Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!
Как светло и радостно звучат нынче пасхальные напевы! Как праздничны и веселы эти, словно обновленные, юные личики! Как звонко и чисто звенят молодые голоса! Нета Козельская, забыв свою обычную сонливость, плавным движением руки, вооруженной металлическим камертоном, руководит хором.
Там, в толпе молящихся, светлыми пятнами выделяются нарядные платья гостей, родственниц, начальства. Сама "maman", в новом ярко-синем шелковом платье, кажется королевой среди толпы подданных: так величаво ее лицо, ее седая голова, так стройна и представительна ее прекрасная фигура. Около нее почтительно теснятся учителя, инспектор, почетные опекуны. Только нет главного, барона Гольдера, -- и при мысли об его отсутствии тревожно замирают сердечки выпускных,
После заутрени идут разговляться. Посреди столовой накрыт длинный большой стол. Испокон веков в эту ночь в институтской столовой разговляются начальство, учителя и классные дамы. Эта столовая нынче наполовину пуста. Почти весь институт разъехался на пасхальные каникулы. Остались только старшие выпускные, да кое-кто из младших иногородних.
За столами выпускных царит необычайное оживление. Едят кислую институтскую казенную пасху, переваренные, как камни тяжелые, крутые не в меру яйца, пересоленную ветчину и мечтают вслух о той минуте, когда можно будет подняться наверх в дортуар и разговеться "собственными", присланными из дому, яствами.
-- Христос Воскресе, mademoiselles! С праздником! -- и к столу подходит всеобщий любимец инспектор. -- Устали, верно? Еще бы! А поете вы прекрасно. M-lle Алферова, вот обещанный подарок для вас.
И тут Александр Александрович протягивает вспыхнувшей до ушей девушке крохотный брелок, до последней мелочи изображающий электрическую машину.
-- Merci! Merci! (Спасибо! Спасибо!) -- шепчет, приседая, в конец растерявшаяся Зина.
Инспектор отходит с довольным лицом. Так приятно осчастливить кого-нибудь из этих милых девочек, а тем более Алферову, которая своими неусыпными заботами о физическом кабинете вполне заслужила его маленький подарок.
-- Счастливица! Счастливица! От самого Александра Александровича получила "память" -- шепчут с завистью подруги.
-- Mesdam'очки, смотрите, какое оживление царит за учительским столом. Даже Цербер развеселился.
Действительно, даже мрачный, всегда угрюмый учитель истории разошелся вовсю и был против своего обыкновения весел, остроумен и оживлен. Зоя Львовна привлекала всеобщее внимание. Она казалась прелестной в своем новом форменном синем платье с кружевной бертой (воротник), грациозно облегавшей ее плечи.
-- Дуся! Ангел! Прелесть! Ем за ваше здоровье пятое яйцо! -- звонким шепотом посылает ей Золотая рыбка, отличающаяся завидным аппетитом.
Зоя Львовна быстро встает и направляется к крайнему столу выпускных.
-- Ну, вот и отлично, все мои любимицы сгруппировались вместе, -- говорит она, сияя глубокими ямками На щеках. -- Вы, Ника Баян, да вы, парочка цыган, inseparables (неразлучные) Тольская с Сокольской, вы, очаровательная представительница Армении, Тамара, вы, Лихачева и вы, Козельская, -- очень прошу вас всех в четверг к себе на вечер. "Maman" позволила мне устроить этот вечер и даже предложила свою квартиру для этой цели. А вы, Ника, можете позвать ваших братьев, у меня будет недостаток в кавалерах. Придете, mesdames?
-- Придем, мерси, придем, непременно!
-- Ну, смотрите же... -- Веселая, сияющая, так мало похожая на других классных дам, Зоя Львовна снова отходит к своему "почетному" столу.
Черненький Алеко, вскакивая на подоконник и простирая руки к восходящему утреннему светилу, декламирует:
Я пришел к тебе с приветом,
Рассказать, что солнце встало.
-- Mesdam'очки, тише! У меня голова болит; я уже мигреневым карандашом голову намазала и компресс положила, а вы кричите... -- стонет Валерьянка.
Понемногу все утихает в выпускном дортуаре. Тридцать пять юных головок приковываются к жидким казенным подушкам. Утреннее весеннее солнце, проникая сквозь белую штору, золотит все эти черненькие, русые и белокурые головки...
Спите спокойно, милые девушки! Кто знает, не последние ли это безоблачные сны вашей юности. Пробьет час, и раскроются широко перед вами двери в настоящую жизнь. И Бог ведает, много ли таких беззаботных ночей выпадет в ней на вашу долю...
***
Пасхальный четверг. Восемь часов вечера.
В квартире maman непривычное оживление. Самой Марин Александровны нет. Ее неожиданно вызвали к почетной высокопоставленной попечительнице института. Но четыре большие нарядно обставленные комнаты maman полны сегодня смеха, шума и веселья. Кроме выпускных воспитанниц и двух братьев Баян, Зоя Львовна пригласила на чашку чая и кое-кого из своих знакомых. Пришел к сестре и доктор Дмитрий Львович Калинин.
