• Приглашаем посетить наш сайт
    Бианки (bianki.lit-info.ru)
  • За что?
    Часть четвертая. Глава X

    Я привожу свой план в исполнение. -- В табор!
     

    Я смутно помню, как прошел и кончился этот бесконечный день. За обедом я почти ничего не ела. "Солнышко" ни словом не обмолвился со мною. О "ней" уже нечего и говорить.

    Одна Тандре только производила на протяжении всего обеда необычайную гимнастику глазами, желая дать мне понять, что все-таки самое лучшее было бы попросить прощения у мачехи. В самом конце обеда папа поднял на меня впервые глаза и проговорил сухо:

    -- Теперь ты можешь не извиняться. Маме не нужно вырванное насильно извинение. А завтра я поговорю еще с тобою...

    "Не придется! Завтра я буду далеко, далеко отсюда",-- хотела вскрикнуть я, но тут же спохватилась, удержавшись с трудом.

    В восемь часов Тандре позвала меня проститься с папой и "ею", так как они уходили на весь вечер.

    Не знаю какой демон вселился в меня, но в эти минуты я не почувствовала ни малейшего раскаяния, ни желания переделать все, просить прощения, смириться и остаться подле того, кто до этого дня был светлым лучом моей жизни.

    Когда он с тем же холодным лицом крестил меня, когда его губы коснулись моего лба поцелуем, ничто не дрогнуло в моей душе от жалости и любви.

    "Ты не любишь меня больше и я в праве уйти от тебя к тем, кто меня любит ", -- медленно и звонко выстукивало мое оскорбленное сердце. И с потупленными глазами и бледным лицом я отошла от него.

    -- Bon soir, Lydie! -- произнес холодный, ровный голос "ее", но я сделала вид, что не слышала его.

    Однако Тандре вернула меня, и тихо шепнула по-французски:

    -- Вы не слышите, Lydie'? Ваша maman прощается с вами.

    Тогда медленными шагами я вернулась и произнесла:

    -- Bon soir, maman.

    -- Разве ты не слышала маминых слов? -- спросил отец строго.

    -- Слышала,-- отвечала я.

    Он только сердито нахмурился и ничего не сказал.

    Потом они ушли, а я осталась.

    Не отрываясь, смотрела я на быстро удаляющуюся фигуру отца под руку с "ней", смотрела и думала:

    "Завтра ты меня больше не увидишь! Буд счастлив! Забудь Лидочку!.. Забудь, забудь!"

    Потом я бросилась тут же на траву и, прижимаясь горячим лбом к влажной земле, шептала:

    -- Одинокая... нелюбимая... несчастная... заброшенная!.. Не могу здесь оставаться, не могу... не могу!..

    И сердце мое рвалось от жалости к маленькой принцессе, к себе самой...

    ***

    Боже мой, какая черная ночь! Ни зги не видно. В такую же ночь мы с Катишь были свидетельницами страшного случая на даче в Царском. И теперь предстоит случай, только несколько иной, особенный...

    Маленькая девочка, с большим, но не умеющим прощать и смиряться сердцем, медленно поднимается на локте и прислушивается минуту, другую... За окнами шумят деревья, да тяжело под порывами ветра ударяется парусина о балки террасы. Мерное дыхание Тандре чуть доносится до меня, заглушаемое ропотом деревьев и свистом ветра. Как темно в саду! Только там вдалеке белеется смутным серым пятном дорога. По ней мне придется идти туда к лесу, где у трех сосен у опушки ждет меня Мариула. Нельзя терять времени ни минуты, пора!

    а затем проскальзываю на балкон.

    Это уже второе бегство за мою коротенькую жизнь: тогда это было в первую мою ночь в институте... Но какая, однако, разница! Тогда я бежала к тетям, мечтая, что вернусь к моему "солнышку", теперь же я бегу от него...

