-- Куда эти свечи вешать, мамочка?
-- А эти пряники?
-- На самую верхушку я бы прилепила звезду!
-- A я бы ангела!
-- Ну, хорошо, пусть ангела!
-- Но тебе больше нравится звезду?
-- Мне нравится то, что нравится другим.
-- Какая ты стала прелестная, Тася... Такой ли ты была прежде!
-- О, я много пережила лишений и горя, Тарочка, много работала над собой, много молилась Богу. И Господь помог мне исправиться.
-- A мне как будто даже не верится, что ты опять с нами, -- произнес Митюша, -- опять здорова и украшаешь елку, когда так сильно была больна эти три недели. Ах, если бы ты поправилась скорее! Мне очень было бы жаль расстаться теперь с тобой, но ты верно хочешь уехать от нас, чтобы видеть твою маму?
-- Очень, -- просто отвечала Тася, подвязывая к зеленой веточке румяное райское яблоко.
-- Ну, a если доктор запретит тебе ехать слишком рано? -- полюбопытствовала Тарочка.
-- Что ж делать! Надо покориться. Все, что ни делает Господь, надо принимать с благодарностью. Он дал мне так много счастья, чудесным образом послав вас на моем пути. Ведь вы сами говорите, что случайно были тогда в цирке, -- обратилась Тася к детям Раевым.
-- Да! Да! -- оживленно подхватил Митюша, -- мы были проездом в Москве и вдруг... Ах, Тася, как все это случилось неожиданно и странно! -- всплеснул он руками.
-- A ты знаешь, -- вставила свое слово Тарочка, -- сегодня должен придти ответ от твоей мамы: наша мама послала ей длинное письмо, где написала все подробно о твоей болезни и поправке. Мама боялась писать раньше, пока ты так была больна, чтобы не растревожить твою маму. Она только телеграфировала ей, что напала на твой след, что скоро отыщет тебя, и что ты в безопасности. Но на телеграмму ответа не было. Верно твоя мама искала тебя и отсутствовала дома.
-- Ах, мама, мама! -- с тоской прошептала Тася, -- если б она простила меня!
Тарочка с Митюшей молча переглянулись с чуть заметной улыбкой. Они, очевидно, знали все, что тщательно скрывалось от Таси.
Был канун Рождества. На дворе стоял трескучий мороз, a в доме Раевых было тепло, светло и уютно. Дети весело болтали, украшая огромную елку, от которой шел такой чудный смолистый запах.
Тарочка и Митюша были особенно счастливы сегодня, что их друг Тася встала наконец с постели, где пролежала три недели в тифозной горячке. Последствия ночного бегства и душевного волнения отразились на подточенном организме Таси. Она была на волосок от смерти. Но тщательный уход, a главное сильная, крепкая натура девочки смогла вынести тяжелую болезнь, и Тася воскресла.
Но это была далеко не прежняя Тася. С трогательной покорностью принимала она самые гадкие и невкусные микстуры, беспрекословно повиновалась каждому приказанию, ласково и дружески обращалась с детьми Раевыми, уступая нм во всем, и горячо молилась утром и вечером. Госпожа Раева, её муж и m-lle Lise, дети и прислуга не могли нахвалиться милой, кроткой, послушной девочкой.
-- Если моя Тарочка будет хоть отчасти похожа на Тасю, я буду самая счастливая мать, -- говорила мужу Екатерина Александровна, и тот соглашался с ней.
Дети закончили украшать елку и теперь любовались ею.
-- Ну-с, кончили дело и марш! Дайте нам приготовить вам подарки! -- весело скомандовала госпожа Раева и шутливо выпроводила детей за двери.
-- Как ты думаешь, что мне подарит мама? -- спросил Митюша, обращаясь к сестре, когда они остались одни.
-- Краски. Я видела, как прислали большой ящик из города, -- отвечала, не задумываясь, та, -- тебе краски, мне куклу, a Тасе...
Тася подняла на своего друга задумчивый взгляд.
ей от всей души.
-- Как не надо? -- лукаво прищурилась Тарочка, -- y тебя нет разве никаких желаний?
