Заходящее солнце лениво купало в море свои пурпуро-красные, умирающие лучи... И море под влиянием солнца, стало пурпуро-красным в этот вечерний тихо-радостный час... Кроткою, робкою лаской повеяло от моря... Желтые лютики и бело-палевая кашка, ободренная вечерней прохладой, закивала-заулыбалась с утеса навстречу прощальным пурпуровым лучам...
Сережа Скоринский сидел на скале и смотрел в море... Его багровые волны дробились о скалу с ласковым лепетом и радостным шумом... Позади него возвышались грозно-таинственные руины старого замка и стена, отделяющая новый замок от печальных развалин... Налево берег, песчаный и пустынный, низменный берег, обсаженный вербою, с бедной рыбацкой деревенькой в двух верстах отсюда, где, как муравьи, копошились люди-рыбаки у своих лодок.
Сережа сидел на скале, свесив ноги над морем, пурпурово-алым и красным, как кровь... Ему казалось, что вот-вот, стоит только взмахнуть руками, и он полетит, подобно огромной птице, куда-то вдаль, далеко-далеко над ало-пурпуровыми, кровавыми волнами... Он думал о семье, о близких. Думал о том, что переживает воочию какую-то странную сказку. Этот таинственный замок, этот рыцарски-вежливый и печальный барон, этот затерянный в глуши Остзейского края уголок, - все было так фантастично, необыкновенно и красиво.
С Павликом Редевольдом они были, казалось, давно друзьями на всю жизнь. Эдуард до вчерашнего дня еще сторонился его, но вчера отношения их круто изменились.
- Вы знаете, monsieur Serge, - сказал как-то после урока Павлик Редевольд, - что в северной башне показывается белая женщина каждую полночь?
- И ты веришь подобным нелепостям, мальчуган? - пристыдил он ребенка.
- Ах, monsieur Serge, но там ни одна душа не смеет переночевать, в северной башне; ее, т. е. белой женщины так боятся! Даже Эддик боится, а ведь он такой храбрый! - кивнул он с гордостью на брата. Тот только высокомерно повел бровями.
- Как, и ты трусишь, Эдуард? - усмехнулся юноша.
- А вы не струсите уж будто! - дерзко засмеялся тот.
- He струшу.
На лице Эдуарда отразилось полное изумление.
- И вы переночуете в башне?
- Ну, конечно!
- Ну?
- Чтобы показать вам всю нелепость подобных толков, - заключил весело Сережа.
В тот же вечер, после ужина, захватив с собою подушки и плед, он отправился в башню, где и проспал благополучно до следующего утра.
А утром, вернувшись в жилое помещение замка, был несказанно поражен встречей, устроенной ему Эдуардом.
- Вы смелый, как рыцарь! - вскричал мальчик, пожимая его руку, - и я уважаю вас.
- Славный мальчуган, непосредственный и умный, - мысленно рассуждал Сережа, вспоминая старшего барона. - Сегодня же буду писать Наташе о нем. Она так любит ребят!
Вся облитая ало-багровым закатом, перед ним стояла девушка, вернее, девочка, лет пятнадцати на вид... Она была стройна и тонка. Какая-то зеленая шелковая ткань окутывала ее фигурку, подвижную и гибкую, как у змеи. Огненно-красные до колен волосы прикрывали стан, струясь кровавыми, как само солнце в час заката, волнами вдоль спины, плеч и груди, красивые, волнующиеся и непроницаемо густые... Из-под кудрявившихся надо лбом прядей глядели глаза... Две зеленые звезды с огромными черными зрачками, со взглядом русалки, веселым и таинственным в одно и то же время... Алый рот с мелкими зубами и маленькое, маленькое личико, все опаленное огнем загара, обветренное морскими ветрами, загадочно улыбалось ему странною, очаровательною и в то же время необычайной красотой. Зеленые звезды залучились, заискрились... Ало-красные губы раскрылись... И странное существо усмехнулось неожиданно и насмешливо, обнажая ряд своих белых и острых, как у мышонка, зубов.
- Кто вы? - произнес Сережа, пораженный неожиданным и странным видением.
Потом, видя, что она его не понимает, повторил по-немецки свою фразу:
- Кто вы? откуда вы пришли?
Она быстрым движением поправила венок белых лилий, сползший ей на лоб и, закусив огнисто-красную прядь своих пышных кудрей зубами, произнесла чуть слышно по-немецки:
- Я Сирена! Или вы не знаете этого? Пришла оттуда! - она указала тоненьким смуглым пальчиком на скалу, море и вдруг рассмеялась...
Смех у нее был тихий и звенящий... Такой смех должен был бы быть у русалок, если бы они существовали на свете. И когда она смеялась, красные волны ее кудрей колыхались вокруг ее стана и покрывали ее всю, всю с головы до пят.
- Ну, ну, не дурачьте меня, пожалуйста, - рассмеялся в свою очередь юноша, - я знаю, что вы самая обыкновенная девочка и пришли не из моря, а из соседней усадьбы, вернее всего...
