ. - Все деньги вышли!?
- Все! - безнадежно махнул рукою Лоранский.
- Так ты займи! - простодушно предложил Берлинг.
- Ах, правда! - обрадовался Граня. - И как это мне раньше в голову не приходило? Только где занять? - разом впадая в прежнее уныние, произнес Граня.
- Ну, на первый раз у меня займи, а там я тебя в такое сведу местечко, где под проценты получишь, брат, все, что хочешь.
- А разве дадут? - обрадовался Граня.
- Понятно! - отозвался Берлинг. - Ах, да, ты еще несовершеннолетний, черт возьми! - спохватился он внезапно на пришедшую ему в голову мысль. - Тебе только шестнадцать лет!
- Несовершеннолетний! - мрачно произнес Граня, - да и платить не из чего будет! Это, брат, в сторону клади!
- Ну, так у меня и еще возьми! Поверю же я тебе. Не сбежишь же ты!
И Граня занял у Берлинга, занял и у Миши Завьялова, и у юного графа и с ними же при первом удобном случае спустил эти деньги. Потом, воспользовавшись новым предложением, занял еще и еще и пошел уже занимать без числа и счета, благо богатые товарищи получавшие на руки деньги, предлагали ему.
денег.
И между друзьями и Граней пробежал первый холодок.
Скоро этот холодок перешел в открытые враждебные отношение. Компания стала сторониться Грани. И Граня почувствовал себя еще более одиноким и несчастным, нежели прежде.
Однажды вечером он встретил на улице молоденького безусого студента-путейца прошлогоднего выпуска их гимназии. Фамилия путейца была Веселов, и он вполне оправдывал ее своим веселым характером, откликающимся на всякие удовольствия и веселые проделки с самым живейшим участием.
- Батюшки! тень отца Гамлета! - вскричал он при виде мрачно шагающей фигуры Грани. - "Что так задумчив? Что так печален?" - запел, безжалостно фальшивя, Веселов.
- Денег нет! - отрезал Граня вместо всякого объяснение.
- Ну, вот вздор - "денег"! - расхохотался тот. - Какие еще нашему брату деньги нужны! Пойдем-ка лучше со мною веселиться. У Люлюшиных вечеринка сегодня. Знаешь Люлюшиных? У них мебельные магазины в Андреевском рынке... И в карты играют и танцуют.
- Не люблю я танцы. Барышень развлекать надо, а мне свои дома надоели: сестра, да подруги ее, - мрачно произнес Граня. - "Ах" да "ах" у них на первом плане... Ах, балы, ах театры... Ах Максим Горький... Ах, Станиславский! Ах, воланы! Ах бантики... Кудах-тах-тах! Кудах-тах-тах!.. Сущие курицы!
- Ну, и не танцуй с ними, - снова расхохотался Веселов, - а на вечеринку все же ступай со мной за компанию. Там в карты играют. Смотри, выиграешь чего доброго - разбогатеешь!
- Не хочу я в карты! - буркнул Граня.
- Ну, вот еще! Того не хочу, этого не хочу! Да ты маменьки боишься, что ли? Дитятко какое! Сам с версту вырос, а без маменькиного разрешения ни на шаг. Ребеночек! Что и говорить!
Веселов задел больное место Грани. Больше всего из ложного самолюбия и стыда юноша боялся, чтобы его не сочли ребенком, и, чтобы никто не мог принять его за мальчика, Граня готов был выкинуть самый необдуманный и нелепый поступок.
- Ну, ладно, идем! - проворчал он себе под нос и зашагал о бок с торжествующим Веселовым на вечеринку к Люлюшиным.
Там молодым людям очень обрадовались. Устраивали эти вечеринки для Манечки Люлюшиной, молоденькой пятнадцатилетней девочки-гимназистки, и для ее подруг.
Начались танцы, до которых Граня был не большой охотник и, все с тем же Веселовым, они прошли в кабинет.
Там при участии хозяина дома несколько человек гостей играли в карты.
Граня понятия не имел о карточной игре, но тем не менее он сел по приглашению кого-то из новых знакомых за стол и принял участие в игре.
Веселов сидел подле него и учил, что надо делать.
- Нет, брат, тебе не везет, - произнес Веселов, после того, как Граня проиграл партию, - давай-ка я за тебя сяду.
- Ну нет, я сам хочу! - упрямо проговорил Лоранский и продолжал играть.