    Быстро распахиваю я дверь балкона. Что-то мохнатое кидается мимо меня, и в ту же минуту я слышу дребезжащий грохот посуды, упавшей на пол. Холодный пот выступает у меня на лбу, но я тотчас же догадываюсь в чем дело и в следующую же секунду готова разразиться неудержимым смехом: очевидно, кошка, забравшаяся на балкон, прельстилась простоквашей француженки, которую та оставляла себе для обычного омовения на утро.

    Неожиданно голос Калины, нашего лакее, раздался поблизости:

    --Кто тут шумит? Откликнитесь! -- произнес этот голос совсем близко от меня.

    Я мигом сбежала со ступеней балкона и, присев и ближайшего куста, затихла, как мышка. Шаги Калины заглохли в отдалении. Тогда я быстро вскакиваю на ноги и лечу... лечу стрелой, точно за мной гонится сам Вельзевул с миллиардами его черных слуг... Бегу сначала по дубовой аллее, потом мимо моего милого уголка и, наконец, выскакиваю за калитку и вихрем мчусь по дороге. Мое сердце бьется так сильно, что даже страшно становиться за него, вот--вот сейчас оно дрогнет и разорвется на части. Но остановиться нельзя... Меня могут схватить каждую минуту, догнать, вернуть...

    Невольная радость охватила меня, когда я ураганом влетела на опушку леса, где три огромные сосны медленно и важно покачивали мохнатыми верхушками. Слава Богу! Я у цели!

    -- Мариула, где вы? -- крикнула я, уже ничего не опасаясь в этой черной чаще под покровом ночи, где ни одна живая душа не отыщет меня, затерявшуюся во мраке. -- Где вы, Мариула, отзовитесь же! -- повторила я громче.

    Ответа не было.

    -- Мариула! Мариула! Мариула! -- закричала я уже с признаками волнения в голосе, ужасаясь одной мысли о том, что молодая цыганка не придет за мною.

    Черные сосны, казавшиеся страшными призраками во тьме, вторили моему отчаянному призыву своим тихим меланхолическим шумом.

    --Мариула! -- уже дрожащим от отчаяния голосом вскричала я. -- Если ты здесь, откликнись, Мариула!

    Но лес молчал, и ночь тоже.

    На одну минуту у меня явилась мысль вернуться назад, но тотчас же я с ненавистью отбросила ее.

    И вся охваченная эти желанием я бросилась в чащу.

    Деревья обступили меня так тесно, что я должна была протянуть руки и ощупывать путь, чтобы не разбить себе голову о первую встречную сосну. И чем дальше я шла, все мучительнее и труднее становился путь. Наконец я совсем выбилась из сил.

    Мои руки, исколотые и исцарапанные о встречные суки, не могли больше служить мне. Ноги подгибались и подкашивались от усталости... Дальше идти не было никакой возможности,-- я понимала это, как дважды два четыре, и готова была уже тяжело рухнуть на землю, чтобы дать отдых моим измученным членам, как неожиданно чьи-то руки схватили меня в темноте. Я дико вскрикнула и отшатнулась назад.

    -- Тише... не пугайся, пожалуйста... Это я, Мариула,-- услышала я в тот же миг гортанный голос молодой цыганки.

    -- Опоздала... Невозможно было идти раньше... Ужин надо делать было... Матушка велела сперва справиться, а то наши вернутся с работы... и тогда больно досталось бы Мариуле!.. Да и то, вероятно, пришли уже... Идем... скорее...

    И она быстро повлекла меня за собой.

    Странно! Прежней моей адской усталости как не бывало. Надежда окрылила меня, должно быть, и дала мне новые силы. К тому же Мариула была в этом черном лесу, как дома. По крайней мере, мы не наткнулись ни на один сук, ни на один куст. Скоро мы свернули направо, потом еще направо, и огонь костров ударил мне прямо в глаза.

    Перед моим изумленным взором внезапно предстала картина цыганского табора во всем его убожестве.

    Разделы сайта: