Шаги, крики и угрозы приближались. Дикая брань висела в воздухе. Страсти разошлись и все слилось в одно общее стремление толпы: убить, уничтожить во чтобы то ни стало. Дверь спальни, закрытая на задвижку, вся вздрагивала под ударами сильных мужицких кулаков.
-- Отопри, немецкая гадина! -- слышался грубый голос, -- отопри добром, не то худо будет...
Лика хотела ответить -- и не могла, хотела сделать шаг к дверям -- и тоже не могла. Она стояла, не шевелясь, вся бледная, не будучи в состоянии двинуть ни рукой, ни ногою. Вся ее мысль сосредоточилась на одном: Всеволод в безопасности, Всеволод успел скрыться и унести Хану.
-- Эй, ты! долго ли шутки шутить с нами будешь? А и мы же пошутим... Дай только добраться до тебя, ехидна треклятая! -- звучали еще с большим озлоблением голоса за дверью.
Потом дверь вдруг сразу поддалась, и люди ворвались в комнату, опьяневшие от злобы и ненависти, но сразу остановились на пороге.
-- Кто это? -- дико вскрикнул одинокий голос Анны Бобруковой и она метнулась в ту сторону, где белело светлым пятном платье Лики.
-- Хозяйская невеста! Нескучневская барышня! -- послышались голоса рабочих. -- Братцы! Да как же она сюды-то попала?
Лика чувствовала, что ее силы уходят, падают с каждой минутой
-- Братцы! -- делая невероятное усилие над собою, проговорила она, выступая вперед, -- я пришла сюда, чтобы предупредить ужасное, зверское дело. Вы ответили бы за него и Богу, и закону. Братцы! Сам Господь отвел вашу руку. Машинист Герман Браун, узнал от меня об угрожающей ему опасности и бежал из наших мест навсегда... Забудьте о нем!
-- Улизнул-таки, собака!
-- Вот бы догнать и, как следует, поздравить его с отъездом... -- сострил Гараська Безрукий.
Кто-то засмеялся в ответ... И этот смех разом разрешил до нельзя сгущенную атмосферу.
-- Да как же ты здесь-то очутилась? Ведь, ты, Лидия Валентиновна, у Кирюка в избе совсем сомлела, как Чуркина Васютку ранил этот дьявол окаянный? -- обратился один из рабочих к Лике.
Но Лика не отвечала. Последние силы покинули ее, она тяжело опустилась на подоконник.
Тотчас же Анна Бобрукова подбежала к ней.
-- Лидия Валентиновна, вам домой надо. Я провожу вас, пока они тут Брауна искать будут. Не успел, ведь, злодей скрыться, как Бог свят! Чует сердце мое.
Временная слабость мгновенно покинула Лику.
-- Искать Брауна? Зачем? -- вырвалось не то криком, не то стоном из ее груди.
Гараська Безрукий, словно призрак, вырос пред Ликой. Подле него стоял Василий Чуркин, юноша, почти мальчик, с изможденным от непосильной с детства фабричной работы лицом, с окровавленной кистью руки, куда попал заряд Гарина.
-- Руку мне, подлец, попортил! Куды я теперь с такой-то рукой денусь? Хошь как у Гараськи отхватываий! -- жалобно проныл он.
-- Вот бы и его так-то искалечить... Убить не убить, а помять так, чтобы ноги волочил! -- предложил кто-то.
Вся кровь прихлынула к сердцу Лики... Зверь, притихший было подле нее, просыпался снова. Не было сомнения, что эти люди бросятся на поиски Всеволода, отыщут и искалечат его. При одной мысли об этом мозг Лики холодел от ужаса.
