Большие часы в столовой пробили четыре раза. Кодя проснулась, широко раскрыла удивленные глаза и осмотрелась.
"Где я? — изумилась девочка, но скоро сообразила, в чем дело, и произнесла с улыбкой: — Ах, да, в "Убежище"!.. Но почему так пасмурно нынче? Верно, дождь или туман на дворе!"
Чтобы убедиться в своем предположении, Кодя вскочила с постели и неслышно подбежала к окошку.
Ни дождя, ни тумана не было. Ранний летний рассвет глядел в окна "Лесного убежища". Только легкая, серая предутренняя пелена окутывала лес.
"Должно быть, еще очень рано, — сообразила Кодя, — но мне спать совсем не хочется! — решила она, возвращаясь в постель".
Опустив голову на подушку, Кодя стала думать обо всем, что недавно с ней произошло.
Ее папа (мамы она не помнит) был капитаном на одном из черноморских пароходов, плавающих между Севастополем и Ялтой. Она жила в Ялте у друга папы, доброго старичка, которого звала дедушкой. Часто папа брал Кодю к себе на судно, и она совершала с ним рейсы по Черному морю. Чудесные это были рейсы! Папина команда очень любила "капитанскую дочку". Матросы дарили ей раковины и морские звезды, учили ее лазить по мачтам, рассказывали о чужих странах.
Папа обожал свою Кодю.
— Тебе бы мальчиком родиться, такая ты смелая и ловкая! — говорил, смеясь, папа, приглаживая непокорные вихры Коди. — Погоди, я вскоре поступлю на большое океанское судно капитаном и тебя юнгой к себе возьму!
Кодино сердечко замирало от восторга.
Действительно, Коде надо было родиться мальчиком: она плавала, как рыбка, лазила по мачтам не хуже любого матроса. Проворная и ловкая, она умела распознать направление ветра и править рулем, как опытный рулевой.
В восемь лет Кодя казалась двенадцатилетней. Сильная, рослая девочка не признавала длинных волос, локонов и причесок и умоляла отца стричь ее под гребенку, как мальчугана.
В зимнее время Кодя жила в Ялте, училась с внучатами папиного друга и с нетерпением ждала весны, чтобы снова вместе с отцом уйти в рейс на пароходе.
Но пришла весна и принесла несчастье бедной, маленькой Коде. Однажды в ненастную бурную ночь волны кинули на подводную скалу пароход Кодиного отца. Пароход пошел ко дну. Вся команда спаслась, все до единого, кроме капитана.
Когда Коде осторожно сказали про это, девочка не пролила ни единой слезы. Она только до крови закусила губы и побледнела так, что окружающим стало страшно за нее. Все следующие дни она молчала. Ходила на берегу, смотрела на море и молчала… Боялись, что она помешается от горя, старались развлекать ее — ничто не помогало. Наконец решили послать ее в "Лесное убежище", начальница которого была хорошо знакома с другом Кодиного папы. Надеялись, что в убежище, среди девочек, на новом месте, с новыми впечатлениями Кодя скорее забудет свое горе.
Через месяц-другой после гибели отца Кодя оправилась. Снова зазвенел ее голосок, снова лазила она но деревьям, заменявшим ей мачты, каталась в лодке, собирала ракушки и ловила крабов на морском берегу.
— Какая бесчувственная девочка, — говорили про нее окружающие, — как скоро она забыла своего отца! Смотрите, она совсем не грустит о нем и не плачет!
Ах, как это было несправедливо!
Кодя горячо любила своего дорогого папочку, думала о нем постоянно, когда оставалась одна! Но плакать она не умела. Кодя была закаленным маленьким юнгой, готовым стойко принять все превратности судьбы. Разве она была виновата в этом?
* * *
Летняя ночь смотрела в окна.
пакет. Это была фотография отца, вставленная в скромную кипарисовую раму.
Кодя долго всматривалась в лицо, изображенное на портрете.
