-- Итак, поход наш выполнен удачно. Сам Матвей Иванович (1) не пожелал бы ничего лучшего... Хотя, правда, что тут трудного рассеять и прогнать две-три разбойничьи шайки?.. Мои молодцы, я уверен, способны и на более серьезные победы... Так ли я говорю, господа?
И бравый, еще далеко не старый полковник с удовольствием оглядел окружающих его офицеров, собравшихся к завтраку в просторную крестьянскую избу.
Тут были люди разных возрастов, начиная от седого, как снег белого, есаула и кончая молоденьким, совсем почти юным хорунжим. Но на всех лицах, и молодых и старых, одинаково отпечатались удаль, мужество и храбрость.
-- Что и говорить, Степан Иванович, молодцы наши сумеют постоять за себя, -- подтвердил слова начальника увенчанный почтенными сединами старый есаул с широким шрамом вдоль щеки -- неизгладимым следом турецкой сабли. -- А вот только жаль, что негде проявить им эту их львиную храбрость. Мирный застой связывает крылья. А как назло, новое затишье не предвещает войны.
-- Ну, за этим дело не станет, -- поглаживая свой сивый ус и усмехаясь полными губами, произнес полковник Борисов, командир казачьего полка. -- Говорят, австрийцы не очень-то довольны новой опекой, навязавшейся им в лице корсиканца Бонапарта, и кто знает, может быть, этот всемирный победитель пожелает продлить свою дерзость до конца и обратит на запад свои алчные взоры... Аустерлицкий мир заставляет думать о многом... да и все поступки нового героя говорят за то, что Европа может всколыхнуться в конце концов и наш милостивый император не откажет в помощи соседям пруссакам, к которым, как уже слышно, подбирается этот выскочка.
-- О, если б это было так! -- неожиданно сорвалось с уст молоденького хорунжего, и чарка с крепкой запеканкой выскользнула из рук и со звоном покатилась на пол.
-- Вот где молодая-то кровь сказалась! -- весело рассмеялся полковник, а за ним и все офицеры, с ласковым одобрением поглядывавшие на своего юного товарища. -- Подожди, брат Миша, и на нашей улице праздник будет. Погоди малость, придем на Дон, в станицу, съезжу и в Черкасск к "наказному" (2); авось и услышу от него приятную новость о приказании усмирить зазнавшегося Бонапарта.
-- Ах, если бы так!.. -- блеснув глазами, произнес юноша. -- Да я бы, кажется...
Но юному хорунжему не суждено было выразить своего желания. Дверь в избу отворилась, и высокий, плечистый пожилой казак вошел в горницу и почтительно остановился у порога.
-- Что скажешь, брат Вакула? -- ласково обратился к нему полковник. -- Что скажешь, Щегров?
-- Ваше высокородие, -- отрапортовал по-военному бравый Щегров, -- мальчонка тут прискакал, неведомо откуда. С вашим высокородием, штобы это, беспременно говорить желает. Я ему и так и этак. "Погоди, их высокородие, -- говорю, -- завтракать изволят с господами офицерами. Не каплет над тобою"... Куды тут! Так и прет. Вовсе диковинный парнишка, надо полагать, ваше высокородие.
-- Вольный?
-- Никак нет. Одежа наша на ем, а уж горазд младешенек только. Сущее дитя... А конь евонный, так я много конев перевидал, ваше высокородие, а такого ни в жисть.
-- Да ну?!
-- Ей-ей, ваше высокородие, конь королевский!
-- Ну, так подавай нам его сюда -- твоего мальчонку! -- весело произнес Борисов. -- Посмотрим, что за диковинку такую прибило в нашу сторону.
При последних словах Степана Ивановича (так звали полковника) Щегров исчез так же быстро за дверью, как и появился. Через минуту его могучая фигура снова выросла на пороге. На этот раз он вошел не один. Смелым шагом, с высоко поднятой головой, запыленным и обветренным лицом, носящим на себе следы тревоги, вошла в избу Надя, неузнаваемая в своем казачьем наряде.
-- Откуда ты, малец? И что тебе надо от меня? -- спросил, при виде этого юного казачка, полковник.
Юный казачок смотрел смело и бодро. Надя, казалось, нимало не смутилась, очутившись в этом большом и чуждом ей офицерском обществе. От ее ответа зависела теперь вся ее будущность, и она твердо помнила это. Смело поднятые на полковника глаза девушки без слов, казалось, молили о чем-то. И, поймав этот взгляд, тревожный и молящий в одно и то же время, добрый Степан Иванович почувствовал какую-то невольную жалость в сердце к молоденькому казачку и мягко, ласково обратился к нему с вопросом:
-- Какого ты полка, мальчуган?
-- Я не имею еще чести быть причисленным к какому бы то ни было полку, господин полковник, -- отвечал ему смелый голосок, -- но именно для того-то и приехал я к вам -- просить удостоить меня этой милости.