-- Ну, как поживает наша Тайночка? -- шепотом обратился он к Нике.
Та только рукой махнула.
-- Ах, милый доктор, мы живем на вулкане, Скифка начинает догадываться и следит за нами в оба глаза.
-- Кто? -- удивленно поднял он брови.
-- Скифка... Ну, Брунша, синявка наша. Неужели не знаете?
-- Ха, ха, ха... Сиречь, классная дама?
-- Ну, конечно. Наконец-то догадались.
-- Вы и Зою синявкой называете?
-- О, нет! Зоя Львовна -- прелесть, само очарование! Разве есть у нее какая-нибудь черта, присущая синявкам? Смотрите, какая она дуся, ласковая, хорошенькая. И с нами как с подругами обращается.
-- Зоя, ты слышишь?.. Ты -- само "очарование" и "дуся", -- поймав за руку сестру, лукаво шепнул ей доктор.
-- Вот противный-то, все передает! -- расхохоталась сконфуженная Ника, в то время, как Зоя Львовна улыбалась ей своей обаятельной улыбкой.
-- Но мы уклоняемся, однако, -- принимая серьезный вид, произнес доктор. -- Ну, что же ваша Зулуска?
покоя буквально не видим от нее.
-- Ха, ха, ха! Это вы-то бунтовщицы, заговорщицы! -- расхохотался самым искренним образом Дмитрий Львович,
-- Плохо еще то, что Бисмарк куксится, боится Тайночку у себя держать. Мы барону нашему написали, просили принять участие в Тайне, да он уехал за границу. Неизвестно когда вернется. Положение бамбуковое. Представьте: бедная, бедная девочка-сиротка, ни отца, ни матери, никого кроме тетки -- и не иметь права на жизнь, на кров и пищу! И такая прелесть еще, как эта Тайночка!
Дмитрий Львович слушал внимательно Нику и восхищался ее разгоревшимися глазками и озабоченным личиком. "Какая славная, добрая, красивая, девушка, какая нежная у нее душа!" -- подумал доктор, не сводя глаз со своей собеседницы.
И движимый невольным чувством, он взял за руку Нику и произнес ласково:
-- Доверите ли вы мне вашу Тайночку, если я придумаю способ устроить ее хорошо?
Карие глаза Ники вспыхнули радостью.
-- Что вы хотите сделать? Что? -- так и всколыхнулась всем своим существом молодая девушка.
-- Подождите, дайте мне подумать. Разрешаете?
-- Разрешаю! -- тоном, преисполненным деланной важности, проронила Ника, но сердце ее забилось сильно, и новая надежда окрылила юную головку.
"Неужели, этот милый, симпатичный доктор найдет способ помочь нашему горю?"
В это самое время на противоположном конце стола Вова Баян уничтожал торты и конфеты наперегонки с Золотой рыбкой и оживленно болтал.
-- Нет, вообразите только, -- рассказывала своему кавалеру Лида: Скифка мечется, орет, бежит за Никой. А Ника несет на руках "кузину" Таиту, которую Скифка нашла у себя в постели. Вы знаете, ту "кузину", про которую на Рождестве вам Ника рассказывала? Ну, думаю, дело плохо. Схватила аквариум, да как о пол -- хлоп. Понятно, рыбки затрепетали, а тритоны тягу дали, но в общем маневр достиг цели. Скифка глаза выпучила, рот до ушей, и назад...
-- Помилуй Бог! Молодец! Хвалю! Вот это по-нашему, по-суворовски! -- восторгался Вова, отправляя в рот чуть ли не десятую порцию торта.
-- Нет, а теперь-то я сама отличилась, вы знаете? Записку съела. Вы слышали?
-- Что-о-о?
-- Вот и то... Пишу секрет Нике про то, чего и вы даже, Вовочка, знать не должны и не знаете, а Скифка тут как тут. "Aber" и так далее... Покажи записку и никаких... Ну я и не будь дурочкой, хам ее в рот, пожевала и проглотила.
-- Ну?..
-- Ну и ничего. Тошнило потом немножечко. Валерьянка выручила, мятных капель дала.
-- Нет, помилуй Бог, это, шут знает, как все прекрасно! -- восторгался Вова: -- как жаль, что вы не наш брат кадет... А то бы мы оба вместе в Суворовский Фанагорийский полк поступили. И какой бы славный солдатенок из вас вышел, помилуй Бог!
-- Нета! Неточка! Спойте нам что-нибудь, -- попросила Зоя Львовна Козельскую.