— Папочка, — прошептала девочка, — дорогой мой, ненаглядный! Видишь ли ты сейчас твою Кодю? Чувствуешь ли ты, как твой маленький юнга тоскует по тебе? Милый папочка, незабвенный дружочек мой! Твоя Кодя уехала далеко от твоей могилы — большого синего моря, спрятавшего тебя навсегда… Я теперь, папочка, в «Убежище», где много слабеньких, хрупких и болезненных девочек, которые совсем-совсем непохожи на твою сильную Кодю… Мне стало смешно и грустно, когда я увидела их сегодня всех… Еще бы! Они боятся ходить босиком, чтобы не простудиться, не бегают, чтобы не устать, кушают белый хлеб, чтобы черным не отягощать желудок! Не то, что твоя Кодя, папочка, не признававшая простуды, усталости и уплетавшая с удовольствием черный хлеб с солью… Все здесь смотрят на меня, точно я бенгальский тигр, а не девочка, приехавшая с моря… Ах, папочка, твоей Коде будет очень скучно с ними! Твой маленький юнга умрет здесь с тоски или превратится в такую же недотрогу-девочку, как и все остальные…
Кодя завернула и спрятала портрет в ящик комода, потом выглянула в окно.
Заря еще не появлялась, но край неба уже чуть порозовел.
Внизу, в столовой, часы пробили три удара. Им откликнулись те, что висели в классной. Раз! Два! Три!
Кодя сидела на подоконнике, болтала ногами и, глядя на часы, думала:
"Три часа только… Как далеко еще до утра! И какая ужасная мертвая тишина!.. Можно умереть с тоски. Что бы сделать такое, чтобы скорее настало утро?"
Кодя задумывается на минуту. Есть прекрасный план! Следует во что бы то ни стало привести его в исполнение!
Босая, в одной сорочке, Кодя соскакивает с окна, крадется мимо двух рядов кроваток, потом бочком мимо большой, поставленной у самой печки, кровати няни Ненилушки и выскакивает за дверь.
Спуститься по лестнице на первый этаж дома, где находятся классная, столовая и кухня, для Коди — дело нескольких мгновений. В столовой старинные часы с кукушкой показывают ровно пять минут четвертого. Кодя придвинула к стене стул, вскочила на него и перевела стрелку на восемь часов утра. Затем Кодя мчится в классную. Здесь она делает с часами то же, что и в столовой.
"Теперь скорее в кухню! — подбодряет сама себя девочка".
В кухне стряпуха Лиза храпит, как взвод солдат. Она во сне выделывает такие рулады носом, каким, наверное, позавидовал бы любой флейтист. По лицу сладко спящей стряпухи привольно разгуливают мухи.
Все это отнюдь не мешает Коде влезть на кухонный столик, и в несколько секунд она проделывает с кухонными часами то же самое, что только что проделала с часами в классной и в столовой.
Теперь кухонная стрелка показывает десять минут девятого.
— Хи-хи-хи! — тихо радуется Кодя. — Теперь все обстоит благополучно! Превосходный выйдет сюрприз!
И она спрыгивает прямо со стола на пол.
Отчаянный вопль подвернувшегося ей под ноги жирного кота Воркуна в ту же минуту оглашает кухню.
— Ах, ты! — заволновалась девочка. — И чего кричишь, неужто же так больно?
Кот обиженно взглянул на Кодю и стал лизать свой хвост.
Едва успел успокоиться кот Воркун, как проснулась Лиза.
— Никак здесь новенькая! — удивленно произнесла она заспанным голосом, с недоумением глядя на Кодю.
— Что вам здесь надо ночью? Чего вы ищете здесь? — она так широко и сладко зевает, точно собирается проглотить и Кодю, и Воркуна, и даже всю кухню с кастрюлями, плошками и сковородками.
Кодя величественным жестом протягивает руку по направленно к часовой стрелке и важно произносит:
— Как? Вы еще спите? Но уже девятый час! Взгляните скорее! Вы проспали!
Надо было видеть, что произошло с Лизой! Она буквально кубарем скатилась с постели и несколько минут вертелась волчком по кухне, не зная, за что схватиться и что предпринять. Наконец, накинув юбку вместо кофты, а кофтой повязав голову вместо платка и завернувшись в одеяло, она, совершенно потеряв голову, помчалась в сени, а оттуда в сад к дереву с колоколом.
При этом злосчастному Воркуну, подвернувшемуся некстати под ноги Лизе, попало снова.
Но что значит один прищемленный кошачий хвост в сравнении с тем, что Лиза проспала впервые за всю свою службу в "Лесном убежище"!
Она хватается за веревку и трезвонит изо всех сил так, как будто горит усадьба.
