Красное здание и синие дамы. -- Прощание.
Ясный мартовский день клонился к вечеру, когда мы все четверо -- я, папа, тетя Лиза и моя милая Катишь--подъехали в карете к большому красному зданию на Знаменской улице.
-- Это и есть институт? -- тревожно спросила я моих спутников.
Тетя Лиза только головой кивнула в ответ. Я заметила, что слезы стояли у нее на глазах.
На подъезд выскочил швейцар в нарядной красной ливрее и закивал, и заулыбался при виде папы.
-- Ваше высокородие барышню к нам в институт привезли?-- любезно осведомился он.
-- Да, да, милый! Можно видеть начальницу?-- спросил папа.
-- Пожалуйте, -- почтительно ответил швейцар, снимая с меня шубку и калоши. -- Баронесса находятся в приемной. Я сейчас вас проведу туда.
Мой отец, тетя и я последовали за ним. Посреди большой зеленой комнаты, с двумя роялями у стен и портретом императора Павла на стене, сидели за столом две седые дамы в синих платьях. Одна из них была очень высокого роста и величественной осанки. У нее было красивое, но несколько гордое лицо и большие голубые глаза на выкате. Другая была подвижная, маленькая старушка с быстрыми бегающими глазами, юркая и чрезвычайно симпатичная на вид.
-- Это начальница института, баронесса Русен, или maman, как ее называют институтки,-- быстро шепнула Катишь, наклонившись к моему уху и указывая глазами на высокую даму. -- А вот эта рядом с ней,-- прибавила она,-- это инспектриса, m-lle Ролинг. Сделай реверанс, Лидюша.
Я повиновалась.
Высокая, величественная дама привстала со своего места и протянула руку моему отцу.
-- Здравствуйте, капитан. Привезли девочку? В добрый час!-- проговорила она и улыбнулась.
Улыбка удивительно меняла ее лицо и, озаренное ею, оно казалось обворожительным.
-- Ну, девочка, рада ты поступить к нам? -- трепля меня по щечке, спросила начальница.
-- Ах, нет! -- вскричала я самым искренним тоном, с тоскою поводя глазами вокруг себя. Брови баронессы нахмурились.
-- Вот как! Очень жаль!.. Институт может принести тебе пользу,-- произнесла она холодно.
-- Она еще очень мала! -- произнес папа и голос у него дрогнул.
Мне показалось, что папа был очень сконфужен моим поступком.
-- Привыкнет, поймет свою пользу и оценит институтское воспитание,-- прибавил он.
-- Она, кажется, очень избалована у вас,-- произнесла начальница, со снисходительной улыбкой глядя на мое, раздраженное ее словами, лицо.
-- Одна дочь, что поделаешь, баронесса!-- с виноватым видом ответил папа.
Мне сделалось досадно на него. "Точно извиняется", -- мысленно рассуждала я, и уже совсем неприязненными глазами взглянула на начальницу. Но та точно и не замечает моего взгляда.
--M-lle Ролинг,-- произнесла она, обращаясь к своей помощнице,-- потрудитесь позвать сюда m-lle Рабе. Девочка поступает к ней в класс.
-- Сию минуту, баронесса,-- ответила та и с самым почтительным поклоном удалилась.
слишком впечатлительна и нервна и что надо было поэтому подлечить меня дома подольше, как дверь торопливо распахнулась и на пороге показалась бледная, чуть-чуть сутуловатая брюнетка, среднего роста, с прищуренными глазами водянисто-зеленого цвета, с крупным, насмешливо сложенным ртом, горбатым носом и яркими пятнами чахоточного румянца на щеках.
Она поклонилась начальнице и, быстро подойдя к тете Лизе, сильно тряхнула ее руку, при чем многочисленные браслеты на ее собственной руке издали звонкий, продолжительный звук.
-- Добро пожаловать!-- произнесла она улыбаясь. Потом быстро нагнулась ко мне, заглянула мне в лицо и сказала:
-- А, здравствуй, Воронская!
Воронская!.. Точно что обухом ударило меня по голове. В первый раз меня назвали так. До этих пор никто не называл меня по фамилии. Дома ко мне обращались разно: кто называл меня "Лидюша", кто "Лидок", "Лидка", "Лидочка", Лидюшка", "Лидюк". "Леденчик"-- но фамилии своей я никогда не слышала! И вдруг--"Воронская!"
Что-то больно сжало мне сердце. Я вскинула умоляющими глазами на отца. Неужели он не поправит классную даму и не прикажет ей называть меня иначе. Но -- увы!-- власть моего отца, на которого я всегда смотрела, как на всемогущего распорядителя нашего маленького домашнего царства, очевидно, окончательно приканчивалась в этих красных стенах...
Поймав мой тревожный взгляд, папа только улыбнулся, а затем сказал:
-- Ну, нам пора, Лидюша. А ты иди, познакомься с подругами. Это тебя развлечет. Я заеду к тебе завтра вечером... если баронесса позволит,-- прибавил он поспешно с легким поклоном в сторону начальницы.
И опять мне стало обидно на "солнышко": спрашивает разрешение навестить собственную дочку!..
Баронесса между тем кивком головы дала свое согласие, а мне велела проститься со своими.
Я вздрогнула, точно не ожидала, что может наступить минута, когда придется прощаться...
Какое-то странное, непонятное, никогда раньше не испытанное чувство охватило меня...
Если б я заплакала в эту минуту, то мне стало бы легче. Но точно колючие тиски сжали мне горло, и ни одна слезинка не выкатилась из моих глаз.
И с "солнышком" творилось что-то неладное. Лицо его заметно побледнело, а веки разом как-то вздулись и покраснели...
Тетя Лиза первая бросилась ко мне, обвила мою голову обеими руками, прижала ее к груди и глухо зарыдала.
Тщетно старалась она успокоиться. Ее сдержанное рыдание становилось все громче и громче, из глаз полились слезы.
M-lle Рабе (так звали классную даму, которая явилась в приемную по приглашению баронессы) осторожно отвела от меня тетю и, посадив в кресло, стала утешать. Я в это время молча подошла к "солнышку". -- Христос с тобой, девочка!-- прошептал он, перекрестив меня трясущейся рукою. -- Храни тебя на радость твоему папке!.. И... и не забывай меня, Лидюша... Не забывай твоего папу, дитя!..
Последние слова он произнес чуть слышно. С растерзанным сердцем упала я в его объятия, но, по-прежнему, ни единая слезинка не омочила моего нервно подергивающегося лица. Но зато мое бедное, стиснутое со всех сторон клещами, сердце, что испытало оно?
M-lle Рабе снова подошла к нам, взяла меня за руку и подвела к баронессе.
Та перекрестила меня и проговорила: -- С Богом!
меня, и я была принуждена следовать за нею к дверям. Катишь бросилась за нами, крича:
-- А со мною-то! Со мною-то и забыла проститься, Лидюша!
Но я уж ничего не слышала больше. В ушах стоял непрерывный звон. Голова трещала... Мне казалось, точно какая-то свинцовая глыба давит, душит меня.