- Ты, как тебя, Дракуньина!..
- Нет, Лгунишкина...
- Нет, Крикунова...
- Ах, просто она Подлизова!
- Да, да, именно Подлизова... Отвечай же, как тебя зовут?
- Сколько тебе лет?
- Ей лет, девочки, много! Ей сто лет. Она бабушка! Видите, какая она сгорбившаяся да съежившаяся. Бабушка, бабушка, где твои внучки?
И веселая, живая как ртуть Соболева изо всей силы дернула меня за косичку.
- Ай! - невольно вырвалось у меня.
- Ага! Знаешь, где птичка "ай" живет! - захохотала во весь голос шалунья, в то время как другие девочки плотным кругом обступили меня со всех сторон. У всех у них были недобрые лица. Черные, серые, голубые и карие глазки смотрели на меня, поблескивая сердитыми огоньками.
- Да что это, язык у тебя отнялся, что ли, - вскричала черненькая Жебелева, - или ты так заважничала, что и не хочешь говорить с нами?
- Да как же ей не гордиться: ее сам Яшка отличил! Всем нам в пример ставил. Всем старым ученицам - новенькую. Срам! Позор! Осрамил нас Яшка! - кричала хорошенькая бледная хрупкая девочка по фамилии Ивина - отчаяннейшая шалунья в классе и сорвиголова, как я узнала впоследствии.
- Срам! Позор! Правда, Ивина! Правда! - подхватили в один голос все девочки.
- Травить Яшку! Извести его за это хорошенько! В следующий же урок затопить ему баню! - кричали в одном углу.
- Истопить баню! Непременно баню! - кричали в другом.
- Новенькая, смотри, если ты не будешь для Яшки бани топить, мы тебя изживем живо! - звенело в третьем.
Я ровно ничего не понимала, что говорили девочки, и стояла оглушенная, пришибленная. Слова "Яшка", "истопить баню", "травить" мне были совершенно непонятны.
- Только, смотри, не выдавать, не по-товарищески это! Слышишь! - подскочила ко мне толстенькая, кругленькая, как шарик, девочка, Женечка Рош. - А то берегись!
- Берегись! Берегись! Если выдашь, мы тебя сами травить будем! Смотри!
- Неужели, мадамочки, вы думаете, что она не выдаст? Ленка-то? Да она вас всех с головой подведет, чтобы самой отличиться. Вот, мол, я какая умница, одна среди них!
Я подняла глаза на говорившую. По бледному лицу Жюли было видно, что она злилась. Глаза ее злобно горели, губы кривились.
Я хотела ей ответить и не могла. Девочки со всех сторон надвинулись на меня, крича и угрожая. Лица их разгорелись. Глаза сверкали.
- Не смей выдавать! Слышишь? Не смей, а то мы тебе покажем, гадкая девчонка! - кричали они.
Новый звонок, призывающий к классу арифметики, заставил их живо отхлынуть и занять свои места. Только шалунья Ивина никак не хотела угомониться сразу.
- Госпожа Драчуникова, извольте садиться. Тут не полагается колясок, которые отвезли бы вас на ваше место! - кричала она.
- Не забуду, мадемуазель! - самым невинным тоном произнесла шалунья и потом добавила как ни в чем не бывало: - Это неправда ведь, мадемуазель, что вы японка и приехали к нам сюда прямо из Токио?
- Что? Что такое? - так и подскочила на месте тощая барышня. - Как ты смеешь говорить так?
- Нет, нет, вы не беспокойтесь, мадемуазель, я также знаю, что неправда. Мне сегодня до урока старшая воспитанница Окунева говорит: "Знаешь, Ивушка, ведь ваша Зоя Ильинишна - японская шпионка, я это знаю наверное... и..."
- Ивина, не дерзи!
- Ей-богу же, это не я сказала, мадемуазель, а Окунева из первого класса. Вы ее и браните. Она говорила еще, что вас сюда прислали, чтобы...
- Ивина! Еще одно слово - и ты будешь наказана! - окончательно вышла из себя классная дама.
- Да ведь я повторяю только то, что Окунева говорила. Я молчала и слушала...
- Ивина, становись к доске! Сию же минуту! Я тебя наказываю.
- Тогда и Окуневу тоже накажите. Она говорила, а я слушала. Нельзя же наказывать за то только, что человеку даны уши... Господи, какие мы несчастные, право, то есть те, которые слышат, - не унималась шалунья, в то время как остальные девочки фыркали от смеха.
Дверь широко распахнулась, и в класс ввалился кругленький человечек с огромным животом и с таким счастливым выражением лица, точно ему только что довелось узнать что-то очень приятное.
- Ивина сторожит доску! Прекрасно! - произнес он, потирая свои пухлые маленькие ручки. - Опять нашалила? - лукаво прищуриваясь, произнес кругленький человечек, которого звали Адольфом Ивановичем Шарфом и который был учителем арифметики в классе маленьких.
- Я наказана за то только, что у меня есть уши и что я слышу то, что не нравится Зое Ильинишне, - капризным голосом протянула шалунья Ивина, делая вид, как будто она плачет.
- Скверная девчонка! - произнесла Зоя Ильинишна, и я видела, как она вся дрожала от волнения и гнева.
Мне было сердечно жаль ее. Правда, она не казалась ни доброй, ни симпатичной, но и Ивина отнюдь не была добра: она мучила бедную девушку, и мне было очень жаль последнюю.
Между тем кругленький Шарф задал нам арифметическую задачу, и весь класс принялся за нее. Потом он вызывал девочек по очереди к доске до окончания урока.
Следующий класс был батюшкин. Строгий на вид, даже суровый, священник говорил отрывисто и быстро. Было очень трудно поспевать за ним, когда он рассказывал о том, как Ной построил ковчег и поплыл со своим семейством по огромному океану, в то время как все остальные люди погибли за грехи. Девочки невольно присмирели, слушая его. Потом батюшка стал вызывать девочек по очереди на середину класса и спрашивать заданное.
Была вызвана и Жюли.
Жюли не выучила урока.
Батюшка взглянул на Жюли, потом на журнал, который лежал перед ним на столе, затем обмакнул перо в чернила и поставил Жюли жирную, как червяк, единицу.
- Стыдно плохо учиться, а еще генеральская дочка! - сердито произнес батюшка.
Жюли присмирела.
с мясом, приготовленный мне заботливой Дуняшей, единственным человеком, который хорошо относился ко мне. Я ела бутерброд и думала, как мне тяжело будет жить на свете без мамочки и почему я такая несчастная, почему я не сумела сразу заставить полюбить меня и почему девочки были такие злые со мною.
Впрочем, во время большой перемены они так занялись своим завтраком, что забыли обо мне. Ровно в час пришла француженка, мадемуазель Меркуа, и мы читали с нею басни. Потом худой, как вешалка, длинный немецкий учитель делал нам немецкую диктовку - и только в два часа звонок возвестил нам, что мы свободны.
Как стая встряхнувшихся птичек, бросился весь класс врассыпную к большой прихожей, где девочек ждали уже их матери, сестры, родственницы или просто прислуга, чтобы вести домой.
За нами с Жюли явилась Матильда Францевна, и под ее начальством мы отправились домой.