"Бим-бом! Бим-бом!" — изо всех сил вызванивает колокол.
"Гав-гав-гав!" — вторят ему изо всех сил не вовремя потревоженные Полкан и Рябчик, очевидно, возмущенные этим ранним трезвоном, так бессмысленно прервавшим их сонные собачьи грезы.
Лиза продолжает отчаянно звонить, как бы желая наказать себя за излишнюю сонливость.
Лиза звонит. Обиженным лаем ей вторят собаки, жалобно подвывает оскорбленный кот.
Кодя проскальзывает в спальню, шмыгает в постель и беззвучно хохочет, зарывшись головой в подушки.
* * *
— Что это?
— Разве уже звонят?
— Ах, я совсем не выспалась!
— А я точно и не засыпала!
— Вставайте, вставайте, девочки! Пора! Слышите, как там, внизу, трезвонит Лиза!
Девочки нехотя поднимаются со своих постелей.
День выдался, как нарочно, пасмурный, поэтому никто из обитателей "Лесного убежища" не заметил раннего пробуждения.
Утомленные, невыспавшиеся, девочки спустились вниз на утреннюю молитву, попили молока и прошли в классную. Марья Андреевна, сонная не меньше их, приказала развернуть тетрадки, взять перья, и обычный урок начался.
Воспитательница на большой черной доске, повешенной на одной из стен классной комнаты, писала слова. Девочки, кроме Ляли-малютки, переписывали их начисто, каждая в свою тетрадку.
"Роза — красивый нежный цветок, который хорошо пахнет" — выводила крупно на доске мелом Марья Андреевна.
"Коза — плаксивый влажный петух, который холодо чахнет…"
Потом, вместо того, чтобы обмакнуть перо в стоявшую перед ней чернильницу, она без малейшего колебания отправила туда собственный палец и была несказанно удивлена, что вместо точки у нее получилась огромная клякса величиной с медный пятак.
Не клеилась работа и у других девочек.
Софочка, совсем сонная, выводила в рифму на своей страничке: "Роза — заноза, коза — слеза… колбаса…" Дальше этого списывание не продвигалось.
Потом началась всеобщая зевота.
Ляля-малютка, чертившая палочки карандашом на отдельном листе бумаги, зевнула первой.
За ней Наташа Чижова. Еще через минуту — Катиша-трусиша, потом Вера, Наля-сказочница, Маня, Сара, большая Липа, словом, все по очереди, одна за другой.
Зевнула следом за ними и сама Марья Андреевна.
Чтобы рассеять себя и детей от невозможной дремоты, Марья Андреевна сказала преувеличенно громким голосом:
— Я буду рассказывать вам сказку, дети, а затем заставлю каждую из вас повторить.
Сделав небольшую паузу, она начала певучим голосом, растягивая слова:
— В некотором царстве, в некотором государстве, — тут воспитательница еще раз незаметно зевнула, — жил-был царь с царицей и с маленьким царевичем. У царевича была забавная игрушка (опять зевок, еще более продолжительный, чем раньше), очень забавная игрушка, а именно — небольшое зеркальце, в котором отражалось все, что делал доброго или дурного сын царевича и… — снова зевок, который Марья Андреевна всеми силами старается подавить, и опять течет плавно ее сказка: — Царевич видит в зеркале все свои дурные и хорошие поступки, и…
Глаза у Марьи Андреевны слипаются. Она делает еще одно усилие побороть сон, широко раскрывает глаза и неожиданно замечает странную картину.
Ее девочки, начиная с большой Липы и заканчивая Лялей-малюткой, дружно всхрапывают, упав головками на свои тетради. Двенадцать девочек, приняв, очевидно, стол за подушку, видят сны, забыв обо всем.
Только двенадцать, а где же тринадцатая девочка?
Марья Андреевна видит, что место вихрастой девочки пустует.
"Куда могла скрыться эта Кодя?"
Марья Андреевна хочет встать со стула, но, обессиленная, падает снова на прежнее место. В тот же миг проказник-сон прокрадывается и к ней, и учительница засыпает так же сладко, как ее двенадцать воспитанниц.
* * *
Где же, однако, Кодя?