-- Но разве ты не казак? -- удивленно спросил полковник, в то время как прочие офицеры с изумлением разглядывали диковинного мальчика, одетого в казачий чекмень, по форме, как и подобает истинному казаку.
С лица Борисова исчезла разом ласковая улыбка. Сивые брови его нахмурились. Юный казачок казался ему теперь подозрительным и странным.
-- Уж не из беглых ли ты, малец? Не напроказничал ли у себя в полку да и удрал, чего доброго, из ставки и выискиваешь себе пристанища в другом казачьем отряде?
И он острым, проницательным взглядом впился в встревоженное лицо странного мальчика.
-- Я русский дворянин, господин полковник, -- с гордым достоинством произнесла девушка, -- а не беглый казак, как вы думаете... Я нигде еще никогда не служил, клянусь моей честью! Но я пришел просить у вас этой милости, господин полковник...
-- То есть, какой милости? О чем ты... вы просите, молодой человек?
-- Я прошу весьма немного, господин полковник. Позвольте мне дойти с вашим полком до места, где квартируют регулярные войска, чтобы поступить в один из них товарищем (3).
И, говоря это, Надя трепетала в ожидании ответа. Бедной девочке было бы очень трудно, почти невозможно пуститься одной в такое трудное путешествие. Местность кишела кругом бродячими киргизскими шайками, да и Алкид ее нуждался в хорошем стойле и, несмотря на всю свою выносливость, требовал регулярного за собою ухода.
Полковник долго молчал, покручивая свой сивый ус, не подозревая, как в эту минуту тревожно, болезненно сжимается под грубым сукном казачьего чекменя бедное маленькое девичье сердечко.
Наконец он пристально взглянул в глаза Нади своим острым, прозорливым взглядом и спросил:
-- Но почему же, юноша, ваши родители не отвезли вас в полк лично, а пустили скитаться одного по лесным трущобам, такого юного, почти ребенка?
При этих словах смуглое личико Нади вспыхнуло ярким румянцем. Между всеми достоинствами девушки было одно, чуть ли не самое крупное из всех, которое в настоящую минуту значительно затрудняло ее положение: она не умела лгать. И теперь взгляд ее, помимо воли, потупился в землю под пристальным взором полковника, и она нервно теребила бахрому своего алого форменного пояса.
Это смущение снова неприятно подействовало на присутствующих здесь офицеров. Полковник переглянулся с есаулом. Офицеры с нескрываемой подозрительностью смотрели на странного мальчика со смущенным лицом,очевидно скрывающего какую-то тайну. И снова прежняя догадка мелькнула в голове Борисова:
"И в самом деле, не беглый ли казак перед ними? Или, еще хуже того, какой-нибудь юный преступник, ушедший из тюрьмы?"
И, не колеблясь больше, старый служака произнес вслух:
-- Но послушайте, мальчуган, чем докажете вы искренность своих слов?
-- О! Вы все еще не верите мне, полковник! -- с искренним порывом вскричала Надя. -- Но, клянусь вам, я не то, что вы думаете. Моя совесть чиста. Я ничего не сделал дурного людям, ничего дурного или бесчестного!.. Ну... да... конечно, ничего дурного, -- в смущении замялась она, -- если не считать бесчестным то, что я тайком ушел из родительского дома, так как отец и мать слышать не хотели о том, чтобы я поступил в полк. О, господин полковник! Умоляю вас, помогите мне! Возьмите меня с собою! Я не долго буду докучать вам своим обществом! Мне бы только добраться до регулярных войск. Прошу вас, господин полковник!
Голос Нади дрожал и обрывался от волнения. Ее смуглое лицо дышало такой неподдельной искренностью, а глаза, полные слез, с такой мольбой впились взглядом в мужественное лицо старого служаки, что не поверить ей уже было невозможно.
И полковник поверил. Поверили и офицеры.
-- А мальчик-то, клянусь честью, говорит правду! -- с суровой ласковостью произнес седовласый есаул, окидывая ободряющим взглядом юного казачка.
-- Ты думаешь, Ермолай Селифонтыч? -- живо обратился к нему Борисов.
-- Ах, конечно, правду! -- неожиданно сорвался с места молоденький хорунжий.
Он все это время сидел как на горячих угольях. Этот смугленький мальчик в казачьем чекмене сразу победил его своим открытым, честным лицом. Этот смугленький мальчик, по мнению Миши Матвейко (так звали семнадцатилетнего хорунжего), не мог лгать. Так чист был темный взгляд его красивых глаз, так искренен и убедителен звук его голоса, что молоденький хорунжий, помимо воли, заговорил, обращаясь к полковнику, своим молодым звонким голосом, полным мольбы и волнения:
-- О, господин полковник, возьмите его! Ради бога, возьмите! Ведь одному ему не добраться до войск... И наконец, если вы не верите ему, господин полковник, то дайте мне его на поруки. Я вам головой ручаюсь, что это один из честнейших малых, какого я когда-либо встречал!