-- Ах, есть! -- мяло краснея, воскликнула Тася, -- y меня есть большое, сильное желание! Я хочу видеть маму, и это желание скоро исполнится, даст Бог!
-- Конечно! -- улыбнулась Тарочка, -- ты скоро поедешь к маме.
В эту минуту из комнаты, где стояла елка, послышались мелодичные звуки рояля. Это m-lle Lise играла рояле рождественский гимн. В ту же минуту Екатерина Александровна широко распахнула дверь залы.
Елка сияла всеми своими огнями, a под елкой стояла высокая худенькая дама и протягивала руки навстречу детям.
-- Мама! -- не своим голосом крикнула Тася и, в два прыжка перебежав комнату, с рыданием упала на грудь госпожи Стогунцевой.
-- Тася! Тася! Детка моя! Сокровище мое, -- шептала Нина Владимировна, задыхаясь от счастья и покрывая лицо, шею и ручонки дочери поцелуями и слезами.
-- Мамуся моя! Радость! Солнышко! Прости! Прости меня, мамочка, злую, гадкую! -- прорыдала Тася, обвивая шею матери исхудалыми руками.
-- Девочка моя родная! Да разве я могу сердиться на тебя! Ни минутки не сердилась на тебя твоя мама, ни когда из дома пришлось отдать в пансион, ни когда о побеге твоем узнала! Тасечка, жизнь моя! Ведь y меня самой кровью сердце обливалось, когда я, для твоего исправления, отдала тебя из дома. A ты, верно, упрекала маму?
-- Я злая была, мамочка! -- и Тася снова залилась счастливыми слезами.
-- A что Леночка, няня, Павлик, m-lle Marie? -- спрашивала Тася.
-- Все, все ждут тебя, моя дорогая. Все они любят тебя, моя Тася. Павлик на Рождество, должно быть, уже приехал из корпуса...
-- Как, "должно быть"? Разве ты не видела его, мамочка?
-- Не видела, родная! Ведь я уже три недели здесь, только доктор не велел показываться, чтобы не волновать тебя, мою девочку. Я и сидела в своем уголке и только во время твоего сна на тебя любовалась.
-- Мамочка! -- могла только прошептать Тася и крепко прижалась к груди матери.
Эго был счастливый вечер, лучший сочельник, какой пришлось пережить Нине Владимировне и Тасе.
Они просидели весь вечер, тесно прижавшись друг к другу. Одна -- думая о том, как счастлива она теперь подле мамы, другая -- как милосерден Господь, что вернул ей её милую, обновленную дочурку.
Вдруг под самый конец вечера на красивое личико Таси, принявшее теперь кроткое, светлое выражение, набежало легкое, но очень заметное облачко грусти.
-- Что с тобой, моя радость? -- заботливо спросила, наклоняясь к дочери, Стогунцева.
-- Ах, мама, я так счастлива, что хотела бы видеть счастливыми и других! У моего бывшего хозяина-акробата есть племянник -- Андрюша; он такой больной и жалкий. Ему худо y дяди... О, если б его поместить в другое место! Он такой добрый и хороший!
-- Твое желание уже угадано, деточка, -- произнесла, сияя вся счастливой улыбкой, Нина Владимировна, -- больной Андрюша, по настоянию Екатерины Александровны, взят от дяди и помещен пока в больницу, где за мальчиком установлен хороший уход. A как только он выздоровеет, я возьму его к себе в Райское. Он будет славным другом для Павлика.
-- Ну, a еще нет ли y тебя иной заботы, моя крошечка? -- лаская девочку, спросила Нина Владимировна.
-- Есть! -- чуть слышно проронила Тася, и легкая краска залила её бледные щеки, -- я хочу попросить прощения y всех, кого обижала в пансионе, и хочу показать им, что прежней злой задиры и капризницы Таси нет больше, а...
-- A есть милая, чудная, добрая девочка, -- продолжала Нина Владимировна слова своей дочурки, и мать и дочь крепко обнялись снова.
-- Мы поедем туда, как только ты поправишься, -- пообещала госпожа Стогунцева Тасе.