На большой лесной поляне дремлет прозрачное синее озеро. Ветви ракит, свесившись у берега в воду, купаются в нем. На его гладкой поверхности отражаются мохнатые сосны, ясное голубое небо и пролетающие стаи диких гусей… А в глубине озера ходят вереницы серебристых жирных карасей.
Слава и его младшая сестричка знают прекрасно о богатствах лесного озера. С вечера еще брат и сестрица раздобыли большую корзину, обтянули ее парусиной, привязали якорь в виде большого кирпича, обмотанного веревкой, вырезали отверстие в парусине и опустили в это отверстие на дно корзины кусочки сырого мяса и хлебные корки. Это была приманка для карасей.
— благо Валерия Сергеевна разрешила им ходить туда, так как озеро было неглубоким и вполне безопасным, — столкнули корзинку в воду, а на утро решили пойти посмотреть на улов.
Каково же было удивление обоих, когда они увидели на берегу лесного озера вчерашнюю новенькую, Кодю Танееву, с ее забавной внешностью развеселого мальчугана!
Она стояла у самой воды и бросала камни в озеро, целясь, как настоящий мальчишка.
— Почему ты так рано встала? Почему звонят невовремя в колокол? — осведомился Слава, подходя к новенькой, и посмотрел на нее с любопытством.
— Ха-ха-ха! — весело расхохоталась Кодя. — Это по моей милости, — и, не оставляя своего занятия, она рассказала детям про свою проделку с часами.
— Ха-ха-ха! — залились в свою очередь смехом Слава и Люся, выслушав ее рассказ.
— Гав-гав-гав! — выразил свое сочувствие общему веселью и Жучок, прибежавший помогать своим юным хозяевам в рыбной ловле.
"Ха-ха-ха! Гав-гав-гав!" — не менее сочувственно отозвалось и лесное эхо.
— Ты, однако, молодец, девчонка! — весело крикнул Слава, ударив Кодю по плечу. — Ты мне ужасно нравишься, говоря откровенно. Словно ты и не девочка вовсе, а свой брат-мальчуган… Девочки все, кроме, пожалуй, одной Софы, такие невозможные трусихи — насморка боятся, кашля боятся, собаки боятся, грозы боятся, не говоря уже о темной комнате, которой они боятся больше всего! Ни побегать, ни порезвиться с ними! Толкнешь их нечаянно — рев! Ноги промокнут — у них сейчас же кашель! Терпеть мы с Люсей таких не можем! Правда, Люська? — обратился он с живостью к сестре. — Ни ты, ни я, мы не выносим таких!
— Понятно, не выносим! — без малейшего колебания подтвердила Люся. — А ты, новенькая, совсем другая!
— Конечно, другая, — согласилась с ними Кодя.
— Да, ты будешь почище Софы, пожалуй! Той до тебя далеко!
— Далеко! — подтвердила Люся.
— Знаешь, Кодя! — с большим воодушевлением сказал Слава. — Ты такая умная, смелая, что я хочу тебя принять в наш кружок!
— Какой кружок? — переспросила его Кодя.
— Наш лесной кружок… Видишь ли, мы все — Люся, Софа, я и Жучок — лесные братья, состоящие из самых смелых, храбрых и бесстрашных обитателей этих мест. Мы образовали свой кружок. Мы совершаем подвиги, стараемся доказать, что мы неустрашимы, как и те краснокожие индейцы, про которых мы читали в книгах. И мы все изображаем индейцев. Каждый в нашем кружке имеет свое индейское имя, или прозвище. Я — Следопыт-разведчик, Люся — Смелая Рука, Софа — Мудрый Змей, а Жучок — Быстрая Лапа. Четыре индейца только, но дело не в количестве, а в нашей готовности идти на всякий подвиг… Иногда четверо равняются четырем тысячам. Понимаешь?
— Понимаю! — ответила Кодя весело. Ее начинала забавлять эта интересная игра.
— Когда я увидел тебя сегодня, то сказал самому себе: вот первая девочка в мире, которой я бы мог подчиняться, как своему брату краснокожему! Я охотно выбрал бы ее даже в предводители нашего племени, если она исполнит три необходимых для этого подвига храбрости. Исполнишь?
— Посмотрим, каковы будут эти подвиги! — усмехнулась Кодя.
— Увидишь! Пока же надо принять тебя в наш кружок. Для этого необходимо произнести обеты и поклясться выполнить их все до конца.