-- Ого! -- весело расхохотался полковник. -- Нет, наш Миша-то каков, а? -- подмигивая на расходившегося офицерика его старшим товарищам, говорил он. -- Ну, будь по-твоему, Миша.
-- Вы слышали? -- обратился уже серьезно полковник к Наде. -- Вы слышали вашего ходатая? Оправдайте же его и наше доверие, молодой человек! А я... я беру вас с собою.
-- О, вы останетесь мною довольны, господин полковник! -- поспешила ответить Надя, с благодарностью взглянув в сторону юного хорунжего, в котором разом почувствовала будущего приятеля и друга.
Надя вздрогнула. Сказать имя -- значило бы открыться во всем. Ведь легко могло случиться, что кто-либо из окружающих ее офицеров мог знать ее семью. Тогда надо было бы сказать "прости" всему: и смелому замыслу, и новой доле, и вольной жизни, которая открывалась перед нею во всей ее привлекательной свободе... Ведь узнай кто-нибудь из них, что она девушка, ее без всяких разговоров вернут домой, и тогда снова прежняя ненавистная жизнь с плетением кружев с утра до вечера, с мелкими хозяйственными заботами и со всем прочим, что так глубоко претит ее пылкой и вольной натуре, поглотит ее, затянет в свою невылазную тину... И потому голос ее заметно дрожал, когда, смущенно окинув глазами все общество, она произнесла робко, чуть слышно:
Слава богу!.. Ни на одном лице здесь сидящих офицеров не выразилось удивление. Никому из них, очевидно, не знакомо имя сарапульского городничего.
-- А ваше имя? -- продолжал спрашивать полковник, уже с явным доверием и лаской поглядывавший на отважного мальчика, стоявшего перед ним.
"Надя"... -- хотела было по привычке ответить Надя, но мигом опомнилась и прикусила язык.
В одну секунду почему-то перед ее мысленным взором промелькнул ясный, жаркий полдень в Малороссии...
Узкий извилистый Удай... Толпа босоногих девчат, улепетывающих от нее, панночки, или, вернее, от страшной гадюки, извивающейся в ее руках, и в раздвинувшихся прибрежных кустах осоки -- высокий, статный черноглазый Саша Кириак.
Где он теперь, этот необычайный, совсем особенный мальчик, который так пришелся по душе ей, Наде? Чувствует ли он, гадкий, милый насмешник, что его маленькая приятельница добилась-таки своего? И, задумавшись на минуту над милым воспоминанием, Надя твердо произнесла, глядя своими черными честными глазами в острые глаза полковника:
-- Мое имя Александр, а по батюшке -- Васильевич.
были похожи на него. Ну, а теперь, пожалуйте-ка к нам да закусите хорошенько. Вы, чай, устали с дороги?.. Щегров! -- приказал Борисов своему молодцеватому вестовому, -- подыщи-ка конька между нашими запасными лошадьми для нового казака.
-- Ах, нет! Пожалуйста, позвольте мне остаться с моим Алкидом, -- живо воскликнула Надя, успевшая уже было усесться за стол между седым есаулом и молоденьким хорунжим. -- Я не могу с ним расстаться ни за что на свете!
-- И то правда, -- произнес Степан Иванович, -- у вас ведь есть конь, юноша, и не конь даже, а восьмое чудо мира, если верить Вакуле. -- Махнул он в сторону Щегрова, все время стоявшего навытяжку у дверей.
-- Конь знатный, что и говорить, ваше высокородие! -- отозвался старый казак.
-- О, да, мой Алкид -- прелесть! -- блеснув глазами, воскликнула пылко Надя.
кавалериста!
Он и не подозревал, старый воин, каким ярким отзвуком прозвучала его похвала в трепетном сердце казака-ребенка.
-- Ну, познакомьте нас со своим сокровищем, -- чуть усмехаясь под своими сивыми усами, добродушно произнес полковник. -- Нет, нет, не теперь только, -- проговорил он поспешно, видя, что Надя вскочила уже из-за стола, готовя бежать по его желанию. -- Закусите как следует, чем бог послал, а в это время и вашему коньку зададут корму. Не правда ли, Щегров? -- снова обратился он к старому казаку.
-- Так точно, ваше высокородие! -- отрапортовал тот и мигом скрылся за дверью, с целью исполнить приказание начальника.
Надя еще раз благодарно взглянула на полковника и принялась за еду.
1. Знаменитый в то время атаман всех казачьих войск Платов.
2. Атаман
3. Товарищами называли юнкеров.
4. Суворова