"Помешать! Удержать их во чтобы то ни стало!" -- вихрем пронеслось в ее мыслях, и, не отдавая себе отчета в том, что произойдет сейчас, собрав последние силы, она вскочила на кресло, стоявшее посреди комнаты, и, прижимая руку к сильно бьющемуся сердцу проговорила внезапно окрепшим голосом:
-- Братцы! Вы добиваетесь спокойствия и более светлой жизни. Вам нужно облегчение труда, нужно человеческое отношение начальства, нужна здоровая атмосфера на фабрике, нужен короткий восьмичасовой день, нужна свобода, как ее принято понимать в человеческом смысле. Все люди -- братья и должны стоять друг за друга. Браун не держался этого закона в силу своих убеждений... Но Браун мог заблуждаться, как может заблуждаться каждый человек. Неужели за простое человеческое заблуждение надо карать смертью? Товарищи, братья! Я никогда не шла против вас, наоборот, всей моей душой я стремилась к вам навстречу. Я ушла сюда от роскоши и богатства, чтобы дышать одним воздухом с вами, чтобы прислушиваться к вашим нуждам и всячески помогать вам по мере сил и возможности. Именем моей любви к вам, умоляю вас, оставьте Брауна, не ищите его, забудьте его, не берите на душу греха! И я обещаю всю мою жизнь положить вам на пользу! Как мать может заботиться о детях, я буду заботиться о вас... Сила Романович и я отдадим все, что имеем, чтобы улучшить вашу жизнь... А за это вы должны оставить в покое человека, который неумышленно, по слепоте своей, причинил вам зло.
-- Это бесполезно, Лидия Валентиновна, -- послышался в дверях знакомый спокойный голос, -- она бесполезна, ваша блестящая речь! Хана скончалась сию минуту там, в бельведере, и я могу отдаться теперь в руки этих глупцов! -- добавил он тихо.
Лика ахнула. Ахнули и все остальные. На пороге комнаты стоял Браун. Его всклоченные волосы, дико блуждающие взоры и бледное лицо напоминали собою облик сумасшедшего. Почти с паническим ужасом смотрели на него рабочие. Но вот из толпы, расталкивая ее, вытиснулась Анна. Она быстро подскочила к Брауну и дернула его за плечо.
-- Что же вы стоите, братцы? Не видите разве? Наш кровопийца сам пожаловал на суд и расправу? -- закричала она, -- Что же вы стоите?
Ее глаза загорелись, как у тигрицы. Она заглядывала в самое лицо князя, готовая ежеминутно, как кошка, вцепиться в него.
-- Уйдите! Что вы делаете, безумный! -- внезапно очутившись по другую сторону Гарина, прошептала Лика, -- они убьют вас!
-- Хана умерла, вы не идете за мною! Что же мне оставалось делать? -- беззвучно произнес он.
-- Примириться с ними! Служить их интересам! Жить для них! -- прозвучал подле него вдохновенный голос.
-- Жить для этих животных? -- было ответом и, обернувшись к толпе, Гари крикнул вызывающе: -- что же вы медлите? Убивайте меня!
Толпа издала какой-то звук по то одобрения, не колебания. Василий Чуркин очутился пред спокойно стоявшим в прежней позе Гариным и снова затянул ноющим голосом:
-- Пошто мне руку испортил? Куды я с рукой такой денусь? Убить тебя надо собаку, да!
Какая-то решимость снова охватила толпу.
И вдруг точно брызнуло свежей и прохладной струею в эти волнующиеся умы и сердца.
-- Если кто-либо осмелится коснуться его пальцем -- отчетливо и звонко прозвучал голос Лики, -- весь рабочий состав фабрики будет распущен и вы все останетесь без хлеба.
можно было разобрать только:
-- Неладное дело затеяли, братцы... смертное, уголовщина! Барышня права... Зачем народ убивать?.. Кому охота тундры топтать в Сибири?.. Идем-ка подобру-поздорову... От греха дальше...
-- И то идем. Место здесь точно нечисто. Недаром молва идет про усадьбу-то. Ну его к шуту, Брауна... Выгнали -- и делу конец... Аида, братцы, домой!