— Поклянусь и выполню! — отозвалась Кодя.
— Хорошо, отлично. В таком случае повторяй за мной…
Слава поднял с земли какую-то дубинку и, держа ее высоко, как знамя, над головой, начал говорить торжественным тоном, останавливаясь на каждой фразе, чтобы дать возможность Коде повторять за ним:
— Я, Кодя Танеева, тринадцатая девочка "Лесного убежища", торжественно вступаю в кружок краснокожих и торжественно обещаю исполнить точно все обязанности, возлагаемые на меня кружком, а именно: первое — говорить всегда и всем одну истинную правду.
— Говорить истинную правду, — повторила Кодя и заметила тут же про себя: "Но этого и обещать нечего! Я и так постоянно ее говорю и не умею лгать!"
— Второе — быть бесстрашной, мужественной и не останавливаться ни перед какими препятствиями, — продолжал Слава. — Третье — терпеливо переносить всякие неприятности и боль. Четвертое — защищать всех, нуждающихся в защите. Пятое — помогать бедным. Шестое — никогда не хвастать своими подвигами. Седьмое — всячески выручать и членов кружка, и посторонних людей из опасности. Восьмое — дружески относиться к прочим членам кружка. Девятое — никогда не плакать и не быть тряпкой. И, наконец, десятое, — заключил торжественно Слава, — совершить три подвига храбрости. Во всем этом приношу мое обещание перед небом, озером, лесом и моими новыми товарищами. Отныне да будет так! Клянусь исполнить данные мной обеты!
— Клянусь! — повторила Кодя, подняв по примеру Славы кверху правую руку.
— Теперь… одна маленькая неприятность.
Тут Слава взмахнул своей дубинкой и ударил ею Кодю по спине.
Новому члену кружка краснокожих индейцев сделалось очень больно, спина заныла, но он смолчал и даже не поморщился, вспомнив вовремя один из обетов о терпении и выносливости, необходимых каждому члену кружка.
— Итак, храбрый товарищ по кружку, обнимемся, я исполнил свой долг! — протягивая руку Коде, все так же торжественно произнес Слава и пожал руку девочке.
Они обнялись.
Протянула руку Люся… Обнялись и с ней. Преважно поднял лапу Жучок. Пришлось пожать и его благородную лапу и обнять черную кудлатую голову собаки.
— Ну-с, отныне ты у нас в кружке будешь называться Соколиный Глаз! — продолжал Слава. — Запомни это. Так принято у настоящих краснокожих индейцев. И как только ты совершишь три необходимых для этого подвига, мы тебя выберем вождем краснокожих…
— Все это прекрасно! — воскликнула Кодя. — Но какие же три подвига должна я совершить и когда?
— Первые два обязательно сегодня же до восхода солнца, — не допускающим возражения голосом произнес Слава.
— Или до обеда, — вставила Люся, — так как солнце уже взошло!
— Говорите же, какие! — торопила их Кодя, сгорая от любопытства.
Слава подумал немного. Люся подумала тоже. Повертел хвостом и Жучок, очевидно, в знак того, что и он думает.
Наконец Слава поднял руку кверху и произнес, отчеканивая каждое слово:
— Соколиный Глаз, во-первых, ты должен разогнать стадо диких буйволов, которое пасется за теми деревьями. Это первый подвиг. Второй: здесь имеется пес Полкан — злейшее животное на земном шаре. Ты должен, Соколиный Глаз, войти в вигвам, то есть в будку Полкана, и унести кость оттуда, из-под самого носа сердитого пса! И наконец третий, и последний, подвиг, который требуется от тебя. Ты должна придумать и сделать что-нибудь такое, после чего о тебе заговорили бы все на земном шаре — и белые, и краснокожие! И не дальше, как через неделю, но чтобы это никому не принесло вреда… Вот тебе три подвига. Два первых исполни тотчас же, как тебе приказывает твой краснокожий брат Следопыт, — заключил свою речь мальчик.
* * *
Недалеко от озера лежит другая поляна, окруженная лиственными деревьями, — большая, зеленая, поросшая высокой сочной травой. Пастушок из соседней деревни, с разрешения Валерии Сергеевны, выгоняет туда ежедневно на пастбище коров.