в статском костюме, несмотря на то, что это строго запрещалось гимназическим начальством) и участливо проговорил:
- Бросили бы, юноша. Раненько играть начали. Небось, родные не для того вам деньги дают. Ну, позабавились, ну и ладно. Пора и честь знать! Пошли бы с молодежью поплясать - куда лучше.
Граня вспыхнул до корней волос, услыша такие слова. Как? Что? Его считают за малыша! Но это уже слишком! Он докажет им всем, какой он малыш! И не перестанет играть, если бы даже это сопряжено было с вопросом жизни и смерти.
- Не беспокойтесь, - холодно отвечал он Люлюшину, - деньги у меня не родительские, а мои собственные, и я ими волен распоряжаться по своему желанию.
И он с удвоенной горячностью погрузился в игру.
Была уже ночь, когда Граня вышел от Люлюшиных. Он был сам не свой. Бледный, дрожащий, едва держась на ногах от волнения, шел он по пустынной улице, пробираясь домой.
Сегодня с ним случилась страшная и неприятная история. Он незаметно проиграл двести рублей и должен был по данному им слову возвратить их, не позднее, как через три дня, выигравшему. Если бы это произошло несколькими месяцами раньше, юноша, безо всякой помехи вернул бы деньги. Но теперь у Грани не было ни гроша за душой. Он был должен и так всем своим приятелям, и, разумеется, никто из них не поверит ему больше в долг. А между тем отдать было необходимо. Веселов поручился за него, как за честного человека, дал за него слово, что он заплатит. При этой мысли Граня схватился за голову и заскрежетал зубами.
Бессильное отчаяние охватило его...
Что ему остается делать?
Он в долгу, кругом в долгу! А тут еще уроки у него идут из рук вон плохо и не сегодня завтра его выключат из гимназии. Жгучее раскаяние на безалаберно проведенное время охватило Граню.
- А все деньги! Эти негодные деньги! Не свались они тогда как снег на голову, не выбей меня из колеи, ничего подобного не случилось бы!
Граня совсем забыл в эти минуты, что виновато здесь было не полученное наследство, а он сам, не сумевший распорядиться им.
Он машинально шагал по улице с горячей головой, с сильно бьющимся сердцем. Жизнь представлялась ему теперь полной ужаса и горя. Положение казалось безвыходным, смертельная тоска леденила сердце.
Страшно было возвращаться в гимназию, где все были недовольны им, жутко встречать товарищей, напоминавших об уплате долгов, и, наконец, ужас леденил душу при одной мысли о том, что Веселов придет через три дня к нему за деньгами с тем полузнакомым господином, которому их проиграл он - Граня.
Бедный юноша задыхался от волнения. Холодный пот проступил у него на лбу. Он весь дрожал, как в лихорадке.
Не помня себя от волнение Граня свернул в линию и вышел на набережную. В раннем рассвете весеннего утра высились здесь темными громадами иностранные корабли.
Граня бросил машинально взгляд в их сторону и замер от неожиданности. Острая мысль подсказала ему выход. Желанный выход из ужасного положения.
Завтра, он знал, один из заграничных пароходов должен был уплыть на родину, благодаря рано начавшейся навигации. Что, если он, Граня, всеми правдами и неправдами добьется того, чтобы его приняли юнгой на пароход, - он уплывет отсюда сначала в Швецию, затем в Америку. А в Америке, сделавшись янки, сумеет разбогатеть, накопить необходимую для уплаты сумму, и, кстати, и для себя, и вернется домой богатым человеком. Да, да, прекрасная мысль! Как это он раньше до нее не додумался! Какой он, Граня, глупец!
А между тем все устраивается, так просто, так ужасно просто. Он скажет капитану парохода, что он круглый сирота и хочет поступить в юнги... Неужели же его не возьмут? Что у него нет документов - все это пустяки. Примет и без них. Ведь мог же их затерять, наконец! О, как он это хорошо придумал, Граня!
Попросить принять юнгой на пароход, доплыть до Швеции, там пересесть на другой корабль, и дальше, дальше в страну золота и счастья! На вольный заработок! Туда, скорей! Жаль семью, конечно... Особенно маму... Она так любит его, и исчезновение ее любимчика Грани даст ей немало тяжелых переживаний! Но это в сто крат лучше, нежели ее Граню сочтут подлым бесчестным человеком. И, потом, он вернется к ней через год, через два, богатым, независимым и ее же обогатит, свою старушку.
И, остановившись на таком решении, юноша уже много бодрее и спокойнее зашагал по пустынным линиям Острова к себе в Гавань.