Она усмехнулась... И опять лицо ее стало таинственно-странным и чудно-красивым.
- Monsieur Serge, - произнесла она своим рокочущим голоском, - вы догадливее, чем следует быть мальчику в ваши годы. И сейчас вы сказали отчасти правду... Сейчас я пришла из пасторского домика, что там за деревней. Но все-таки я Сирена, и там под скалой ворчит и плещется мой старый отец! - с веселой таинственной усмешкой она повела пальчиком на море и продолжала так же весело свою речь... - Старый царь - Морской Гребень, седой, как лунь, и ворчливый, как сама старость... У меня есть целая свита бледнооких красавиц наяд... А сельди, камбалы и прочая рыбная живность созданы для того, чтобы бродить за мною стадами и охранять покой царевны-Сирены... Поняли вы меня?
И снова смех, рокочущий и звонкий, чудесно нарушающий тишину царственно-спокойного часа заката.
Засмеялся и Сергей. Ему показалась забавной эта странная девушка-подросток с ее поэтичными бреднями и красивым, почти коричневым от загара лицом.
- Я не верю вам! Ни одному слову не верю! - произнес он со смехом и смело заглянул недоверчивым взглядом в ее оригинальные зеленовато-черные глаза. Сирена нахмурилась. Темно-красные брови ее сошлись над переносицей. Лицо сразу постарело и осунулось как будто...
- Ах, вы! - произнесла она, топнув маленькой сильной ногой, обутой в род сандалий с ремнями у ступней. - Ах, вы... - И, помолчав немного, она заговорила неожиданно, краснея и сердито покусывая свои алые губки:
Только зачем он приходит на твою скалу. Он простой сын земли. У него есть семья там, в Петербурге, родители, о которых он скучает... A здесь два маленькие барона, из которых один только недавно полюбил его после того, как он провел ночь в северной башне.
- Откуда, каким образом? Откуда вы узнали все это, Сирена? - произнес, захлебываясь от волнения и неожиданности, Сережа.
- Откуда узнала? - заливаясь своим рокочущим мелодичным смехом, произнесла она, - о, Сирена все знает!.. Знает, о чем шепчут седые волны... Знает, о чем поют звезды в полночной вышине... о чем лепечут желтые лютики, вербы песчаному берегу... о чем болтают песчинки на дне моря и глухо шуршат травы там далеко, в лесу... Все знает дочь старого Гребня, царевна Сирена, повелительница вод! - И, вся гордая, ликующая, она притихла на мгновение с поднятой рукой, словно застыв над морем, в двух шагах от отвеса огромной скалы...
И вдруг лукавый смех задрожал в ее губах, алых и веселых... Она, как безумная, завертелась no небольшой площадке скалы, рискуя ежеминутно свергнуться в море... Ее густые волосы красным сиянием развевались по ветру. Зеленые глаза с огромными точками зрачков загорелись изумрудными огнями.
Что-то волшебное было в ее небольшой фигуре, кружащейся по скале с стремительной быстротой...
- Я редевольская колдунья. Берегись меня! - и, широко взмахнув руками, бросилась в море, мелькнув со скалы огромной красно-зеленой птицей.
- Сирена! - в ужасе вскричал Сергей и замер на месте, устремив глаза вниз, в гулко бьющуюся о каменистый утес пучину.
И вдруг веселый голосок прозвучал откуда-то снизу.
- He бойся... Я здесь... Редевольская колдунья никогда не утонет... Папа Гребень уже позаботился о том... Прощай, доверчивый, легковерный мальчик.
- Прощай! - донесся еще раз до Сережи ее звонкий серебристый голосок, и она сразу исчезла, как исчезает с неба мгновенно и быстро лучистая осенняя звезда.
.....................
.....................
Ha другой же день Сережа спросил своих учеников:
- О, Сирену? Monsieur Serge, где вы видели ее? - вскричали оба мальчика в один голос.
Сережа описал подробно его вчерашнюю встречу.
- О, Сирена - это прелесть! - горячо вскричал старший, Эдуард, - это самая смелая девочка во всем мире. Она бесстрашна и предприимчива, как мужчина... Она уплывает в море в самую большую непогоду... Одна под парусом. Она ничего не боится...
- Она дочь пастора Сирена и ужасно странная девочка! Ее зовут у нас еще Дочерью волн за то, что она постоянно плещется в море.
Мальчики замялись. Потом Эдуард тряхнул черными кудрями и, чуточку краснея, произнес:
- Да... т. е. нет... Я один говорил, когда еще не знал, что вы такой хороший... И просил ее, Сирену, попугать вас хорошенько, но потом, когда я понял и оценил вас... И тотчас же сказал на берегу об этом Сирене. Надеюсь, она не причинила вам ничего дурного?
- Ровно ничего дурного, мальчуган, - и Сережа дружески похлопал по плечу старшего ученика.
Личность Сирены перестала быть для него загадкой.