Мирно пасутся черные, белые, пестрые буренки, пощипывая траву. Около них несмышленые телята.
… Сладкие сны снятся ему.
По зеленой траве, с привязанными ко лбу пучками травы, стоящими торчком над стриженой головой, осторожно ползет Соколиный Глаз. В руках у него дубинка, та самая, которая участвовала в обряде посвящения его в члены кружка.
Посреди стада пасется молодой, но неистово-дикий бычок Краснук.
"Хорошо бы подбежать к быку и схватить его прямехонько за рога. Это был бы высший подвиг храбрости, — соображает Соколиный Глаз, то есть проказница Кодя".
Издали доносится пронзительный крик обитателя лесов Южной Америки, истинного краснокожего.
Соколиный Глаз догадался, что это кричит Следопыт, его краснокожий брат Слава. Ему вторят Быстрая Лапа и Смелая Рука.
Кодя отлично понимает, что это сигнал. Она быстро вскакивает с травы и, испустив точно такой же крик, размахивая дубинкой и потряхивая своей зеленой гривой, дающей ей несомненное сходство с индейцами, устремляется вперед, в самую середину стада.
Откуда-то стремительно, точно на подмогу смелому краснокожему, выскакивает Быстрая Лапа и, едва касаясь земли, с оглушительным лаем, мало, впрочем, похожим на боевой крик индейцев, влетает в стадо. Дивленные буренки, испуганные телята, проснувшийся Петька и дикий Краснук видят удивительную картину: краснощекая девочка, с зеленой гривой из травы вместо волос, несется с неистовым криком прямо на них. Черный пудель — за ней.
— Гуа-гуа-гуа! — кричит девочка.
— Гав-гав-гав! — вторит пудель.
— Гуа-гуа-гуа! Да здравствует Соколиный Глаз! — доносится из кустов.
— Му-му-му! — отчаянно ревут испуганные коровы.
— Мя-мя-мя! — вторят им растерявшиеся телята.
Бычок-дикарь принимает воинственный вид. Он, несомненно, готов встретить врага со смелостью, достойной его отважной особы.
Но он не успевает предпринять что-либо. Что-то быстрое, всклокоченное и крикливое бросается прямо на него, и две маленькие, но сильные руки хватают бычка за рога.
— Гуа-гуа-гуа! — влетает ему прямо в ухо.
— Гав-гав-гав! — назойливо летит в другое ухо бычка.
Все стадо вздрагивает, топчется в нерешительности и внезапно обращается в бегство.
Бегут с мычанием коровы, бегут телята, бежит огорошенный бычок, бежит, наконец, и сам пастушок Петька, сверкая грязными пятками.
А дубинка гуляет себе направо и налево.
Дикий рев Соколиного Глаза, отчаянный лай Быстрой Лапы, ответные крики выскочивших из-за кустов Следопыта и Смелой Руки, мычание коров и крики Петьки — все смешаюсь в такой оглушительный концерт, какого, должно быть, никогда не слышала лесная чаща.
Поле битвы теперь опустело. "Дикие буйволы" позорно отступили. Соколиный Глаз торжественно принимал поздравления подоспевших Смелой Руки и Следопыта.
— Молодец, Кодя!
— Соколиный Глаз одержал победу!
— Да здравствует Соколиный Глаз!
* * *
"Лесное убежище" спит. Спят девочки, спит Марья Андреевна, няня на крылечке дремлет с чулком. Дворник, конюх и садовник, поднятые особенно рано в это утро, следуют примеру остальных.
Одна только Лиза-стряпуха ушла в ближайшее село за провизией.
Дремлют и Полкан с Рябчиком, каждый у своей будки.
Полкан — злейший из четвероногих сторожей усадьбы, и это известно всем. Огромный пес никого не подпускает к своей будке и готов растерзать не только чужого пришельца, но и самих обитателей лесной усадьбы.
Полкан любит только одного Славу. Полкан и Слава — друзья. В присутствии Славы Полкан — ягненок.
Когда Слава Симановский был еще совсем маленьким мальчиком, он безнаказанно мог ездить верхом на здоровенной спине Полкана, трепать его за уши, отнимать у него посуду с едой. Все это разрешалось проделывать одному только Славе. Привыкший любить и баловать Славу в детстве, Полкан продолжает делать это и теперь. Слава пользуется его исключительной благосклонностью.