Это был конек юноши. Он любил избранную им профессию. И говорил он с захватывающим интересом, увлекаясь сам и увлекая свою собеседницу. Красавица Неточка с чудно оживившимся лицом и загоревшимися глазами ловила каждое слово молодого электротехника. Словно проснулась она, когда Зоя Львовна подошла к ней, прося ее спеть. Неохотно поднялась со своего места молодая девушка и подошла к роялю. И через минуту нежные, бархатные звуки молодого сочного сопрано задрожали и понеслись по комнате.
Хорошо пела Неточка, и все присутствующие невольно замерли, поддаваясь обаянию этих сочных, мелодичных звуков. Точно поднялась мягкая лазоревая волна и покатила в безбрежное море... Точно засвистал соловушка в дубовой чаще, и песнь его нежной свирелью зазвенела под мохнатыми кущами деревьев... И, как бы звонкий лесной ручеек откликнулся ему в чаще. Сапфировой водной, серебристой соловьиной трелью и звоном лесного ручья разливалась несложная песенка Неты. И под звуки песни красивое одухотворенное лицо Дмитрия Львовича приблизилось к Нике.
-- Я придумал... Я нашел способ устроить вашу Тайну и выручить всех вас из беды. -- услышала его голос Ника.
-- Как? Что? Но как же? Как же?
-- Да очень просто, -- улыбаясь, произнес доктор, -- пока не вернется из-за границы ваш барон, я продержу девочку у себя. Правда, квартирка у меня малюсенькая при госпитале, но, авось, места хватит. А денщик мой, Иван, славный парень и будет не худшей нянькой для вашей Тайночки, нежели ваш, как его... Бисмарк.
-- О, какой вы милый, доктор, и как я вас за это люблю! -- вырвалось бессознательно из уст Ники, -- и как вам отплатить за все это, уж и не знаю сама.
-- А я научу...
-- Научите, пожалуйста.
-- Стало быть, вы находите, что я достоин награды? -- тонко улыбнулся Дмитрий Львович.
-- Конечно! Конечно!
-- В таком случае, разрешите мне приехать к вам в вашу далекую Манчжурию и сказать вашим родителям: "вот девушка, сердце которой -- сокровище, и оберегать его от ударов судьбы почел бы за счастье каждый, а я больше, нежели кто-либо другой"?
Но для этого надо, чтобы и это чуткое милое сердечко забилось сильнее для меня. Я буду терпелив. Я буду ждать. И дайте мне слово, Ника Николаевна, если вам понадобится верный друг и защитник, любящее, преданное сердце, вы позовете Дмитрия Калинина.
Голос Дмитрия Львовича упал до шепота. Полны любви и ласки были сейчас его открытые честные глаза. В уголке у рояля их никто не слышал. Нета пела. Все присутствующие были поглощены ее пением. Даже Вовка и Золотая рыбка оставили на время свои торты и обратились в слух.
Сердце Ники билось сильно и неровно. Ей, считавшейся еще ребенком, девочкой, в ее юные шестнадцать лет, открыл свою душу этот сильный, честный, благородный человек, брат любимой Зои Львовны, принесший все свои силы на алтарь человечества. Под звуки пения Неты, он шептал ей о том, как он узнал от сестры о их бедной сиротке Таиточке, как тронуло его ее, Никина, доброта и как он сам себе сказал:
"Вот та, которую ждет мое сердце, та, которую я с первых лет юности бессознательно предчувствовал и любил".
-- Я не требую, -- говорил он, -- чтобы вы теперь же, по выходе из степ учебного заведения, дали слово соединить вашу жизнь с моей, но когда-нибудь... Когда я докажу свою преданность на деле, когда вы больше узнаете меня...
О, как забилось сердце Ники, как, бурно заколотилось оно в груди при этих словах. Умное честное лицо Калинина дышало глубоким чувством. Открытые, смелые глаза впивались ей в душу.
-- Вы мне очень нравитесь, -- смущенно пролепетала Ника, -- и я уверена, что сильно и крепко могу привязаться к вам. Вы такой честный, благородный, нравственно красивый... Зоя Львовна рассказывала мне столько хорошего о вас... Каждая девушка только гордилась бы стать вашей женой. Но... Но я еще так мало знаю жизнь... Я такая глупая... Ведь у меня одни шалости в голове, детские проказы... Какая же из меня выйдет жена?!
-- Я не тороплю вас, Ника, но когда-нибудь потом... Вы позовете меня?
-- О, да, да! Ведь вы же лучший из людей, которых я встречала! -- вырвалось из груди Ники так искренно и непроизвольно, что Дмитрий Львович не мог не наклониться и не поцеловать маленькую ручку, протянувшуюся к его сильной энергичной руке.
-- Ну, а теперь я бегу успокоить Ефима. Вечером в дортуаре сообщу нашим о том, что до поры до времени вы берете Таиточку к себе, -- произнесла веселым шепотом Ника.
-- О, оно и так есть! -- и с лукавым смехом девушка подбежала к столу, схватила из вазы с фруктами большую сочную грушу и, шепнув по дороге Зое Львовне, что она отнесет грушу Таите, незаметно проскользнула в коридор.