Кто из вас без греха, первый пусть бросит в нее камнем.
От Иоанна, глава 8
Глава I
-- Клео, -- сказала Анна Игнатьевна Орлова своей рыжеволосой дочери Клеопатре, -- сегодня у нас будет с визитом Михаил Павлович Тишинский. Постарайся понравиться ему. Нет ничего хуже, чем дурные отношения между поклонниками матери и ее детьми. Но я надеюсь, что мой милый маленький Котенок сумеет встать сразу на дружескую ногу с таким симпатичным благородным человеком, как Мишель Тишинский.
Эту тираду Анна Игнатьевна закрепила продолжительным поцелуем, на который Клео -- как называли молодую девушку друзья и знакомые ее матери -- ответила лукавой и все понимающей улыбкой.
Никому иному, как дочери драматической артистки Анны Игнатьевны Орловой, не подошло бы более ее прозвище Котенок. Шестнадцатилетняя Клео действительно таила в себе что-то кошачье. Ее хорошенькая, совсем еще детская и свежая рожица, с узкими, зеленовато-серыми, постоянно сладко щурящимися глазками, с наивным припухлым ребяческим и одновременно взрослым ртом и этими, унаследованными ею от отца рыжими, настоящими тициановскими волосами, золотым ореолом окружающими ослепительно белую кожу рыжей блондинки, наводила на мысль о каком-то пушистом, нежном и прелестном зверьке.
-- Будь спокойна, я сделаю все так, как ты этого хочешь, мама. И если этот твой Тишинский окажется таким же интересным и милым, как дядя Макс...
Тут детское личико приняло совсем уже не детское выражение. И ноздри маленького вздернутого носа чуть вздрогнули в чувственном трепете.
Анна Игнатьевна нахмурилась. Ее смуглое лицо далеко еще не увядшей красивой тридцативосьмилетней женщины с такими же зеленовато-желтоватыми, как и у дочери, глазами, однако не прищуренными, а со строгим вызовом смотревшими на людей, внимательно и зорко взглянули в кошачьи зрачки дочери.
-- Я не люблю, когда ты так шутишь, Клео, -- проговорила она строго, и темный, чуть заметный румянец пополз по ее смуглым щекам.
-- Я нисколько не шучу, -- сорвалось с алых детских пухлых губ Клеопатры. -- Мне и в самом деле безумно нравится дядя Макс... Нравится с первых же классов гимназии, и все это знают. Только ты одна упорно не желаешь замечать этого. Ну да, не хочешь... Тебе это выгодно, мама, -- почти шепотом закончила всю фразу Клео.
Анна Игнатьевна вздрогнула, как под ударом кнута, под этим взглядом.
-- Если ты не хочешь со мною серьезно поссориться, Клео, не смей говорить таких глупостей. Я не потерплю, чтобы дядя Макс служил мишенью твоим глупым насмешкам, -- процедила она сквозь зубы.
-- Я и не думаю смеяться, с чего ты взяла?
Рыжий локон упал на лоб, зелено-желтоватые глаза блеснули из-под него лукаво и зло настоящим кошачьим блеском.
Взоры матери и дочери на миг скрестились.
В одном из них отразился самый неподдельный испуг, отчаянный страх потерять самое дорогое в жизни; в другом, молодом, горячем и злобном, старшая женщина прочла столько откровенной ненависти и затаенной угрозы, что не выдержала, дрогнула и опустила глаза.
"Боже мой, за что? -- думала Орлова. -- Мой Котенок, моя девочка, моя дочь родная, выстраданная мною, любимая безгранично, и... такую злобу, столько жгучей ненависти она питает ко мне", -- промелькнуло вихрем в голове женщины. Но страдальческое выражение не долго гостило на этом смуглом лице южанки. В следующее мгновение черные брови Орловой поднялись, и не то гордая, не то презрительная усмешка искривила ее губы.
-- Ты слишком еще молода, Клео, чтобы заниматься подобным вздором. Флирт, влюбленность и прочие глупости -- все это не для твоих шестнадцати лет, поверь мне.
-- Но и не для тридцати восьми, не правда ли, мама? -- снова прищурила свои кошачьи глазки молодая Орлова.
усомнилась в недобром намерении дочери посмеяться над ее запоздалою любовью.
Неизвестно, чем окончился бы этот разговор, если бы не затрещал электрический звонок в прихожей, и почти одновременно с ним мимо уютного хорошенького уголка гостиной, где беседовали мать с дочерью, пробежала, виляя на ходу широкими бедрами, горничная Нюша, молодая особа с недвусмысленно истасканным лицом типичной петроградской горничной.