Солнце, наконец, прорезало тучи и осенило лес своим золотым крылом. Зачирикали обрадованные благоприятной переменой погоды лесные птицы.
А в усадьбе все еще спали.
— Ну-с, теперь ступай! — говорит Слава несколько тревожным голосом, обращаясь к Коде, и прячется за соседнее дерево, крепко держа за ошейник Жучка, рвущегося вслед за девочкой.
Люся, замирая от волнения, становится за широкий куст бузины, выжидая, что будет.
Кодя смелой походкой идет вперед. У нее в руках та же дубинка, но на голове нет уже зеленой гривы из травы.
Полкан лежит безмятежно и дремлет около своей будки, похожей на маленькую беседку, куда может войти, согнувшись в три погибели, лишь только ребенок.
— Соколиный Глаз! Начинай свое дело! — доносится до Коди шепот из-за кустов.
Вот она уже близко от Полкана… Еще ближе… Вот уже ее отделяют каких-нибудь два аршина от спящего страшилища. Еще немного — и она может протянуть руку и взять обглоданную Полканом огромную кость.
— У-у-у! — взвыло страшилище, внезапно проснувшись, вскочило на все четыре лапы, гремя цепью, и кинулось к Коде…
— Тубо, Полкан! Тубо, гадкий! Тебе говорят!.. — кричит Слава, выскочивший из-за дерева, и бежит к собаке… Но — увы! — он не успевает.
Со страшным рычанием Полкан накидывается на Кодю, валит ее на землю и, не обращая внимания на хватающего его за ноги Жучка, рвет на ней платье.
— сторож и дворник, из кучерской — кучер Михайло. Просыпаются и двенадцать девочек во главе с их наставницей Марьей Андреевной, и все выскакивают на крыльцо.
— Полкан! Кодя! — кричат они на разные голоса.
— Тубо, Полкан! Тубо, негодный! — надрывается Слава, стараясь во что бы то ни стало оттащить Полкана от распростертой на земле девочки.
Неожиданно на глаза Славе попадается ведро с водой, стоящее подле будки.
В то время, как зубы Полкана, разорвав в клочья платье Коди, готовы уже впиться в обнажившееся плечо девочки, Слава поднимает тяжелое ведро над головой и с размаха опрокидывает его на спину разъяренной собаки.
— вот что последовало за этим.
Подбегают няня, Марья Андреевна, дети, Валерия Сергеевна.
Кодю поднимают и несут в дом — благо Полкан под действием холодного душа отрезвился от своей бешеной ярости и предпочел убраться в будку подобру-поздорову.
— Тебе не больно? Ты не укушена? — сыпятся на Кодю со всех сторон вопросы.
Но девочка спокойна, даже слишком спокойна — точно ничего особенного и не случилось.
— Жаль платья, конечно, но со мной, право же, ничего.
— Как это случилось? Как ты попала к Полкану? — спрашивает Марья Андреевна.
"Как случилось это? Гм! Не думает ли в самом деле учительница, что Соколиный Глаз может нарушить данные им обеты! Неужто же выдать Славу! Как бы не так!"
Кодя повторяет с лукавой усмешкой:
— Мне ничего… Право же ничего… а только я хочу спать, очень хочу спать, потому что…
Ей как раз подошло время сознаться, так как вернувшаяся из лавки Лиза глубоко возмущена и обижена: ей пришлось прождать в селе около двух часов, пока открыли мясную лавку и лабаз.
— Это не иначе, как новенькая наша перевела часы и подняла всех с петухами, — обиженно заключила Лиза, бросая на Кодю негодующий взгляд.
Валерия Сергеевна и Марья Андреевна переглянулись. Анна Васильевна покачала с укором головой. Девочки поглядывали на старших, старшие — на детей. Няня заворчала что-то о непристойном поступке Башибузука.
Только Слава, Люся и Софочка остались вполне довольны таким событием, особенно Слава.
— Соколиный Глаз! Ты новый член нашего кружка! Ты храбрейший из людей, белых и краснокожих! Ты герой! А поэтому третьего подвига тебе совершать не надо! Ты с сегодняшнего дня вождь, Соколиный Глаз! Дай мне твою руку!
Но Соколиный Глаз не мог, к сожалению, исполнить желание Следопыта.