-- Черти! Дурни! кого слушаетесь, дьяволы? Да она -- его люб... -- прокричал было и сорвался голос Анны: Кирюк увесистой ладонью закрыл ей рот.
-- Про барышню нашу не смей так! Харю сворочу, если про барышню... Святая она, Лидия Валентиновна! Слышишь, не тебе чета! -- произнес он сурово.
Бобрукова хотела ответить что-то, но толпа увлекла ее за собою.
Комнаты "Старой усадьбы" опустели. Рабочие бесшумно, точно сконфуженные чем-то, вошли на крыльцо, сошли в сад и двинулись по дороге...
Лика и Гарин снова остались одни. Точно свинцом налитые ноги Лики не могли двигаться следом за толпою. Она стояла, опираясь на косяк двери, де отрывая взгляда от Гарина, словно чувствуя, что в последний раз видит его, а потом, сделав над собой невероятное усилие, проговорила:
-- Я ухожу, Всеволод. Прощайте. Мы -- люди разных полюсов... Иначе быть не может. Страна рабов и господства -- ваш несокрушимый идеал навеки... Мой девиз -- жизнь за серых братьев. Прощайте! Мы не увидимся никогда больше!
Она с усилием подняла руку и протянула ее князю. Но он не принял руки... Он посмотрел на нее безумными глазами и глухо произнес:
-- Ложь! Ложь! Мы увидимся снова. На горе себе вы спасли меня, Лика! Не протягивайте же мне руки! Мы -- враги, да, враги, и все силы моей души я направлю на то, чтобы победить моего злейшего врага -- вас, Лика! Любимого, безумно любимого врага, -- добавил он тихо и вдруг снова произнес убежденным, пророческим голосом: -- да, мы увидимся. Но Герман Браун исчез навеки. Князь Всеволод Гарин выступает вашим врагом отныне и рано или поздно победит вас, непобедимую!
Вдалеке пронесся звук колокольчика.
-- Это Сила возвращается с пристани. Он ездил в город, -- вздрагивая, прошептала Лика и снова последним прощальным, движением протянула руки к князю. -- Одно слово! Всеволод! -- прошептала она, -- одно слово пред разлукой навсегда.
-- Оставь их, иди со мною! Они родились для рабства, труда и нужды в угоду избранным! Оставь их! Ты -- дитя праздника и солнца! Идем со мною! -- произнес над ней тяжелый, металлический голос.
И снова черные глаза жгли ее своим взглядом. Она снова теряла силу под ним а звуки бубенцов становились все слышнее со стороны дороги...
"избранные слепцы", о, как пожалеете вы то время, когда не понимали этого серого мира.
-- Ты бредишь, дитя! Оставь свои грезы, пока не поздно... Ведь, ты любишь меня! -- снова залепетал ей на ухо страстный голос.
Лика замерла на минуту под тяжелым, упорным, магнетическим взглядом князя.
"Уснуть... забыться... отдаться ему навеки и черпать блаженство без края, без конца! -- мелькала где-то внутри нее, задурманенная мысль. -- А те? Твои братья? Что скажут они? Предательницей, изменницей ты будешь перед ними !" -- властно заглушая все остальное, поднялся трезвый голос со дна ее души.
-- Прощайте, Всеволод! Я не могу быть вашей! -- вырвалось из груди Лики и, выскользнув из рук князя она, как безумная, метнулась на крыльцо, оттуда в сад и на дорогу, прямо навстречу заливающимся во весь голос бубенцам.
Через минуту-другую она сидела уже подле на смерть испуганного Строганова и передавала ему все случившееся на фабрике и в "Старой усадьбе". Ни одним словом, конечно, не обмолвилась Лика о том, что Всеволод Гарин и управляющий Браун были одно лицо. Тайна Германа Брауна была ее тайной, которую она схоронила в своей душе навеки.