А еще через минуту в гостиную входил высокий худощавый юноша в безукоризненно сшитой визитке, с добродушным безусым лицом и с ровным английским пробором, похожий на только что вылупившегося из яйца желторотого воробышка.
-- Глиста какая-то! -- тут же оценила мысленно вошедшего гостя Клео, быстрым незаметным взглядом окинув его с головы до ног.
"Ну и поклонник!" -- казалось, хотели сказать ее откровенно смеющиеся кошачьи глазки.
Но мелькнувший на мизинце юноши огромный чистейшей воды солитер сразу примирил Клео с непрезентабельном видом их молодого гостя, а прекрасно сшитый, несомненно, у лучшего портного столицы, костюм и вовсе смягчил ее сердце. В руках молодой человек держал роскошный букет красных роз.
"Рублей двадцать, небось, ухлопал", -- снова подумала не любившая стесняться в выражениях молодая девушка.
-- Вот, Клео, monsieur Мишель Тишинский, мой большой друг и приятель, -- проговорила Анна Игнатьевна, протягивая юноше правую руку и левою принимая от него букет. -- Надеюсь, что вы скоро подружитесь, детки. Моя дочь Клеопатра Львовна, -- отрекомендовала молодых людей друг другу Анна Игнатьевна.
Юноша склонился перед Клео, как перед царицей, и потом остановил на ней восхищенные глаза. Девушка сразу поразила его своею внешностью и оригинальной своеобразной красотою. Нет, положительно он не встречал ничего прелестнее этой поэтически растрепанной златокудрой головки. Он шел сюда, как поклонник красивейшей женщины и талантливейшей артистки частного театра, Аннет Орловой, за которой ухаживал вот уже скоро месяц, всячески добиваясь ее расположения. И что же? Приглашенный впервые в ее дом, он увидел это маленькое, рыжее чудо в ее уютной, зеленовато-белой декадентской гостиной и растаял, как воск, с первого взгляда. Эта рыжая девочка, с молочной кожей и с ухватками игривого задорного котенка, положительно затмевала свою талантливую мать.
Тишинский смотрел на девушку широко раскрытыми добрыми, немного близорукими глазами.
-- Но он божественно глуп в довершение всего, -- внутренне давилась от смеха Клео, бросая кокетливо-вызывающие взгляды на молодого гостя.
Между тем Нюша вкатила столик с серебряным сервизом, кексом и печеньем.
За чашкой чая беседа всегда льется проще и свободнее. Так было и теперь.
Тишинский свободно отвечал на вопросы, задаваемые ему хозяйкой дома.
Ну да, он не скучает здесь нимало. Правда, он больше привык к Москве, где кончил лицей, где все его знакомства и связи. Но и здесь он устроился, в сущности, весьма недурно благодаря отцу, который не стесняет его в средствах.
-- Ты знаешь, Клео, ведь monsieur Мишель -- сын того известного сибирского золотопромышленника, -- начала Орлова и не договорила: вошла снова Нюша и объявила, что скоро четыре часа, и барыне надо ехать на репетицию, которая назначена ровно в четыре.
Та поднялась легким грациозным движением.
-- Прекрасно, monsieur Мишель, надеюсь, не соскучится в твоем обществе, Клео. Позаботься об этом. А я еду... До свидания, дети мои. Я не прощаюсь с вами, Тишинский...
уже одетая в модное весеннее пальто и несколько крикливо эффектную шляпу.
Едва только парадная дверь захлопнулась за матерью, как Клео тоже неожиданно стремительно поднялась со своего места, подошла чуть ли не в упор к гостю, и, глядя ему в глаза вдруг зажегшимися злыми глазами, произнесла веско, отчеканивая каждое слово:
-- Довольно! Я все поняла. И то, что вы задумали с моей дражайшей мамашей, не удастся. Да, миленький, не удастся, черт вас подери, как бы вы ни строили из себя желторотого невинного птенчика! Моя маменька, по-видимому, прочит вас мне в мужья, и с этой целью устроила нынче мои смотрины. Но знайте -- я не допущу ничего подобного. Я люблю другого--и ничьей женой не буду. Его -- или ничья, и об этом довольно. Баста! А больше нам с вами пока что беседовать не о чем.
И она выбежала из гостиной прежде, нежели опешивший Тишинский успел произнести хоть одно слово.